Мобилизованная на восстановление завода
Антонина Леонтьевна КУРТЕНКОВА полвека проработала на Смоленском авиационном заводе. Шестнадцатилетней девчонкой была мобилизована после освобождения Смоленщины от фашистов на восстановление завода – тогда он назывался «№ 475».
Сейчас трудно представить, что пережили люди, восстанавливающие из руин предприятия, сам Смоленск, на их долю выпали тяжелейшие испытания, но они сумели превозмочь и восстановить разрушенное врагом.
Наши пришли!
Она родилась в 1927 году в деревне Радобля Краснинского района. Ей не было и четырёх лет, когда умер отец; коллективизация ещё не началась, жили индивидуальным хозяйством, небогато, но сытно. После смерти мужа мать вернулась в дом своих родителей в этой же деревне. Но когда Антонине было лет десять, мать решила перебраться в Смоленск. Вышла замуж, отчиму дали квартиру в Красном Бору. Жили хорошо, отчим любил девчонку как свою. Она успела закончить семь классов до начала войны.
– 22 июня хорошо помню, – рассказывает Антонина Леонтьевна. – В те времена в Красный Бор по выходным приезжало много народу на маёвки, весело было: песни, пляски. А ведь 22 июня 1941 года было воскресеньем. На сосне репродуктор висел, и такая тишина настала, когда Молотов сообщил по радио о начале войны! Потом настоящая паника началась, люди стремились уехать домой, уже через полчаса никого из тех, кто приехал отдыхать, не было.
27 июня мы уже на своей шкуре почувствовали войну: бомбили так, что нас спас только погреб. Отчима, Андрея Фёдоровича, буквально в первые дни призвали на фронт. А после бомбёжки объявили, что детей надо вывозить в сельскую местность. Меня отвезли к маминой сестре в деревню Топоровка, она буквально в четырёх километрах от моей родной деревни. Мама уехала в Смоленск на работу. Кто же мог подумать, что фашисты так быстро войдут в Смоленск? Я уже думала, что она погибла под бомбёжками, плакала, но она всё-таки добралась до Топоровки.
На оккупированной территории прожили год; тесно стало, приехали другие родственники, и мы перебрались в родную деревню Радобля. Дом дедушки и бабушки уже другим принадлежал, они уезжали, но в войну вернулись и всей большой семьёй стали жить в амбаре. Дедушка глину достал, кирпичей из неё наделал, печку сложил, кто-то дал оконную раму. В амбаре и прожили вдесятером до освобождения нашими войсками. Но в последние две недели до освобождения немцы пригрозили расстрелять тех, кто не уходит на запад, так мы ушли жить в овраг, недалеко от деревни. Только дедушка оставался в амбаре, у него ноги плохо ходили, сказал, мол, пусть убивают, куда я пойду? А 27 сентября 1943 года со своими больными ногами пришёл туда, где мы прятались, и сообщил: «Наши пришли, пойдёмте домой». Мы так радовались, ликовали, что словами не передать!
Столько снега больше не видела
5 апреля 1944 года её в числе других молодых девушек мобилизовали на восстановление завода № 475. В повестке было написано: прибыть в Краснинский райисполком.
– Начало апреля было таким снежным, что за всю оставшуюся жизнь я никогда столько снега не видела, – рассказывает Антонина Леонтьевна. – До Красного с вещами добрались с трудом, а потом на тракторе с прицепом довезли до Смоленска, до типографии им. Смирнова. Нас из деревни было три девушки, но меня мама провожала, кого-то – старшая сестра. В этот день Смоленск мы и не увидели – темно уже было. А утром ужаснулись: города не было, весь в руинах. И людей на улицах не было. А снега столько, что передвигались мы, как говорится, в час по чайной ложке, и главное – спросить не у кого было, где этот 475-й завод? До войны он назывался «№ 35». Хорошо, что одна женщина нам путь показала, направление, в котором идти, а потом, мол, железную трубу увидите – это землянки, проситесь на ночёвку. Считайте, день по такому снегу мы добирались до места. В землянке приютили, однако все места были заняты, лечь негде, но хотя бы сидя провели ночь, всё ведь не на улице.
