У врача должно быть два главных качества: любить свою работу и любить людей
«Смоленская газета» продолжает публикацию материалов, подготовленных в рамках цикла «Семейный альбом. Новые страницы» – совместного проекта радиоканала «Смоленская весна» и Смоленской епархии. Наши собеседники – представители смоленских династий, с которыми мы говорим о семейных традициях, особенностях воспитания, любви к Богу и Отечеству, сохранении уважения и взаимопонимания в семьях, способах преодоления трудностей. Гости этого выпуска – семья Арсюковых: Александр Фёдорович – врач-травматолог, Зинаида Ивановна и Марина Александровна – врачи-гинекологи.
О пациентах и специальностях
– Фамилия Арсюковых в медицинских кругах и в кругах пациентов в Смоленске известна, тут нечего скрывать. Многие наши знакомые передавали вам приветы и слова благодарности, зная о нашем предстоящем разговоре. Интересно, вы помните всех своих пациентов?
З. А.: – Всех невозможно запомнить, но самых сложных и интересных, конечно, помним.
А. А.: – Есть специфика, я могу добавить. Я помню рентгеновские снимки: это профиль работы, поэтому я могу не вспомнить больного, но его снимки помню.
– Зинаида Ивановна, наверное, тысячи людей обращались к вам за помощью за время работы?
З. А.: – Да, конечно. Столько лет… Врачебный стаж, слава Богу, больше сорока лет. Прошло очень много пациентов, тем более мы и в районах работали, и за границей, и в городе Смоленске. Очень много пациентов, очень много.
– Благодаря вашим стараниям, вашим усилиям, вашей работе рождаются дети...
З. А.: – Знаете, я больше занимаюсь гинекологией. Это немножко другой профиль. А если говорить об акушерстве, то да, всё так: рождается ребёнок, женщина здорова, у неё нет патологии – своего рода праздник. У меня, по крайней мере, такое представление было сразу после института, и поэтому кроме акушерства другого пути себе не представляла. Это же такое чудо: пришла будущая мама, женщина, и тут тебе ребёнок. Что можно ещё желать? Почему я и пошла в акушерство и гинекологию – за надеждой. Потому что всё остальное – терапия, хирургия, неврология – это про страдания. А акушерство – про надежду и радость.
– Марина Александровна, у вас такое же отношение к профессии?
М. А.: – У меня такое же отношение, но я в силу своей специфики очень долго, двадцать лет, работала в женской консультации. И как раз вот этот путь от начала беременности и до финиша, когда ты передаёшь женщину в роддом, – это и есть моя работа.
В течение долгого времени ты с женщиной в контакте – в человеческом прежде всего. Потом уже, мне это кажется правильным, во вторую очередь – в профессиональном. Когда ты долго с ней… Я могу встретить её очень много лет спустя, не помню, как её зовут, не помню её фамилию, но я помню лицо. Они меня тоже узнают, были случаи, когда мои пациентки приводили ко мне своих детей, чтобы уже те рожали внуков. Я говорю: «Боже мой, я видела вас в животе у мамы, а теперь вы взрослый человек, и у вас тоже будет ребёнок!»
– Вы с детства хотели, как мама, быть врачом? Или всё-таки позже приняли это решение?
М. А.: – Тут у нас семейные версии расходятся. Я помню, что вообще не хотела идти в медицину, а папа утверждает, что у меня такое желание в детстве было.
А. А.: – Знаете, я могу добавить, не так это всё просто. Многие из родителей, которые работают в медицине, не очень желают, чтобы дети пошли по их стопам. Потому что со стороны кажется, что человек в белом халате – это хорошо, это правильно. На самом деле это тяжелейшая работа, высочайшая ответственность. Естественно, своим детям не очень хочется это всё передавать. Со стороны – прекрасно и хорошо, на самом деле очень тяжело.
