Бытовые очерки из прошловековой жизни смоленских учебных заведений

Первым строго учебным заведением в смоленских пределах была Смоленская коллегия, или семинария (изредка в документах прошлого века именуемая даже академиею), прочным основанием и организацией обязанная весьма образованному по своему времени Смоленскому епископу Гедеону Вишневскому (1728–1761). Вступив на Смоленскую кафедру после довольно продолжительной педагогической службы в Киевской и Московской академиях, Гедеон Вишневский первым долгом направил все свои усилия к подъёму умственного уровня духовенства Смоленской епархии, для чего и обязал всё это духовенство непременно обучать своих детей в коллегии, учреждённой им при Смоленском Авраамиевском монастыре в 1828 году сейчас по прибытии в Смоленск. (Говоря точно, Смоленская коллегия была основана по инициативе и почти всецело на средства самого правительства, ближайшим образом, для детей смоленского шляхетства, чтобы оградить их от совращений в католицизм, происходивших при обучении их в заграничных латино-польских учебных заведениях, куда они поступали вследствие отсутствия образовательных учреждений в Смоленске, и при обучении их в родных домах католическими «инспекторами», выписывавшимися шляхтою из Польши и других мест, по недостатку православных учителей в Смоленске. Но Смоленское шляхетство почти не отдавало своих детей в открытую в 1728 году Смоленскую коллегию; напр., по данным синодального архива, в неё в 1729 году поступил лишь 1 шляхтич; в 1732 году – 1, в 1733 году – 3, в 1734 году – 3, в 1735 году – 2, в 1738 году – 1. Причём ни один из них не проходил в ней полного курса. Поэтому воспитанниками коллегии были почти исключительно дети духовенства. – Прим. Д. Вишневского.)

Для подготовки же в коллегию детей уездного духовенства он чрез два-три года (местами и позже) завёл в некоторых уездных городах начальные училища, откуда обученные грамоте переводились в коллегию.

История этих школ, впоследствии переродившихся в нынешние духовные училища, а равно и история семинарии в их прошловековой жизни весьма любопытны и поучительны.

Вышедший в 1892 году «Очерк истории Смоленской духовной семинарии и подведомых ей училищ со времени основания семинарии до ее преобразования по уставу 1867 г.» господина Сперанского, можно сказать, посвящён наложению почти одних внешне официальных фактов из жизни обозреваемых им учебных заведений. Но он не даёт читателям картины внутренней жизни их, не изображает ни быта их преподавателей, ни быта их учеников, словом, того, что более занимательно для читателя, чем списки, ведомости, имена и цифры (бесспорно, дорогие в историческом труде). Располагая некоторыми документальными данными, мы попытаемся отчасти восполнить труд господина Сперанского, изобразив кое-что из быта статистически очерченных им заведений.

Думаем, что эпизодическое изложение наиболее пригодно для возможно полной обрисовки бытовой стороны жизни.

Духовенство Смоленской епархии, несмотря на правительственные распоряжения первой половины XVIII века и строгие указы своего «грозного» (с таким эпитетом до сей поры живёт имя епископа Гедеона в воспоминаниях Смоленской епархии. – Прим. Д. Вишневского) епископа Гедеона Вишневского, в большинстве случаев не желало обучать своих детей в Смоленской коллегии. И только непоблажные штрафования и жестокие наказания за ослушание епископского повеления заставляли многих из духовенства волей-неволей отвозить своих сыновей в научное мучительство. Правда, были и такие примеры, что священник соглашался лучше платить ежегодно определённый штраф, чем обучать своих детей…

Епископ Гедеон Вишневский, твёрдый в своих постановлениях, не ограничивался одними указами к духовенству об обучении детей в коллегии. Он часто снаряжал лиц, служивших в духовной консистории, для объезда по епархии и насильного забирания в семинарию тех детей духовенства, кои имели школьный возраст, но укрывались от учения или убегали из коллегии.

Дети духовенства, в свою очередь, не желали питаться книжною премудростью. Вкусив её горечи, они часто убегали из коллегии, скрываясь затем по разным местам, даже за границей, и испытывая возможные лишения и приключения. Епископ Гедеон Вишневский всегда распоряжался о розыске подобных беглецов и, если их отыскивали (хотя бы и через несколько лет), требовал представить их в семинарию, наказывал за побег и снова заставлял их учиться. Избавлялись от учения только те из беглецов, которым во время побега удавалось жениться. Их после розыска епископ Гедеон Вишневский приказывал лишь наказать за побег и женитьбу и уже не отсылал в семинарию…

Но нелегко было беглому семинаристу жениться. В Смоленской епархии ни один священник не решался венчать такого удальца, зная опубликованный епископом запрет на этот счёт и боясь тяжёлой ответственности за нарушение его… Тем не менее семинаристы женились, и довольно часто, уезжая для совершения браков в соседние епархии, а затем переносили за это должные наказания, причём действие последних извлекали и на своих, порой безвинных, подруг жизни.

