Михаил Исаковский. Автобиографические страницы
Уроженец Смоленщины Михаил Васильевич Исаковский вошёл в плеяду знаменитых людей Отечества как национальный поэт, продолжающий традиции русского народного творчества. Мировую известность ему принесли песни. Многие его стихотворения положены на музыку и звучат по всей планете.В Советском Союзе творчество М.В. Исаковского высоко оценено. Он был удостоен звания Героя Социалистического Труда, награждён четырьмя орденами Ленина, другими орденами и медалями. Дважды, в 1943 и 1949 годах, ему присуждалась Сталинская премия.
Кстати, на деньги премии, полученной в год освобождения Смоленщины от немецко-фашистских захватчиков, был построен Дом культуры во Всходах, в родных местах поэта, разорённых войной. Позже в этом здании разместился также музей М.В. Исаковского, созданный на общественных началах. А на высоком берегу реки Угры по инициативе местных энтузиастов появился уникальный памятник песне quot;Катюшаquot;.
Смоляне свято чтят память своего земляка. Его имя носят колледж, входящий в состав института искусств, и одна из центральных улиц в областном центре. В год столетия поэта учреждена литературная премия им. М.В. Исаковского, которая вот уже десять лет присуждается писателям и журналистам, достойно проявившим себя в творчестве.
Сегодня у памятника замечательному смолянину и земляку в 12 часов начнётся посвящённый ему торжественный митинг.
И вдруг совершенно неожиданно и, казалось, без всякого повода к тому мать моя, обращаясь к сидевшим за столом женщинам, сказала:
- Бабы, давайте-ка песню!
И, не дожидаясь ответа, запела мягким, чистым и немного печальным голосом:
Чудный месяц плывет над рекою,
Всё в объятьях ночной тишины…
И сидевшие за столом уже более громко и раскатисто подхватили мотив песни и повели его дальше:
Ничего мне на свете не надо,
Только видеть тебя, милый мой.
Я, казалось, весь превратился в слух, удивляясь не только тому, что мать моя вдруг запела, но и тому, что запела она песню, которую у нас в деревне никто прежде не пел. Я много раз слышал, как девушки, усевшись где-либо на брёвнах, по вечерам пели свои деревенские песни. Многие из них я знал наизусть. Но то были песни совсем другие.
А дело объяснялось, по-видимому, просто. quot;Чудный месяцquot; – этот популярнейший в своё время образец quot;жестокого романсаquot; – занесли к нам из Москвы работавшие там на текстильных фабриках наши женщины и девушки. В Москве, собираясь вместе, они сами вряд ли пели эти quot;романсыquot;, вспоминая родные места, покинутые ими, отдавали предпочтение своим деревенским песням. Но, приезжая в деревню, не прочь были похвастаться и quot;московскимиquot; модными песнями.
А о том, что, живя в Москве, они пели не жестокие романсы, а нечто совсем другое, говорит хотя бы тот факт, что когда Митрофан Ефимович Пятницкий начинал создавать свой знаменитый впоследствии хор, то первыми вошли в его состав мои однодеревенцы Матрёна Гражданенкова и Захар Глебов. Пели в нём и другие глотовцы.
Но всё это я узнал потом. А пока что сидел в своей глотовской избе и слушал quot;Чудный месяцquot;, который вдруг запела моя мать.
В тридцатые годы я, впервые работая над песнями в содружестве с композиторами, понял, что в песне, хотя она и пишется двумя авторами (поэтом и композитором), главная роль принадлежит всё же музыке, мелодии. Именно музыка, если она по-настоящему хороша, ведёт за собой слова, как бы вкладывает их в душу человека.
Но тогда, в детские годы, я, как и все деревенские люди, думал, что главное в песне - слова, словесный рассказ о ком-нибудь или о чём-нибудь.
Народное предпочтение слова музыке в песнях точно подмечено и отмечено Л.Н. Толстым в романе quot;Война и мирquot;. Это в том месте, где поёт дядюшка молодых Ростовых в Михайловке вечером, после охоты. Вот и я, слушая незнакомую мне песню quot;Чудный месяцquot;, обращал внимание не на музыку, не на её исполнение, а на слова, хотя и мелодия мне нравилась. По малолетству, по своей малоопытности я, конечно, не мог анализировать словесный материал песни, но всё же до моего сознания дошло, что песня quot;Чу¬дный месяцquot; не похожа на деревенские песни, известные мне, что она необычнее их и потому, вероятно, лучше, интересней, увлекательней, чем они.
В самом деле, я до того вечера ни разу не слышал, чтобы кто-либо так говорил о месяце: чудный месяц. Да и само слово quot;чудныйquot; едва ли можно было встретить в тогдашнем деревенском лексиконе.
Но месяц, оказывается, не только чудный, но он ещё плывет над рекою. Сказано не как-нибудь там quot;месяц взошёлquot; или quot;месяц народилсяquot;, а quot;плывёт над рекоюquot;. Вы только подумайте – плывёт! Это казалось мне необыкновенно красивым, я как бы видел плывущий месяц, хотя и понимал, что месяц плавать не может.
Почти в каждой последующей строке песни я находил нечто такое, что меня изумляло, тревожило моё воображение, проникало мне в душу, хотя смысл отдельных строк и был для меня не совсем ясен.
А песня между тем продолжалась. Голос матери как бы жаловался кому-то и потому звучал ещё грустней:
Но - увы! - коротки наши встречи,
Ты спешишь, и всё прочь от меня...
