Привыкаем к новой жизни

Началось это ещё в 2014 году. Всё это время, все восемь лет, мы жили под бомбёжками. А 24 февраля, когда началась спецоперация, там действительно стало страшно находиться – мы от Донецка в двадцати минутах, наш посёлок загоняли уже в котёл… Это в 2014-м мы слышали взрывы вдали, в окрестностях, но сейчас они становились всё ближе и ближе. Когда мы уезжали, войска уже на три километра подошли. Нас вывезли в последний момент – за нами ВСУ взорвали мост.

У меня невестка, сын и трое внуков. Всю жизнь работала, старалась, хранила… В один миг – раз, и без ничего осталась. Вот это меня страшит. Мне 56 лет – у меня ничего нет, приехала в чём была. Сумку схватила с паспортом. Я не хотела ехать, до последнего сопротивлялась, думала: что будет, то будет. И куда ехать... Да у нас же в украинских СМИ про выезд в Россию вообще не упоминалось. Россия там – первый враг, ещё с 2014 года.

Так как я психолог, я могу сказать свою точку зрения. В 2014 году люди на Украине больше тянулись к России. Сейчас процентов 70–80 – минус. Они больше к Западу, Евросоюзу – у них поменялась точка зрения. Остались 20–30 процентов, единицы, такие, как мы, кто за Россию.

Вот в 2014 году всё началось. Я живу без мужа – в 1998 году его не стало. Сына я сама поднимала, а сейчас трое маленьких внучат. Моя сестра живёт в Николаеве, юго-восток Украины. Вот она мне звонит: «Что, война началась?» «Да», – отвечаю. «Вы живы?» – единственное, что она спросила. С того времени она больше не звонила. Я набрала ей, всё-таки сестра родная. Поднимает трубку, я ей: «Светка, как дела?», а она: «Я не хочу разговаривать, у меня разговор с соседкой», – как ножом по сердцу…

Но когда Николаев начали бомбить, она с сыном оказалась в подвале, как мне рассказали знакомые. Уже полтора месяца сидят. Я позвонила. Взял трубку племянник: «Тётя Лариса, прости нас», а я говорю: «Бог простит. Пусть он вам поможет. Видишь, как всё бумерангом возвращается…» Сердце болит от мыслей, что они там кушают, как они? В итоге родная сестра запретила своему сыну общаться с нами, и где они сейчас, мне неизвестно. Я только молюсь Богу, чтобы всё у них было благополучно.

Надо выждать время. Всё равно правда им поймётся. Как Господь сказал, надо вытерпеть и выждать, и каждому – носите тяготы друг друга. И у них откроются глаза.

Я очень благодарна президенту России Владимиру Путину, низкий поклон ему. Если бы я с ним встретилась с глазу на глаз, я б его обняла и душевно поцеловала. Как политик он очень грамотный.

Сейчас ему очень тяжело. Я уверена, что он физически переживает за каждого. Я молюсь об одном: дойди до конца, Владимир Владимирович, до конца!

Украину мне очень жалко – это моя родина. Я там родилась, я не предатель родины. Но я осуждаю наёмников. Им безразлично – убивать так убивать, идут сознательно работать за деньги. Мне их и не жалко. А вот тех ребят, которых призвали в украинскую армию и кидают в первые ряды… Оно дитё, оно ничего не понимает. Я со многими ребятами из ВСУ разговаривала. Спрашивала: «Чего ты пошёл?», особенно у земляков с Николаева, где я родилась, Кировограда, Херсона, Вознесенска, где жила. Многие одумываются.

Вот, например, под Новый год пришли, у них была передислокация, когда одни украинские военные приезжают, а другие уезжают. В магазине говорят: «Пропустите нас вперёд». Я говорю, пустите, их, жинки, пусть покупают и уезжают, назад больше не возвращаются. «А что, мы вам надоели?» – спрашивают. Говорю, да на что вы тут надо, а они – вы такая ненавистная, за что вы нас не любите. Я всех люблю. Я тогда одного перетянула на свою сторону – военный ВСУ сдал оружие, написал отказ. Его чуть не посадили, но обошлось, он уехал.