Это была наша жизнь
– Вы, Александр Фёдорович, известный травматолог, много лет руководили травматологическими направлениями в наших лечебных заведениях. Пожалуй, у вас самая «пиковая» медицинская специальность. Зинаида Ивановна говорила, у них в работе присутствует радость пациентов. А вы на первой линии: дорожно-транспортные происшествия, травмы, ранения… Часто бывает, что собираете человека буквально по частям?
А. А.: – Часто. В последние годы особенно – изменился транспорт, если мы коснулись ДТП. Мы же видим, какие сейчас скорости. МЧС зачастую вынимает пострадавших, разрезая корпуса машин. Представляем, что там внутри. Да, это тяжело.
– К этому можно привыкнуть? Или это можно как-то в себе приглушить, подавить?
А. А.: – Вы знаете, это надо любить. Да, на первый взгляд парадоксально звучит, но надо любить свою работу. Во-вторых, ты борешься до конца – такой профиль работы – и не знаешь, в какую секунду и что тебе привезут. Моё поколение, мы все начинали с хирургии. Раньше не было специализации – травматологии, нейрохирургии, не было торакальной хирургии. Я когда-то посчитал, у меня оказывается много специальностей. Это завораживает, потому что, ещё раз повторю, ты не знаешь, в какую секунду и что тебе привезут. Ты должен быть готов всегда, потому что часто всё решают минуты. Это тяжело, но это надо любить.
– Получается, вас могут вызвать в любое время, вы всегда в готовности номер один. Как при таком режиме работы находите время для семейных дел, для отдыха?
А. А.: – Бывало, что не успеешь с работы доехать до дома, а уже надо возвращаться. Если касаться дочки, да и сына, то мы всегда с Зинаидой Ивановной были, в общем-то, не идеальными родителями, потому что всех детей из садика вовремя забирали, а мы вечно опаздывали, вечно задерживались. Но воспитатели и нянечки всегда относились к нам положительно, не сильно ругали. Хотя понятно, что сотрудники детского сада из-за нас не в шесть часов домой уйдут, а в восемь, а то и в девять. Мы извинялись, насколько могли, но детям доставалось.
– Марина Александровна, ваш взгляд с другой стороны на эту ситуацию, когда родители постоянно заняты, когда у них тревожные чемоданчики собраны, условно говоря, и стоят всегда в коридоре?
М. А.: – Что я могу сказать с точки зрения ребёнка? Тогда это не выглядело чем-то необычным. Это была наша жизнь. Родители хронически отсутствовали. В детский сад я ходила сама, и это было нормально.
Ребёнка мы сами толкнули в медицину
– Но, видя вот это всё, проецируя ситуацию на себя, вы всё-таки идёте по той же дороге...
М. А.: – Давайте скажем так: в семнадцать лет, когда ты заканчиваешь школу, большинство из нас вряд ли понимает конкретно, чем мы хотим заниматься. Вот правда же, да? Поэтому, когда я заканчивала школу, у меня была некая растерянность. Мне все предметы давались достаточно хорошо. Не могу сказать, что я какие-то из них любила больше, какие-то меньше. Мне нравились языки, думала, что, вполне возможно, пойду в педагогику. Почему нет, мне это нравилось. Но однажды, когда я уже училась в одиннадцатом классе, кто-то был у нас в гостях и спросил, а какие экзамены Марина будет сдавать в выпускном классе? Я не успела открыть рот, как папа уверенно сказал: «В смысле «какие»? Биологию, химию, мы же в медицину пойдём».
Так и порешили: пойдём в медицину. Родители же лучше знают, я же ребёнок. Раз папа сказал «в медицину», пойдём в медицину.
