Вера Таривердиева: «Не хочу, чтобы наш с Микаэлом Леоновичем мир был разрушен»

Вдова композитора – о кино, музыкальных пророчествах и иронии судьбы…

Модное увлечение

– Вера Гориславовна, большинству россиян Микаэл Таривердиев известен прежде всего по своим работам в кино. А как вообще начался его роман с кинематографом?

– Совершенно случайно. Хотя для него в этой случайности была удивительная закономерность. В общем, история довольно интересная. Он был студентом четвертого курса, когда к ним в институт имени Гнесиных в поисках композитора для своей курсовой работы пришли три четверокурсника из ВГИКа. Это были Эдуард Абалов, Михаил Калик и Эльдар Шенгелая. И единственным человеком, который с радостью согласился им помочь, оказался Микаэл Таривердиев. И они вместе сделали фильм «Человек за бортом», главную роль в котором исполнила Людмила Гурченко – студентка, уже ставшая звездой.

После этого Таривердиева тут же узнали во вгиковских кругах, где он стал необычайно популярен. Более того – после окончания института его даже пригласили во ВГИК читать лекции. Его слушателями были Андрей Тарковский, Элен Климов, Татьяна Лиознова. Наверное, отчасти поэтому Таривердиев и пришел ей в голову в качестве композитора, когда речь зашла о «Семнадцати мгновениях весны».

Конечно, Микаэл Леонович просто не мог обойти в своем творчестве кино. Как однажды сказал о нем Сергей Соловьев, Таривердиев – человек модный. А кино – это главная мода ХХ века. И 1958 год – начало, когда кинематограф уже имел некую историю, но при этом активно искал свою поэтику. В этом русле Таривердиев и стал работать. И нашел себя – он тогда был страшно модным в кинематографических кругах. Вот так и началась его кинобиография…

– И как сам Микаэл Леонович относился к этой стороне своего творчества?

– Он был страшно увлечен. Для него это была такая лаборатория, где он мог многое себе позволить. Это была потрясающая музыкальная практика, возможность работы с оркестрами.

И, в общем-то, Таривердиев преобразил кинематограф. Потому что то, что они с Каликом сделали в 1961 году в «Человек идет за солнцем», – это было полное преображение.

И до сих пор те фильмы не оставляют людей равнодушными. Когда мы в Лондоне показывали «До свидания, мальчики», зал плакал. А ведь это фильм 1964 года. Вот такой тогда был кинематограф – вечный, полный открытий. Сейчас подобного мало.

Я бы сказала, что кино было для Таривердиева неким параллельным миром. Он ездил на съемки и какую-то музыку писал прямо там. Позже, конечно, этот процесс стал более дистанцированным, и последние 13 лет Микаэл Леонович больше работал дома, в своей студии.

А еще кинематограф давал ему свободу. Свободу поиска себя, свободу самовыражения, материальную и так далее. И я знаю, что по поводу кино у Таривердиева было одно страдание: он переживал, что стал исключительно «композитором «Семнадцати мгновений весны». И это человек, который написал симфонию для органа «Чернобыль»! Который своей музыкой предсказал то, что происходит вчера и сегодня, – я имею в виду его первый концерт для органа «Кассандра».

По иронии судьбы

– Все это только подтверждает истинность фразы о «важнейшем из искусств»… Скажите, ему легко было работать с Татьяной Лиозновой на «Семнадцати мгновениях весны»? Сейчас многие говорят о сложности ее характера…

– Сейчас вообще столько легенд вокруг этого фильма, возникших непонятно откуда, пересказанных и уже трансформирующих историю того, как это было. Потому что начинают высказываться люди, которые даже не знали всего. Ведь вся история была известна только тем, кто участвовал в картине от и до: Лиозновой, оператору, Семенову, Таривердиеву и в какой-то степени Вячеславу Тихонову во время съемок.

И я могу сказать, что Микаэл Леонович начинал работать с Лиозновой с удовольствием. Хотя не сразу согласился, потому что уже работал с Вениамином Дорманом над «Судьбой резидента». Собственно, он сказал «да» только после того, как нашел собственную музыкальную тему для фильма, которую условно можно назвать темой далекой Родины. И они с Лиозновой прекрасно работали: искали варианты, от чего-то отказывались, вместе создавали драматургию, которую в этом фильме делает прежде всего музыка.

Да, потом у них возникли проблемы, потому что Лиознова претендовала на соавторство в сценарии, а Семенов и Таривердиев ее не поддержали. В связи с этим были какие-то обиды, но на работе над фильмом они не отразились. И это была действительно замечательная совместная работа с поиском правильных решений, которые общими усилиями им удалось найти – о чем свидетельствует неумирающая популярность этой картины.

– Не менее любима народом и картина «Ирония судьбы», музыку к которой тоже написал Таривердиев…

– Да, и с этим фильмом тоже много историй связано. В том числе и та, как Таривердиева пригласили работать над ним.