А однажды иду из магазина, а они навстречу, заговорили, я ответила. А они и говорят: «Ой, можно с вами поговорить, душу открыть. Вижу, вы чистый человек». А потом у них слух пошёл, мол, есть женщина, которая выслушает. Так они ко мне, как на исповедь, стали приходить. Стучатся ко мне: «Матушка, к вам можно?» Да какая же я матушка, у меня и рясы чёрной нет (смеётся). И вот сидим, разговариваем. Такое услышишь… Аж больно. И сидят мужики, плачут. Некому им рассказать там, поделиться. Человек пятьдесят тогда уехали, посдавали оружие. Господь открыл им глаза. Я тогда им говорила: «Вы кого пришли убивать? Во Второй мировой мы тогда знали, что это наш враг, а сейчас против кого?» Но даже и тогда среди немцев были хорошие. А полицаи что вытворяли… Папа мой 1935 года рождения, ребёнком был во время войны. Рассказывал, придут полицай-бандеровец и немец. Полицай как даст ребёнку под зад, а немец говорит, нет, нет, нельзя, это же киндер, даст кусочек шоколадки. Потом немец вышел, так полицай как схватит детей за чуб и об стенку головой. Вот какая ненависть. Так она и осталась. У многих она такая и есть, сильная. Есть такие жестокие, особенно наёмники. А говорят, воюет одна Украина. Да если бы она одна воевала, не вмешивались эти гниды, по-другому их никак не назовёшь, уже давно бы Россия победила.

Мы живём с Богом, а Америка только слышит о Боге. Мы христиане, терпеливые, до последнего бьёмся. Всё будет хорошо, по-другому быть не может.

О том, что есть коридоры для эвакуации в Россию, нам не сообщали. Нам удалось выбраться через знакомых, но далеко не просто.

Сначала прислала эсэмэску староста нашего округа: «Срочно собирай детей, внуков. Вас будут вывозить на Западную Украину или на Запад – Чехия, Венгрия, Польша – выбирайте, куда вы хотите. Вечером поезд отходит».

Мы с сыном переговорили. Но я вообще противник этого Запада. Одно дело – поехать самой отдохнуть, но ехать туда жить – нет. Наши односельчане вырвались, мы ещё дома были. Соседка вот уехала, смотрю, приехала назад. Говорю, Степановна, ты чего вернулась? «Да ты что, там деньги такие вытягивают с нас за жильё, по восемь тысяч гривен в месяц за коммуналку, свои же».

Опять возникает вопрос: зачем вы, украинцы, делите нас на своих, чужих? Вы же руку помощи протягиваете… Но, как говорится, кому война, кому мать родна. Соседка рассказала, что они голодные ходили, на работу не берут, потыкают, буцают, «ой, вы оттуда», «да вы ж такие», «езжайте до своих кацапов», «едьте к москалям». А чего же вы не даёте людям выехать? Дайте свободу выбора, а человек куда захочет, туда и поедет.

В последний момент я вижу, «жара» идёт – уже взрывы всё ближе и ближе, садик подорвали. Сын говорит: «Мама, что ты думаешь, поехали!» Я говорю, вы езжайте, а я уже – что будет, то будет. Он говорит: «Я без тебя не поеду. Ты одна меня воспитывала». – «Спасай своих детей, меня уже не надо, сколько Бог отвёл, столько и проживу», а он – нет, и всё.

И тут начали думать, как выезжать. У меня сразу полголовы поседело, это уже тут, у вас, девочки меня покрасили. И ноги отказывать стали. Я после смерти мужа перенесла инсульт, пролечилась, тут война началась, теперь опять… Я говорю, сынок, езжай с детьми. «Не, мамка, не поеду». Ну, думаю, точно без меня не поедет, я давай собираться. Что было под рукой, то и схватили. Закрыли дом, соседке рядом ключи оставили. Будет что цело – будет, а не будет… Только ремонты поделали, только новое всё купили... Но всё это, как говорится, наживное. Благодарность Богу, низкий поклон, что мы живы остались. А всё равно морально это раны большие. Как будто корни обрубили. Да так обрубили, такая боль… Но надо выстоять, надо перенести всё это.