З. А.: – А вот я с детства знала, что буду врачом. У меня мама фельдшер, и она очень часто болела, лежала в больнице, уезжала в санаторий. У неё были проблемы большие с сердцем. Так вот я в восьмом классе написала сочинение. Моя учительница по русскому языку и литературе хранила его и читала, наверное, всем поколениям своих учеников. Я писала о том, что вырасту и обязательно выучусь на врача, потому что должна вылечить свою маму. И я шла в медицину именно с этой целью. Но когда я пришла, то поняла, что нигде, кроме акушерства и гинекологии, не смогу работать. И много лет работаю в оперативной гинекологии, то есть я оперирующий хирург, и это мне нравится до сих пор. Муж возмущается, спрашивает: «Когда ты закончишь?» А я говорю: «Пока мне нравится, пока у меня работают руки и голова, постараюсь быть нужной и своим коллегам, и пациентам».
– Не торопитесь уходить, Зинаида Ивановна, оставайтесь в профессии как можно дольше...
З. А.: – Спасибо. А Марину, да, конечно, мы сами толкнули в медицину, но из неё получился очень хороший доктор.
– Марина Александровна, у вас же с мамой и специальность одна. Мамина практика на этот ваш выбор повлияла как-то?
М. А.: – Да, потому что, когда я заканчивала медицинскую академию, мы на шестом курсе изучали работу разных отделений, чтобы выбрать, чем дальше заниматься. Папа мне предлагал травму…
А. А.: – Я люблю травму.
М. А.: – Приходи, говорит, ко мне в травматологию. Я отвечаю, я же девочка, я не могу из частей собрать человека, у вас там дрели, шурупы. Нет, мне страшно, у вас там очень всё… не для женщин. А в гинекологии хорошо, все улыбаются, все красивые. Мама всегда подтянутая, на каблуках. Гинекологи вообще, мне кажется, самые красивые в медицинском мире. И там как-то комфортно, всегда доброжелательно, хорошо. Мне понравилось тогда и сейчас нравится.
О качествах врача и стилях работы
– К родителям вопрос. Какая-то гордость всё-таки есть внутренняя, что вот ребёнок продолжает ваш путь?
З. А.: – Я, наверное, скупая на похвалу мама, и своих детей, в отличие от многих, как-то не хвалю. Но когда мне впервые сказали про Марину Александровну: «Это ваша дочка? Такой замечательный доктор», – то мне показалось, что в этот момент я подросла на несколько сантиметров. Потом я не раз это слышала. Да, мне есть чем и кем гордиться.
Когда она работала в женской консультации, беременные ведь её просто обожали. У неё совсем другой стиль работы, чем у меня. Я, скажем, поликлинический приём не очень люблю, это не моё, а она совсем другая в этом плане. Поликлиника – это одно, а хирургический профиль – это совершенно другое.
– Вам нужна жёсткость, да?
З. А.: – По-разному. Иной раз надо женщину в палате и против шерсти погладить, чтобы она в чувство пришла после операции, чтобы не раскисала, собралась. Кого-то надо чуть-чуть подстегнуть, чтобы вошли в тонус. Все пациенты-то разные.
– Александр Фёдорович, у вас в травме есть вот эта дилемма? Жёсткость и мягкость? Кажется, что у вас вряд ли какие-то сантименты возможны...
А. А.: – Знаете, я поддержу жену. Иногда надо поступать немного по-другому. Действительно, раскисают, жалеют себя. Больно бывает, это понятно. Но вот с женщинами я, к примеру, нашёл такой подход. Прихожу с обходом, смотрю, настроение мне их не нравится. Я говорю, девушки (несмотря на то, что некоторым и семьдесят), обход откладывается, пока не приведёте себя в порядок. И ухожу. Вы посмотрели бы на них через десять минут. Любая женщина, если она привела себя в порядок, будет стремиться к жизни. Это поможет мне их вылечить.
Хороший врач должен разговаривать на одном языке и с бомжом, и через две минуты с профессором. Мы все люди, разные люди, и надо подобрать ключик к каждому. Поэтому общение в работе врача считаю основным. Нельзя никого унижать, и подобрать нужные слова обязательно надо для каждого. Слово лечит, и это правда.