Это был 1974 год, лето, и Микаэл Леонович отдыхал в Доме творчества кинематографистов в Пицунде. Кстати, учил Эльдара Рязанова, как и других, кататься на водных лыжах. И Рязанов был единственным, кого он так и не поставил на лыжи, потому что тому мешал его вес – он моментально погружался в воду…

И вот однажды Микаэл Леонович шел мимо тамошней столовки, рядом с которой стоял Рязанов с толпой народа и рассказывал про свой новый, как сейчас говорят, проект – фильм «Ирония судьбы». Говорил, что там будет много музыки и что ему нужна такая, стал напевать «На Тихорецкую…», а закончив, сказал: «Жалко, что она народная». А на самом деле это хор из оперы «Кто ты». И когда Таривердиев, по иронии судьбы проходя мимо, услышал знакомый мотивчик и эти слова, то воскликнул: «Элик, какого черта! Я автор этой музыки!» Так он стал композитором «Иронии судьбы»…

Личные предпочтения

– А насколько тесно Микаэл Леонович общался с другими кинокомпозиторами?

– Для него не было понятий «кинокомпозиторы» или «киномузыка». Это могли быть просто композиторы и музыка – без всяких приставок. И, собственно говоря, его музыка – это прецедент. В том числе и в кино.

Из композиторов-современников Таривердиев близко дружил с Родионом Константиновичем Щедриным. А из тех, кого он любил и почитал, я могу назвать Валерия Александровича Гаврилина.

– А из зарубежных композиторов? Тот же Нино Рота, вместе с которым они получили премию Американской академии музыки…

– Лично они знакомы не были. Микаэл двенадцать лет был невыездной – после того, как отказался ехать на фестиваль в Париж в солидарность с Михаилом Каликом, которого не выпускали из страны за то, что тот четыре года провел в сталинских лагерях. Его тогда вся делегация уговаривала во главе с Иваном Пырьевым, сам Калик – предупреждали, что могут быть неприятности. Но Таривердиев настоял на своем, не поехал и в результате стал невыездным на двенадцать лет – вплоть до выхода на экраны «Семнадцати мгновений весны».

А получение премии Американской академии музыки для него стало приятной неожиданностью. Эта премия была объявлена в связи с двухсотлетием США, и композиторы всего мира могли прислать какое-то из своих произведений. Микаэл Леонович отправил сюиту из телефильма «Ольга Сергеевна» и вместе с Нино Рота стал обладателем этой премии.

Музыка с неба

– Вера Гориславовна, вопрос, возможно, несколько интимный: сам процесс творчества, рождения музыки – как это происходило у Таривердиева?

– Я люблю об этом говорить. Потому что у меня это всегда вызывало ощущение какого-то трепета. Ему музыка просто падала с неба, и это происходило моментально. Сидит человек – и вдруг его что-то охватывает. Он садится за инструмент и играет произведение от начала до конца. Это было как чудо: просто открывался канал, и музыка шла.

Так, например, было и с симфонией для органа «Чернобыль». Мы вместе с ним были на Чернобыльской АЭС в сентябре 1986 года – спустя всего несколько месяцев после аварии. Еще саркофаг не достроили – представляете, какой там был уровень радиации?! Мы одежду, в которой туда ездили, просто выкидывали перед тем, как садиться в поезд. А спустя год, когда произошли трагические для Таривердиева события с его балетом «Девушка и смерть» для Большого театра, симфония его стукнула: он сел и сыграл ее. И записал себя на пленку, чтобы не упустить это острое ощущение пришедшей музыки. А потом уже он писал партитуру.

Или так бывало: Таривердиев переживал, что не может найти тему к новому фильму, а потом вдруг среди ночи просыпался: «Мне приснилась тема!»

– А он сам вам сейчас часто снится?

– Крайне редко – только когда хочет меня о чем-то предупредить. Это происходило всего два или три раза, и каждый раз после этого что-то случалось.

– Это правда, что вы составили завещание, по которому ваша квартира будет превращена в музей?

– Она уже и сейчас как музей! Но я хочу, чтобы после моего ухода мир Микаэла Леоновича – мир его музыки и вещей, которые его окружали, – не был разрушен, чтобы люди могли с ним соприкоснуться.

Толчком к моему решению оставить подобное завещание послужила история звездной пары, которая жила через стенку с нами: актрисы Джеммы Фирсовой и оператора Владислава Микоши. У них была уникальная квартира с особым миром. Там не было какого-то особого богатства в общепринятом смысле – как, впрочем, и у нас. Но это был удивительный мир определенного человека и его поколения. И мы с Джеммой в свое время мечтали сделать из наших квартир музей общий. Но умер Микоша, а потом внезапно и сама Джемма. Завещания не было, и их квартиру попросту разрушили. Этот уникальный мир, где жил Микоша – лучший фронтовой оператор, который всю хронику снимал только с плеча и которого сам Чарли Чаплин приглашал в гости, когда тот в 60-е годы прилетел в Нью-Йорк. Мир, где жила Джема, невероятной красоты женщина, – с нее Эрнст Неизвестный лепил портрет Анны Франк.

Вот поэтому я и написала свое завещание. Не хочу, чтобы подобное произошло с нашим домом, нашим миром…

Фото: smolensk-filarmonia.ru, олимпийский-парк.рф

Ольга Суркова