И тут мне звонит подруга, которая уже уехала в Россию, даёт нам номер перевозчика. Невестка начала звонить, но не берут трубку, они же тоже очень боятся, начали «придавливать» этих перевозчиков. И тут он вышел на связь – говорит, приезжайте в Краматорск, я вас заберу. Мы нанимаем машину. А везде же платить. Такие цены бешеные! Хоть и наши, но наживаются… Другие бы взяли уже по совести, сколько тут везти, но благо что у нас гривна была – с карточки пенсия, детские, всё вместе собрали и поехали.

И вот приехали мы в Краматорск. Перевозчик должен был нас в полпервого забрать, звонит: «Я вас не буду забирать».

И стоим мы посреди вокзала. Знакомых никого нет здесь, и домой уже не вернёмся – машину отпустили. Что делать? Вижу, батюшка идёт. Подошла, попросила: батюшка, благословите, помолитесь за нас, один Бог управит. Дети уже измотаны, мы на исходе… Он обнял меня, поцеловал и говорит: «Пусть вам Господь Бог поможет».

Я уже чуть сдерживаюсь, чтобы не плакать, у внуков слёзы на глазах, обнимают: «Бабушка, бабушка…» Тут машина стоит недалеко. Выходит из неё мужчина и говорит: «Женщина, а вы куда едете?» Я говорю, ой, брат, не спрашивай, такая ситуация… А он: «Я уезжаю, у меня квартиру бомбанули – попал снаряд. Я боюсь там быть. Если вы не боитесь, я оставляю вам ключи, переночуйте, а завтра, если вас заберут, отдадите маме моей ключи».

Ну что это, если не чудо, Богом посланное!

Берём мы ключи, он нас заводит на пятый этаж. Окна в квартире вырваны… Но другого выхода у нас нет. Мы до этого все гостиницы прошли – все закрыты. На улице не будешь же ночевать… И дитё с нами, годовалый грудничок. Мы остались. Он и продукты нам выставил, но какое там, не до еды… Детей покормили, помылись, холодно…

Мы переночевали. На второй день звонят и говорят срочно собираться. И мы быстро, в шесть часов утра, с этими сумками, собрались, звоним в такси. А в ответ: «Нет бензина, не приедем». Я говорю своим: «Только не расстраиваемся, берём рюкзаки и вперёд». Похватали кто малыша, кто сумку. Я самая последняя иду, сын вернулся, меня подхватил. Дошли до места, приехал перевозчик. Он нас посадил, довёз до Боровой. С Белгорода приехал его знакомый, забрал в другую машину, чтобы меньше фигурировать.

Доехали до Белгорода, а там такая очередь, столько людей… И опять же – насколько люди жестоки друг против друга: нет сплочённости, любви, взаимопонимания дружеского. Вышли военные с Российской Федерации, смотрят, ребёнок наш уже совсем бедненький сидит. Я подошла к ним, говорю, ребята, помогите, пропустите, дети уже устали, двое суток в дороге, одетые спали. Они говорят: «Мы не против, подходите». Наши, украинцы, стоят с маленькими собачками, рядом встали: «Нет. Пусть стоят в очереди». И мы семь часов выстояли… Ребёнка по очереди на руках держали. Он то уснёт, то проснётся… Спасибо хлопцам из Российской Федерации – пустили в свою кибитку, там ребёнка покормили, переодели.

Когда мы перешли границу, здесь, конечно, низкий поклон российским военным хлопцам, молодцы, везде пропускать нас старались вперёд, подбадривали: «Не переживайте, всё будет хорошо». Привезли в двенадцать ночи нас в Дом культуры, покормили, уложили спать, а в шесть утра вывезли в палаточный городок. Переночевали ночь там, а потом нам говорят: «Хотите – оставайтесь, будет ещё Ростов, Липецк, Тула и Воронеж. Сейчас, в данный момент, Смоленск». Я говорю, сынок, чтоб мы не мучились, поехали, а там Господь управит. Люди нас приняли, нам везде оказывают помощь.

Перевозчик взял десять человек: нас шестеро и ещё семью из четырёх человек. Мы ехали по Окружной, остались те тропки последние, где проехать можно. Деньги, которые мы ему заплатили, были огромные и для нас последние, но он из этих денег «отстёгивал» на всех блокпостах.