Расскажем примеры этому. В 1736 году по указу епископа Гедеона Вишневского был «взят» в семинарию для обучения Иван Утынков, сын рославльского воскресенского священника Андрея. Ивану Утынкову уже исполнился девятнадцатый год от роду, и душа его ничуть не влеклась к ученью, а тем более к латыни.

Однако шесть лет почти просидел Утынков за мучительным Альваром (грамматикой латинской – Institutiones liuguae latinde, составленной иезуитом Альваром) и дошёл уже до школы синтаксимы (синтактического, по порядку четвёртого класса). Дальше учиться он не решался: мысли его от латинских вокабул и сентенций невольно отлетали очень далеко. Они переносились к приятным картинам тихой семейной жизни. И он положил, подражая примеру многих своих сотоварищей по коллегии, рано или поздно бежать из скучной коллегии и искать отрады своему молодому сердцу в чём угодно, но только не в Альваре.

Знал он, что епископ с подобными беглецами, если их удавалось поймать, поступал строго, но рассудил, что лучше в несколько мгновений испытать самое жёсткое наказание, чем ещё долгие годы изнывать безотраднейшим образом над мертвящею латынью.

С такими думами Утынков выезжал из Смоленска 18 декабря 1742 года в дом своего отца на Рождественские святки с «пашпортом» (отпускным билетом), подписанным тогдашним префектом Смоленской коллегии иеромонахом Саввою Удицким…

28 декабря Утынков, отчасти для развлечения, а больше для сбора подаяний, необходимых к пропитанию себя в школе, отправился из родительского дома «славить Христа» по окрестным деревням. Объезжая их одну за другою, он прибыл наконец в Кухарево, парохиальную деревню рославльской Пятницкой церкви. Тут он пославил Христа в нескольких домах и решил у кого-нибудь заночевать, так как наступал вечер. Ночлег ему предложил у себя смоленский шляхтич Григорий Васильевич Судовский, у которого он славил Христа уже поздним вечером.

У Судовского была девятнадцатилетняя дочь Агафья. Она усердно угощала молодого и учёного гостя ужином и так внимательно занимала его разговором, что в несколько часов успела вполне завладеть его сердцем… Утынков в тот же вечер и стал её сватать! Отец Агафьи, нисколько не колеблясь, сразу согласился на их брак, и тут же было решено 7 января совершить и самоё венчание.

На другой день молодой жених, сияющий своим счастливым успехом, уже не стал продолжать «славить Христа», а поехал домой к своему отцу, давши слово 6 января явиться к Судовским. Дома он никому ни словом не обмолвился о своём быстром решении жениться, так как знал, что не только никто ему не посочувствует, но и все вооружатся против его такого безумного шага, за который придётся страдать и ему, и его отцу со всем прочим семейством... Ведь епископ Гедеон Вишневский жёстко карал тех учеников коллегии, кои без его ведома вступали в браки, бросив свое ученье в школе, и строго штрафовал их родителей, кои попускали это своим детям, учащимся в коллегии…

Кое-как дождался наконец Утынков дня, назначенного для приезда к своей невесте, и, ничего не говоря своим домашним, поехал к Судовскому. Тут начались совещания, куда направиться для совершения брака. В своей епархии почти немыслимо было найти священника, который бы рискнул обвенчать ученика коллегии без разрешения епископа. Решили поехать в другую епархию, именно – в село Кокщино Брянского уезда, отстоявшее от Кухарева на 20 вёрст. Немногочисленный свадебный поезд прибыл сюда поздним вечером, так что всем по необходимости пришлось тут ночевать. Утром отец невесты сходил к кокщинскому священнику отцу Родиону и упросил его обвенчать молодых. Отец Родион, нисколько не медля, сейчас же после литургии совершил таинство брака, взяв за совершение его вместе с дьячком и пономарём всего лишь шестьдесят копеек, и новобрачные, довольные своей судьбой, отправились в дом Судовского праздновать своё счастье…

До 10-го числа молодые жили у Судовского, а 11-го Утынков решил поехать с женой к своему отцу и порадовать его неожиданною новостью. Отец не знал, что делать: сознавал он, что сыну его давно пора жениться, и, видимо, был доволен, что он это сделал так быстро и без всяких хлопот; а с другой стороны – чувствовал, что ни ему, старику, ни его сыну не миновать епископского наказания. Но решил старик: быть может, и так всё сойдёт; до поры до времени следует только молчать; авось ещё не скоро дойдёт до епископа весть о женитьбе моего сына…

