100 лет назад:путешествие по Смоленщине
Семья Бахрушиных оставила заметный след в российской культуре. Алексей Бахрушин – создатель Театрального музея, общественный и театральный деятель, меценат, один из самых богатых людей России конца ХIХ века. Его сын Юрий (1896-1973) – крупный балетовед, историк театра, преподаватель училища Большого театра и ГИТИСа, продолжатель музейного дела отца. Обладая литературными способностями, он оставил очень любопытный документ о своей эпохе – изданную книгу воспоминаний. Для нас, смолян, это мемуарное произведение представляет особый интерес, поскольку в отдельной главе Юрий Бахрушин описывает своё путешествие по Смоленщине.Было это где-то перед самой революцией. Поездку в Смоленскую губернию тогда ещё юный Бахрушин совершил со своим родственником
В.В. Постниковым, который, как и старший Бахрушин, занимался коллекционированием, собирал старинные вещи. С этой целью и был совершён выезд в наш край.
Маршрут был намечен предельно точно: от станции Ярцево до Поречья (нынешний Демидов). Читая записки Бахрушина, в которых он подробнейшим образом описывает это путешествие, всё время ловишь себя на мысли, что уже где-то это читал. И только когда сами участники поездки, иронизируя над собой, сравнивают себя с известным приобретателем мёртвых душ, понимаешь: да, гоголевские персонажи неплохо себя чувствовали и в начале ХХ века.
Итак, путешественники направились в Смоленск с Брестского вокзала в Москве. Ехать предстояло шесть часов (почти как на современном поезде). "В вагон лезли какие-то люди со швейными машинами, мешками, узлами, садились охотники с собаками, рыболовы с удочками. Наконец всё это угомонилось"…
Наняв извозчика, Постников со своим юным спутником двинулись по северо-западной Смоленщине – нынешним Смоленскому, Ярцевскому, Духовщинскому, Демидовскому районам. "Мимо нас мелькали бесконечные поля с наливающейся рожью и овсом, сменяясь иногда низкорослыми перелесками…". Нынче же перед проезжающими по Смоленщине картина предстанет совершенно другая: бесконечные низкорослые перелески и изредка распаханные поля. И вряд ли современным путешественникам повстречались бы толпы деревенских жителей. Их практически не осталось. А вот сто лет назад смоленские крестьяне оставили у Бахрушина такое впечатление: "Навстречу всё чаще и чаще стали попадаться местные аборигены. Все они останавливались на обочине, приветливо кланялись и долгим взглядом провожали наш неказистый экипаж. Как мужчины, так и женщины были одеты в яркие местные костюмы, пошитые из домотканой материи. Все почти женщины были украшены ожерельями из крупного натурального янтаря и носили в ушах причудливые серьги из посеребрённых стеклянных бус, переплетённых яркими шерстяными нитками…
Дорога зазмеилась в гору, к большому селу (ныне там проживает несколько человек. – Прим. авт.). Медленно подползли к нам большие, просторные избы, неопрятные и неухоженные. В центре села, где с одной стороны высилась большая каменная церковь, а с другой открывались безбрежные дали, Нил остановил лошадей и не смог отказать себе в удовольствии щегольнуть местной достопримечательностью.
- Вот оно, село Чижево, – проговорил он, оборачиваясь к нам, - родина светлейшего князя Потёмкина-Таврического. Он здесь и родился. Сказывают, его мать-то в бане родила… Богатое было село – всего вдоволь. Вот перед храмом-то, где кирпич-то валяется, памятник ему стоял, Катерина, что ль, почтить велела… А значит, как он помер-то, наследница его, племянница, что ль, аль внучка, всю землю потёмкин¬скую подарила на вечные времена крестьянству чижевскому и всех на волю отпустила. Один уговор только сделала, чтоб они, значит, хранили церковь, памятник и баню эту, где Потёмкин-то родился. А мужички-то тут все народ бесшабашный, как землю и луга эти получили, так и стали баловать. Что ни день, у них всё праздник. Народ здесь к вину очень охоч. Землю пахать совсем бросили, на одних лугах и работали, и то с прохладцей. А потом уж и уговор забыли – храм забросили, памятник сломали, статуй медный на лом продали, дом барский здесь был, и его распотрошили и живут, прости Господи, как свиньи...".
Встречи со смоленскими помещиками описаны с большим юмором и точностью характеристик. Разные типажи предстают перед нами. Вот, например, усадьба помещика Забелло: "Одноэтажный деревянный барский дом новой стройки скорее напоминал зимнюю дачу владельца средней руки, нежели дворян¬скую резиденцию. Вокруг дома высились хозяйственные постройки – скотный двор, птичник, амбары, конюшня. На всём лежал отпечаток новизны и бесхозяйственности… На части здания были какие-то временные крыши, на людской избе не хватало наличников у окон, к сараю были прилажены какие-то старые ворота, облезлые и пошарпанные, неизвестно откуда сюда попавшие". Сам хозяин вполне вписывался в окружающее: "Весь его внешний вид свидетельствовал о том, что он "с утра". Облачён он был в засаленный халат неопределенного цвета, накинутый поверх некогда чистой ночной рубашки, и в чесучовые брюки, для удобства застегнутые лишь на верхнюю пуговицу. Завершали его туалет стоптанные туфли, надетые на босу ногу… Когда мы уселись, хозяин начал немедленно нас угощать, налил чаю, причём заботливо отковырнул грязным ногтем что-то прилипшее ко дну одной из чашек…". Все хозяйственные заботы Забелло сводились к беспокойству о своре запаршивевших пуделей.