Первый, центральный блок-пост, где нас остановили украинцы, самым противным мне показался, потому что дальше нас останавливали очень часто, но те не такие. А здесь он им хорошо «дал», потому что один на блок-посту открыл машину и говорит: «Что, едете к москалям?», а сзади сидел мой внук, девять лет, и другой мальчик, страшно мне за них стало. Я говорю: «Что вы так говорите, мы же ничего плохого не сделали. Нет. Водитель нам сказал, что мы до Боровой едем». А он мне по-украински, говор больше польский: «Да что ты мне лапшу на уши вешаешь. Вот там автоматы, сейчас будем стрелять, тебя первой завалим». Смотрю, водитель другому что-то сказал, тот позвал напарника, двери закрыли. А я сидела, молилась, чтобы нас отпустили. Мужчина с нами, из другой семьи, от страха задыхаться начал…

И вот мы проехали первый блок-пост, мост переехали, доехали до Святогорской лавры, которую ВСУ заминировали. Они первый раз бомбанули по ней, повылетало всё, но устояла. Теперь вот заминировали. Когда мы проезжали лавру, там с одной стороны детонаторы с минами стояли и с другой, уже на готовности. Потом проехали второй мост. Подъезжали к Белгороду, сразу за нами эти мосты взорвали ВСУ. А водитель нам ещё сказал: «Сейчас вас быстро отвезу, ещё люди просятся, последнюю ходку сделаю»... Хоть бы он живой остался. Я потом уже позвонила знакомым, говорю, уехали вы? «Нет, так и остались в Краматорске…»

Звонили знакомые из дома. Рассказали, что посёлок рядом с нами обстреляли, всё полностью сровняли. В нашем посёлке уже окружность пошла. А что наши делают, украинские военные? Они же прячутся за нас. Я пока дома была, не раз обращалась в райадминистрацию: «Есть свободные поля, есть лесопосадки – пускай выходят, силу равняют и те, и те, это будет честно. Ну почему вы разрешаете им прятаться за мирными жителями?» Но всё подкуплено, всё продано. Старосте нашей говоришь, а в ответ – «Рот закрой». Её они подкупили, но это всё такие мелочи… Она не соображает, что продалась. Теперь всё пойдёт прахом… Я ей сказала: «Почему ты продаёшься здесь, они тебя покупают за какую-то микроволновку, за постельное бельё. Ты продала свою душу, но сына вывезла в Российскую Федерацию. А чего же ты не вывезла в Америку, в Канаду, в Польшу ту всратую... Переживаешь за ребёнка, а чего же ты такая продажная?»

Но люди разные, такие дела...

Меня пугает, если останемся под Украиной, возврат нам полностью закрытый, за нами будут охотиться, чтобы посадить нас. Мы для Украины – диверсанты.

Вернуться назад? Останется ли что там нашего?.. Меня уже там никто не ждёт, только жильё осталось, но что с ним будет... Мы подали документы на гражданство Российской Федерации. Общалась и с губернатором, и с мэром, и с депутатами. Люди у вас хорошие, слов нет. Но в итоге – ничего планировать не буду, уже напланировала дома… Толку, что я думала, строилась, детям помогала – у них своя квартира была, у меня дача, дом, всё тянула, чтоб детям, внукам осталось всё – и всё в прах… Раз, и нет ничего… Молюсь только о здоровье и чтобы Господь открыл людям духовные очи, чтобы мы видели, где друг, а где враг. Потому что там, на Украине, люди этого не видят.

Я постоянно задаюсь вопросом, почему они так озлобленно смотрят на Россию? Что Россия сделала? Простой народ – вы, я, белорус… При Советском Союзе все жили дружно, никого не оскорбляли. Что сейчас нас так рассоединило, так разделило, если мы – одно Божье творение, один народ? Три братских народа вот так лбами соединили, и живите как хотите… Но надо же мозги включать.

И родственники озлобились: «Ты виновата, чтоб ваш Донецк там издох. С вас началось». А практически же всё пошло с Киева, с Майдана, сколько людей тогда погибло.

Такая у нас промышленность, такие люди на Украине, хорошего бы правителя… Процветать можно стране и жить. А сейчас люди зомбированные, духовно больные.