– На самом деле, вы считаете, что есть какие-то, может быть, необъяснимые вещи, которые лечат? Что мысли и чувства лечат, да?
А. А.: – Обязательно. Если ты помог человеку, убедил его, что надо жить, вы знаете, происходят чудеса, он выживет. А если раскис, опустил руки, веры никакой ни в себя, ни во что, то, как правило, такие уходят. Хотя вроде бы одинаково тяжёлые травмы. Человек должен верить.
З. А.: – И бороться. Желание должно быть жить. Я со своей стороны сделаю всё, но если вы не будете сами стараться выздороветь, то будет катастрофа. Только так.
– Какими ещё качествами должны обладать, на ваш взгляд, современные врачи, чтобы нести добро людям и помогать им?
А. А.: – Мне кажется, есть два самых главных качества: любить свою работу и любить людей.
З. А.: – Уже во время учёбы ты должен понять, твоё или не твоё. Сможешь ты работать врачом или нет, потому что это постоянное общение с людьми. Каждый день ты сталкиваешься с разными пациентами. На тебя, естественно, смотрят, тебя оценивают – кто ты такая, что из тебя представляешь. И ты первый раз человека видишь, и если не найти общий язык, ничего не получится. А ещё врач должен быть добрым.
– А если выучился, получил специальность, вроде у тебя всё хорошо, но понимаешь – не твоё, из медицины надо уходить?
А. А.: – Уходить, уходить!
З. А.: – Это не та профессия, где надо просто отбывать время.
М. А.: – Хотя есть варианты. Можно остаться в медицине, но не работать с людьми. Например, быть врачом-лаборантом. Вопрос в другом: куда можно уйти из медицины? У тебя медицинское образование. И ты, собственно говоря, не умеешь больше ничего.
– Но вы же помните времена безвременья, девяностые, когда очень многие врачи ушли торговать медикаментами, стали каким-то представителями зарубежных фирм по распространению лекарств...
А. А.: – Даже таксистами. Жизнь заставляла.
М. А.: – Сейчас на то, чтобы получить медицинское образование и стать полноценным врачом, ты тратишь девять лет. Девять лет. И давайте скажем честно: выбросить девять лет своей жизни, чтобы пойти в торговлю, – сомнительная затея.
В медицине тоже есть место чуду
– Насколько часто у вас дома происходят профессиональные разговоры? И есть ли время, когда вы просто выбрасываете из головы свои больничные заботы?
А. А.: – Мы с супругой всегда интересуемся делами друг друга. Спрашиваем, как прошёл день, сколько и каких было больных. Понимаете, это жизнь. Ты живёшь этим и днём, и ночью, ты постоянно в этом. Постоянно думаешь, как ты прооперировал, как больной поправится. И подсознательно всё равно редко отвлекаешься на другое. И даже когда встречаемся с друзьями, тоже затеваем медицинские разговоры.
– А что делать, если врач за столом? Единственный метод – не признаваться, что ты врач. Если незнакомая компания и ты сказал, что ты врач или юрист, то всё, вечер потерян...
А. А.: – Это знакомо. Мало того, если соседи знают, что ты врач, то тебе и кошку принесут на лечение или еще кого-нибудь.
З. А.: – Стараемся отвлекаться, конечно.
– Получается?
З. А.: – Не очень. Даже в отпуск уезжаешь, а дела и пациенты все с тобой, и ты постоянно на телефоне. Это не высокие слова, я просто люблю свою профессию, так же как и вся моя семья.
– Можно ли коснуться тонкой темы: место веры в жизни врача?
З. А.: – Знаете, наступает момент, когда чувствуешь, что тебе надо пойти в храм.
А. А.: – Душа требует.
З. А.: – Да, душа требует. Ты пошёл, побыл там, вспомнил, попросил и как-то очищаешься.
– А со стороны пациентов есть ли у вас примеры вот такой жажды жить через православие, через веру?