Только дойти до нар
– Утром нам показали, куда идти, – продолжает ветеран. – От разбомблённого дома остался угол, с другой стороны его огородили фанерой – это и была контора управления капитального строительства. Люди подъезжали ещё и ещё – все на восстановление завода. Угол здания, оставшегося от заводского клуба, заделали тоже и сделали на первом этаже комнату для плотников на 40 человек, а на втором этаже нас поселили – 42 женщины. С двух сторон нары, маленький проход, чтобы подойти к спальным местам, деревянный стол, две широкие скамьи, бочка с водой, а к ней кружка, прикреплённая цепочкой. Печка чугунная. Это нас ещё хорошо устроили, под крышей. Завода не было, всё разбито, ничего живого. Трансформаторная будка уцелела, её разгородили. В одной половине был кабинет директора завода, в другой ночевали и директор, и специалисты, прибывающие на восстановление предприятия. Работали с каменщицей. Находили глыбы на руинах, разбивали их, потом каждый кирпич отбивали молотком и носили на носилках. Раствор делали так: насыпали в ящик песок, если был цемент, то его водой разбавляли, если не было, то добавляли известь. У меня до сих пор ногти на ногах неправильно растут, сильно были отбиты кирпичами. Работа очень трудная. Начинали с восьми утра, заканчивали в пять вечера, но только до нар дойдёшь и как мёртвый падаешь на них, спишь до утра.
Хотелось есть
– Одежды, обуви никакой не было, – продолжает рассказ Антонина Леонтьевна. – За войну всё износилось, а я-то ведь выросла, уж так тяжело перебивались с одеждой, а обуви вообще не было. Мама спасла, выпросила, у кого не знаю, солдатские старые ботинки. Вот счастья-то было! Придёшь с работы, а трудились и в дождь, переодеться не во что, на себе всё сушили. Не знаю, платили ли тогда кому деньги, но мы-то мобилизованные, нам – нет. Бесплатно кормили в столовой, которую оборудовали в подвале одного из разбомблённых домов. Сначала были только завтрак и ужин, потом и обед сделали. Плеснут черпак щей или супа жидкого-прежидкого. На второе – ложку капусты или картошки. Хлеба давали 500 граммов. Я сейчас себе четвертушку покупаю, на два дня хватает. А тогда эти 500 граммов съешь, и кажется, съел бы ещё раз в десять больше – так есть хотелось. На базаре кусочек хлеба толщиной сантиметров пять стоил десять рублей. Но у нас денег не было. Работали рук не покладая, задор такой девичий был, ещё и песню затянем, чтобы работалось поспорее.
Премия – платье из репса
– Если кто-то думает, что после освобождения Смоленска уже не падали снаряды на город, то ошибается, – говорит ветеран. – В мае 1944-го бомбёжка была такая сильная, что место, где мы жили, стало опасно для проживания, трещина пошла. Жить стали в старых военных палатках, они дырявые, промокали все в дождь. Но к первой годовщине освобождения Смоленщины – 25 сентября 1944 года мы такое жильё получили, что нарадоваться не могли. Очистили подвал разрушенного дома, сделали крышу, туда наши нары поместили и две печки поставили. И дедушка там дежурил, печки топил, мы приходили в тепло, могли одежду просушить. Постепенно цеха возрождались, город поднимался из руин. Тысячи смолян работали на восстановлении Смоленска. Мы уже на танцы в воинскую часть начали бегать; молодые, трудности воспринимали как временное дело, хотелось поскорее жизнь организовать нормальную. Никогда не забуду, что на День Победы – 9 Мая 1945 года всю нашу бригаду премировали: дали по платью из репса. Погода была замечательная, как мы радовались Победе! С тех пор для меня это самый большой праздник!
Люблю своих родных
Антонина Леонтьевна в 1947 году вышла замуж, родила сына, но муж умер рано. Окончила вечернюю школу, потом училась на курсах в Москве на бухгалтера, ушла на пенсию в 66 лет с должности начальника бюро учёта и затрат на производство. Общий трудовой стаж на заводе – 49 лет и 6 месяцев. Она награждена медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны», много благодарностей у неё, поощрений. Но одно запомнилось особо: руководство завода поощрило её двумя метрами ситца и брезентовыми туфельками. «Я на седьмом небе была!» – говорит она. Муж и отчим не дождались новоселья, умерли. А с сыном и матерью она переехала в 1969 году в двухкомнатную квартиру от завода, где и до сих пор живёт.
Горя много пережила, мать умерла у неё на руках. Самое большое горе – четыре года назад похоронила сына, сердце у него было больное. Не хотелось жить, но невестка, внуки окружили её вниманием и заботой. И она поняла: надо жить, чтобы им помочь. Теперь у неё есть и правнук Славик. Больше всех ей помогает внук Игорь. В марте этого года она сломала руку, перелом сросся неудачно, и пальцы левой руки не слушаются. Так Игорь каждый день у бабушки, приготовит еду, бабушка подскажет как, а где может, то и подсобит.
– Люблю всех своих родненьких, и они меня, – говорит Антонина Леонтьевна. – Не бывает так, чтобы не послушали они меня, когда вспоминаю о войне, о восстановлении Смоленска. Есть взаимопонимание, а это дорогого стоит.