Далее путь участников "экспедиции" лежал в усадьбу Озеровых. Барская резиденция, посеревшая от времени и как бы вросшая в землю, казалось, стояла на пустыре. "Поблизости не было видно не только какой-либо растительности, но даже хозяйственных построек". Встретил гостей хозяин, аккуратный и опрятный вид которого предполагал такую же аккуратность и опрятность в доме. Но это впечатление оказалось обманчивым: "Комнаты в доме представляли из себя явление редко встречаемого хаоса и грязи. Они форменным образом давили и задыхались от количества напиханных в них вещей, стоявших в каком-то непонятном беспорядке". Из рассказа владельца усадьбы выяснилось, что семья так и не смогла оправиться после войны с Наполеоном. Хотя прошло с того времени почти сто лет.
Следующей была усадьба ротмистра Криштофовича. Вот здесь всё было чисто и прибрано… "Казалось, мановением какого-то волшебного жезла мы попали в другую, давно минувшую эпоху". И сам хозяин был из этой самой эпохи. "Длинная седая борода его от времени стала изжёлта-зелёной, но лицо загорело от летнего солнца и не казалось таким уж старым, а небольшие глазки смотрели пронзительно и молодо". А между тем, как признался сам хозяин, лет ему было порядочно - около ста.
Как всякий пожилой человек, Криштофович, воспользовавшись наличием слушателей, ударился в вспоминания: "Натурально, деревня не столица, но и здесь мы, бывало, нескучно жили. Зимою, бывало, вечера, балы у помещиков, только поспевай, а летом сельские праздники. Барышень много, а молодых людей мало – всё больше служат в отъезде. Да разве это служба была, мы не служили, только время жгли. Мундир рублей в триста, а в кармане грош, коня корми сытно, а сам корки гложь. Всё больше парады да балы. Заставят танцевать до упаду. И разговор-то был тогда особый, деликатный. Слово "бык" сказать было непристойно, говорили "хозяин стада".
Продвигаясь по направлению к Поречью, "подъехали к какой-то странной усадьбе. Она была расположена на совершенно голом пустыре и имела вид рабочего посёлка на строительстве… Всё здесь носило характер чего-то временного, лагерного. В комнате стояла кровать, сооружённая из досок, положенных на низкие козлы, с умятым сенником сверху". Хозяин - "человек атлетического сложения в синей русской рубахе с расстёгнутым воротом и обвязанный большим белым фартуком" - поделился своими планами: он решил заняться сыроварным делом. Крестьян много, в каждом доме по нескольку коров, молока девать некуда, вот он и надумал наладить производство сыров, пользуясь дешевизной сырья. Правда, отведав продукции, автор записок не пришёл от неё в восторг. Но его покорил тот энтузиазм, с которым помещик описывал перспективы своего сыроварного завода.
В следующей усадьбе Бахрушина и Постникова встретил "мужчина лет пятидесяти, облачённый в белую русскую рубаху ослепительной чистоты, поверх которой была накинута легкая поддёвка нараспашку. Брюки, тёмно-синие в полоску, домотканого деревенского холста, были за¬правлены в значительно поношенные, латанные и давно не чищенные сапоги. Сильно загорелое, красноватое, обветренное лицо было украшено седоватыми усами и поусниками а la Александр II… От майора пахнуло на нас спиртным духом. На столе высилась внушительная бутыль с наливкой и гранёный чайный стакан, наполовину налитый багровой густой влагой".
Побывали собиратели старины и "в скромной усадьбе молодого помещика Глинки", который после окончания Московской сельскохозяйственной академии безвыездно жил с молодой женой в своём маленьком имении, "проводя в жизнь идеалы, впитанные им в стенах академии".
Напомним, путешествие по смоленским усадьбам имело целью приобретение старых и редких вещей для коллекции. Большой интерес представлял в этом смысле и город Поречье. Вот как выглядел нынешний Демидов сто лет назад. Напоминал он скорее "большое зажиточное подмосковное село, нежели город. Несколько церквей и бесчисленное количество одноэтажных деревянных домов вперемежку, в некоторых местах просто с просторными крестьянскими избами, немощёные, заросшие травой улицы без тротуаров, куры, свиньи и козы, гулявшие по "стогнам града", и убого одетые жители – всё это не имело ничего общего с городским видом".
В записках Бахрушина находим и описание Смоленска начала прошлого века: "Смоленск до сегодняшнего дня кажется мне каким-то особенным городом. Подъёмы и спуски улиц, по которым движутся пароконные извозчики, полуразрушенные крепостные стены древнего кремля, видавшие и поляков, и французов, провинциальные претенциозные особнячки и доминирующая надо всем громада пятиглавого собора. Внутри в нём золотая полукатолическая роскошь отделки, фигуры ангелов и святых, филигранная кафедра для проповедника в виде причудливой клетки и рака с мощами центуриона Меркурия с лежащим рядом на особой подставке огромным железным шлемом святого. Набожные богомольцы после земных поклонов святителю благоговейно берут шлем в руки и надевают его на мгновенье на свою голову…".
Заканчивая главу о путешествии по Смоленщине, Ю.А. Бахрушин пишет: "С благодарным чувством вспоминаю я добрейшего Владимира Васильевича, давшего мне возможность присутствовать при агонии феодальной России и прочитать последнюю страницу истории дворянско-усадебного быта". Мы же должны быть безмерно благодарны самому автору воспоминаний. Он позволил нам приблизиться к событиям столетней давности на Смоленщине, увидеть земляков такими, какими они были, с их повседневными заботами, достоинствами и недостатками.