Между тем новость священнического дома в тот же день разнеслась чуть не по всему Рославлю. Долетела она и до рославльского протопопа отца Иакова Иванова. Протопоп же был обязан распоряжением епископа следить за всею жизнью подведомого ему духовенства и их детей, а потому оставить такое событие, как женитьбу Утынкова, он не мог, тем более что, не донесши епископу о ней, если она совершилась без благословения епископа о ней, он и сам мог поплатиться пред епископом, не делавшим никаких отступлений от своих распоряжений. В тот же день поэтому он донёс епископу Гедеону Вишневскому, что Иван Утынков, не объявляя ему, протопопу, ни публикации, ни венечной памяти, обвенчался с Агафьею Судовскою, и спрашивал епископа, с его ли благословения это совершилось?

20 января 1743 года Гедеон Вишневский велел духовному приказу сыскать обоих венчавшихся, допросить их и показания доложить ему.

Духовный приказ 22 января командировал в Рославль своего служителя Ивана Мартианова, чтобы он с достаточным числом понятых допросил там супругов и доставил их в Смоленск, относя все путевые издержки на счёт новобрачного Утынкова.

Отец новобрачного, видя, что дело уже принимает тот ход, какого и следовало ожидать, опасаясь штрафа, донёс теперь епископу Гедеону, что сын его, Утынкова, женился без отцовского ведома и позволения и, кажется, без венечной памяти. Этим старик и избавился от всякой ответственности.

На допросе в духовном приказе новобрачные точно изложили историю своей женитьбы, причём Утынков объяснил, что женился без благословения епископа, без увольнения из коллегии, без воли своего отца и без венечной памяти, «не с иного какого случаю (побуждения), но точию того ради, что пришёл уже в совершенный возраст и имеет от роду себе 25 лет, к тому ж и за старостью отца своего, и за неимением матери; дабы было кому во дворе всякие домашние обряды исполнять». Супруга же Утынкова, между прочим, пояснила и то, что отец её сразу, нисколько не задумываясь, склонился на сватовство её Утынковым, «усмотря между им и ею снисходительство к любви и соизволению к брачному сочетанию».

Гедеон Вишневский, выслушав показания, 23 марта постановил: Утынкова за вступление в брак без увольнения из школ, без благословения епископа и отца, да ещё в чужой епархии и без венечной памяти (в нарушение грамоты 1709 года из Московского патриаршего приказа на имя смоленского митрополита Сильвестра Крайского, повелевающей, между прочим, всех писать в венечные памяти), наказать нещадно пред приказом плетьми; а жену его, Агафью, плетью, и нещадно, в самом приказе «за такую продерзость, что она пошла за него в замужество не за свободного, т. е. не за увольнённого от школ, чего чинить ей не должно было, не осведомяся об увольнении его; за венчание без венечной памяти взыскать с них венечные пошлины вдвое»; «по наказании быть им в сожитии неразлучно», так как из их показаний видно, что они вступали в брак по любви, и так как венчаны они подлинно, как донёс рославльский протопоп; ему же, Утынкову, тотчас по окончании дела, не уезжая из Смоленска, подать прошение об определении в причт».

Конечно, тяжёл был для новобрачных такой привет со стороны начальства. Но всё-таки их постигла судьба более благосклонная, чем постигала других подобных им новожёнов.

В 1730 году в Дорогобужскую школу для подготовления к поступлению в Смоленскую семинарию был принят сын псаломщика села Истленева Дорогобужского уезда Иван Петров.

Почти шесть лет просидел тут Петров, пока наконец научился читать по-русски и по-славянски да кое-как писать на бумаге (сперва обучали тогда писать на досках). 8-го февраля 1736 года, ввиду таких успехов, его перевели в смоленские школы (семинарию).

Небогато, кажется, одарённый от природы, девять лет просидел он в первом классе семинарии, и учитель этого класса убедился лишь в том, что, не имея «пильности и рачения к учению» (как его аттестовал вице-ректор Смоленской семинарии иеромонах Варлаам Иваницкий по требованию консистории в ноябре 1746 года), Петров совершенно безнадёжен «к высшему учению». А между тем Петрову было уже 26 лет! Видно, и самому ему до тошноты опротивели латинские склонения и спряжения, никак не укладывавшиеся в его здоровой голове, которая считала себя к тому же и достаточно образованной, так как умела читать и писать.