А. А.: – Вы знаете, они есть, и их стало больше. Да, их стало больше. Люди готовятся к плановым операциям и обязательно ходят в собор. Человек должен во что-то верить. Рано или поздно все мы приходим к Богу. Ценности Божии, мне кажется, должны быть в каждом человеке. Это даётся воспитанием, даётся школой, родителями.
– Марина Александровна, ваше отношение?
М. А.: – Я соглашусь с мамой. Я иду в храм, когда мне хочется. Когда возникает внутри желание, что я туда хочу, мне нужно. И дома у нас всегда соблюдали православные традиции. Пасха, Рождество – это обязательно.
А. А.: – Мы крещёные все. Всё как положено. Крестик всегда на мне.
З. А.: – Как вообще жить без веры?
М. А.: – Сейчас наука ушла очень далеко вперёд. Посмотрите, у нас научились детей делать в пробирке. Но даже экстракорпоральное оплодотворение, когда ребёнка сделали в пробирке и поместили внутрь женщины, всё равно не даёт гарантии, что беременность случится. То есть чудо зачатия, чудо образования ребёнка в женщине – оно же всё равно чудо. Несмотря на все научные изыскания, на то, что мы шагнули так далеко вперёд, даже научные методы не гарантируют появление у женщины ребёнка.
– И вы серьёзно к этому относитесь как к чуду?
М. А.: – Я считаю, что это чудо. Да, всё равно это чудо. Несмотря на всю нашу науку, на современные технологии, на всё, чего достигла медицина в двадцать первом веке, ещё раз повторю: забеременеть, выносить и родить ребёнка – это, мне кажется, всё-таки приходит к нам сверху.
А. А.: – Много необъяснимого. У пациентов, например, одинаковый возраст, одинаковая травма, но один выживает, другой нет. Почему? Мы не можем этого объяснить.
Важная тема разговора
– Марина Александровна, своим детям путь врача пожелаете или будете отговаривать?
М. А.: – А вот здесь я, наверное, ничего не скажу. Потому что современные дети, в отличие от моего поколения, они как-то взрослее к окончанию школы. По своей старшей дочери могу сказать. Хотя у всех по-разному. Когда моя дочь в пять лет уезжала в другой город на спортивные сборы, я её спокойно отпускала на неделю. В пять лет. Многие мои знакомые, у которых такие же дети, говорили: «Какой ужас, этого не может быть, она же ребёнок, нельзя так делать».
И она уже чётко к старшим классам школы знала, что хочет быть психологом. Это же прекрасно, когда ребёнок знает, чего он хочет. Зачем я буду объяснять про медицину, про педагогику или что-то другое? У человека есть конкретное желание, она этим занимается. Сейчас современное образование даёт детям возможность познакомиться с разными профессиями. В школах есть профориентация.
Я, заканчивая школу, понимала, чем занимаются врачи, но абсолютно не знала, чем занимаются, например, экономисты, инженеры. Что делают эти люди – я не знала. А сейчас школьники к одиннадцатому классу понимают, чем занимаются люди разных профессий. Это прекрасно. Дочь выбрала, что будет психологом. Я считаю, всё-таки близко к медицине.
А. А.: – Хотел бы добавить одну вещь. Большое вам спасибо за приглашение на этот разговор. Вы знаете, мы, врачи, привыкли, что приглашают рассказать про какое-то заболевание, посоветовать профилактику и так далее. Я первый раз встречаюсь с журналистами, чтобы вот так просто поговорить о жизни. Спасибо вам. Вы знаете, это очень приятно. У вас очень хорошая поднята тема. У нас много прекрасных врачей, прекрасных династий. Мне кажется, о нас должны знать, чтобы понимать, что врачи – тоже люди.
Материал выходит при грантовой поддержке Международного грантового конкурса «Православная инициатива – 2024»
Следите за новостями в телеграм-канале SMOLGAZETA.RU
Юрий Семченков