В прошлом году я на 9 Мая, как обычно, нарядилась идти к памятнику – с ленточкой георгиевской на груди, с цветами. У нас в посёлке таких, как я, кто Россию поддерживает, – раз, два и обчёлся. Звоню сыну: «Одевайтесь, приходите с детьми».

Пришли – никого нет. Цветы возложили. Машины военные ездят туда-сюда. Думаю, а что такое, опоздали на парад, чи шо? Сын говорит: «Мамка, да ты не выдумывай, никого ж нету, цветов нету, только те, что мы положили». Я говорю, да, и музыки нема, и песни не поют. Своих отправила домой, думаю, постою, подожду, может, кто подъедет. Сын говорит, пошли, опасно здесь стоять, но я осталась.

Стою, жду, подъезжают военные, вышли с автоматами: «Жиночка, вы чего чикаете?» Я говорю, как чего, парада жду. Раз, автомат передёрнул, но я такая, не боюсь, говорю, что ты дёргаешь тот автомат, повешай обратно, я тоже умею дёргать, только у меня нема. А он: «Иди до дому, чтоб не было скандала, а то посадят», а я – за что ж ты меня посадишь? Эти воевали, а вы что делаете? Другой военный мужик отозвал меня, говорит уже по-русски, идите, запретили приходить. А я говорю, то-то, думаю, никого нет, я одна.

Пришла домой, пошла до старосты, до мэра нашего, говорю, что ж вы людям запретили праздник? «Молчи, иди домой». Рот мне закрывают. Говорят, ленточку не вздумай надевать, маки какие-то вешай. Зачем мне их маки на 9 Мая?

Так я с георгиевской ленточкой целый день и проходила. Захожу в магазин – и они там, пришли закупаться, смотрят на меня: «Це у нас колорады». А я говорю, да, колорадского бьют жука, а он живёт и живёт и будет жить. Опять глянули: «Титка, вы таке ляпаете». Вот так проходила целый день. Ещё и песню вышла на балкон петь – «Катюшу». Соседке говорю, 9 Мая, давай по пятьдесят грамм выпьем. А она поёт хорошо. Давай, говорю, «Катюшу» запоём, а она: «Ты что, военное положение». Но мы запели. Гляжу, там слушают, там… Я кричу: «С 9 Мая! С Днём Победы!» Сын говорит, мам, нас точно депортируют или расстреляют, скажут: езжай к этому Путину. Я ж где за Путина – сразу подрываюсь, а они: «Вот эту москаляку на гиляку, це титку надо посадить». Бывало и такое…

Сейчас у нас один страх… Приехали, обустроились. Но выходим в пустоту: везде всё чужое, ни одной родной души нет. Я, как могу, поддерживаю сына, невестку. Очень за них переживаю. Трое детей у них, как они будут, бедные. Сама держусь, не показываю, не плачу перед ними. Наоборот, успокаиваю: «Держитесь, Господь нас не бросит»…

Конечно, дома проще было. Я могла связаться с духовником, поехать в лавру, по святым местам. А здесь мы закрыты. И пока это очень угнетает: столовая – корпус. Очень тяжело для меня. В Смоленске мы ещё не были. Нас поездом ночью привезли, быстро пересадили в автобус, и утром проснулись мы здесь: птички, корпуса, столовая. Хотя когда-то давно у меня была знакомая из Смоленска. Она родилась здесь, прожила, а потом с мужем переехала в Донецк. Она всегда хвалила Смоленский край. Я тогда это так запомнила, думала, какой же там Смоленск. И на тебе, Господь управил сюда: на, смотри Смоленск, ты же просила (смеётся).

Наша героиня уверена, что всё будет хорошо. Она рассказала, что в гости в социально-оздоровительный центр приезжал губернатор Алексей Островский. По просьбе приехавших в регион переселенцев он поручил профильному департаменту организовать для детей и взрослых интересные и познавательные экскурсии по столице региона и знаковым местам Смоленской области. Также навещал председатель Смоленской областной Думы Игорь Ляхов. Поскольку у женщины начались сильные боли в ногах, из Смоленска приезжал невролог, выписал лекарства, которые парламентарий пообещал купить.

Фото: Мария Образцова