И вот в первых числах октября 1745 года Петров без паспорта и без ведома своего аналогийского профессора уходит из коллегии в отцовский дом…

Давно уже в родном селе Петров пылал любовью к дворовой девушке генерала Дмитрия Андреевича Шепелева – Агафье Семёновой. Она отвечала ему полной взаимностью и дала слово быть его женой…

Удравши из коллегии, Петров не застал дома своего отца: он в это время отвозил в Смоленск к епархиальному начальству репорты своего духовного десятоначальника. Взял он отцовскую лошадь и на ней решил отправиться куда-нибудь обвенчаться с Агафьей. Крестьянин-прихожанин отца Петрова подрядился быть кучером у молодых и повёз их в село Городеевку Серпейского уезда Крутицкой епархии.

Не доезжая полверсты до села Городища, путники остановились в деревне Уварове у крестьянина Мартина Сычёнка.

В разговоре с гостеприимным Сычёнком Петров, между прочим, высказал, что он был бы безмерно благодарен ему, если бы он, Сычёнок, сходил к священнику села Городеевки и упросил его перевенчать его, Петрова, с Агафьею без венечной памяти.

Мартин не замедлил своей услугой. Он сейчас же отправился к священнику и, возвратившись оттуда, к великой радости молодых объявил им, что согласен. Литургия к этому времени уже была окончена.

Молодые отправились к храму. Минут чрез 15 явился сюда и священник села Горнего Московской епархии отец Леонтий, случайно бывший в селе Городеевке для свидания со своим отцом. Открывши храм, без всяких разговоров с молодыми священник приступил к совершению таинства. Псаломщика не было, и его дело исполнял сам жених: пел и читал всё, что полагается псаломщику в чине венчания. Народу в церкви не было никого, кроме кучера молодых, Сычёнка, да церковного причетника…

Петров, довольный скорым браком, заплатил священнику полтора рубля и направился с молодою женою прямо в дом своих родителей.

Приближаясь к дому своему, Петров узнаёт, что за ним была погоня, что приказчик Шепелева – Григорий Медведев – присылал крестьян для розыска и поимки его…

«Что тут делать?» – размышляли новобрачные… Ведь от приказчика не уйдёшь… и решили, что им лучше добровольно явиться к нему… Оставили они путь к родительскому дому и поехали в приказчичью резиденцию.

Недобрый привет ожидал здесь новобрачных. Приказчик, лишь они явились к нему, посадил их под арест на помещичьем дворе и принялся подробно допрашивать их о побеге… Допрос этот он записал, и новобрачные скрепили его своими подписями. Три недели томились молодые супруги под арестом! Мучительно тянулось для них это злополучное время, но ещё большие испытания предстояли им впереди…

По освобождении из-под ареста Медведев наказал их батогами, заковал в железо и отправил в дорогобужскую канцелярию.

Тут две недели сидели они в железах, пока с них был снят допрос и дана была им воля.

Наконец молодые явились к родителям Петрова. Старик Петров был доволен женитьбою сына и только ввиду епископского гнева недоумевал, как быть. Уговаривал он сына отправиться к владыке с повинною, но сын после железного медового месяца слёг в постель, в которой после пережитых арестов, допросов, батогов и цепей пролежал два месяца.

Наконец в феврале 1746 года явился в дом Петровых боярский сын Чертков, командированный епископом Гедеоном для сыска по епархии всех беглых школьников. Он забрал молодых для допроса в смоленскую консисторию.

На допросе молодые показали всё, что требовалось, без малейшей утайки. Завязалась переписка консистории с Мещовским духовным правлением, дорогобужской воеводской канцелярией…

Тянулась она без конца… Молодые же тем временем по распоряжению Гедеона Вишневского, не могшего разрешить им супружеское сожитие без удостоверения в действительности их брака, были заточены в смоленские монастыри: Петров – в Троицкий «под начал», а жена его – в Вознесенский женский «в труды».

Через некоторые время Агафья подала епископу Гедеону Вишневскому прошение об отпуске её из монастыря ввиду приближения развязки ее «интересного положения»… Началось новое расследование… Оказалось, что супруги имели возможность, пользуясь отпуском из монастырей, иметь свидания между собой… Агафья была на необходимое время поселена на квартиру «под караулом», чтобы затем обратно отослать её в монастырь «на труды». Петров по повелению епископа Гедеона за то, что он, будучи в монастыре «под началом», дерзнул самовольно ходить к жене, с которою неизвестно ещё законным ли браком обвенчан, был наказан перед консисторией «плетьми нещадно», тому же наказанию подвергнута была по выздоровлении и Агафья…

Через год «событие» повторилось… За «поношение» монастырей супруги снова были высечены пред консисторией. Петров теперь был переведён в Пусто-Подлесскую Николаевскую пустынь, подальше от своей жены…

Долго ли так бедствовали супруги, не знаем. Но, вероятно, свободу они получили не ранее ответа из Мещовского духовного правления, которое не могло добиться, кто именно венчал Петрова.

Следите за новостями в телеграм-канале SMOLGAZETA.RU