И всё застолье дружно подхватывало, как бы сочувствуя моей матери и отвечая тому, кто quot;спешит прочьquot;:
Так иди ж, пусть одна я страдаю,
Пусть напрасно волнуется грудь...
И снова песня захватывает меня всего. Даже в совсем непонятном для меня выражении quot;но - увы!quot; я чувствую какую-то большую печаль женщины, которая хочет кого-то удержать возле себя, а тот – бесчувственный, безжалостный – всё-таки уходит. И потому слова песни: quot;Так иди ж, пусть одна я страдаю, пусть напрасно волнуется грудьquot;, – звучат для меня не только печально, но почти уже трагически.
Когда песня была допета, мать, внезапно застыдясь, сказала:
- Ну вот и сама не думала, что песни играть стану... А стала...
quot;На Ельнинской землеquot;
Поэтом-песенником я стал не сразу. Уже много лет писал и печатал стихи, но мне и в голову не приходило, что я могу стать quot;песенникомquot;. Больше того, в 1932 году кто-то посоветовал мне дать свои стихи в музыкальное издательство, которое начинало тогда работу по созданию новых массовых песен, и когда я сделал это, мне ответили: мол, стихи ваши не годятся, для того чтобы писать песни, нужен талант, а его-то у вас и нет. На этом я и успокоился.
Но в первой половине 30-х годов композитор Владимир Григорьевич Захаров, о котором, кстати сказать, я тогда ничего не знал, положил на музыку мои стихи quot;Вдоль деревниquot;, которые он случайно прочёл на листке отрывного календаря.
С этой песни всё и началось…
Стихи, ставшие впоследствии песней под названием quot;Катюшаquot;, я начал писать в начале 1938 года.
У меня сразу без особых усилий написались первые восемь строк, то есть первая половина quot;Катюшиquot;.
Я вряд ли могу сейчас вспомнить, что меня заставило писать именно такие стихи, а не какие-либо другие.
Но я хорошо помню, что после восьми написанных строк работа застопорилась. Я не знал, что же дальше делать с quot;Катюшейquot;, которую я заставил выйти quot;на высокий берег, на крутойquot; и запеть песню. Поэтому стихи пришлось пока отложить, хотя начало их мне определённо нравилось и очень хотелось поскорее довести дело до конца.
Весной - в самом конце апреля или в начале мая - по каким-то делам я поехал в редакцию quot;Правдыquot;. Там в литературном отделе я впервые встретился и познакомился с композитором Матвеем Исааковичем Блантером, за которым уже quot;числилосьquot; несколько весьма популярных песен – таких, например, как quot;Партизан Железнякquot;, quot;Песня о Щорсеquot; и др.
Матвей Исаакович сразу же стал выспрашивать, нет ли у меня каких-либо стихов, на которые можно было бы написать музыку.
Я вспомнил про начатую quot;Катюшуquot; и ответил:
- Знаете, стихи есть, и, по-видимому, их можно положить на музыку, но вся беда заключается в том, что они не закончены: я написал лишь восемь начальных строк.
- А вы можете сейчас переписать эти восемь строк для меня?
- Конечно же, могу, - согласился я. И тут же, сев за какой-то столик, написал:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой.
Выходила, песню заводила
Про степного сизого орла,
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.
Я передал написанное Блантеру и, по совести говоря, скоро позабыл об этом, не веря, что из моих незаконченных стихов может что-либо получиться.
Однако летом, когда я по какому-то случаю снова встретился с Матвеем Исааковичем, тот сказал мне, что музыку quot;Катюшиquot; он написал, что, по его мнению, песня получилась хорошая, но что, конечно же, совершенно необходимо дописать слова.
Я обещал, что допишу. Но сделать это сразу почему-то не смог, а потом - в августе - я уехал на целый месяц в Ялту, решив про себя, что допишу после возвращения в Москву.
И вдруг совершенно неожиданно для меня в Ялте появился Блантер - он отдыхал тоже где-то в Крыму и, узнав о моем местопребывании, приехал, чтобы quot;подогнатьquot; меня. Мне он сообщил, что в Москве организован Государственный джаз-оркестр, руководит которым В. Кнушевицкий. В ближайшее время состоится первое выступление, первый концерт этого джаза. quot;Катюшаquot; уже включена в программу первого концерта, и я немедленно должен дописать её. Мол, деваться теперь некуда.
Матвей Исаакович пообещал, что через два дня он снова приедет ко мне и что надеется увезти с собой совершенно полный и окончательный текст quot;Катюшиquot;.
Я немедленно принялся за работу, хотя это было для меня крайне трудно: вне дома, в непривычной обстановке я почти не могу работать, у меня ничего не получается.
Но дописать песню нужно было во что бы то ни стало, и я дописывал её... Осенью 1938 года, как и обещал М.И. Блантер, состоялся первый концерт Государственного джаз-оркестра. На концерте была впервые исполнена quot;Катюшаquot;, которая сразу же понравилась всем. Отсюда и началось шествие по нашей стране.
Однако история quot;Катюшиquot; на этом не кончается. Она, пожалуй, только начинается. И поэтому стоит кое-что рассказать о quot;Катюшеquot; дополнительно.
Через год (а может быть, и раньше) quot;Катюшаquot; перешагнула границы Советского Союза.
Во всяком случае, уже в сентябре 1939 года население Западной Украины и Западной Белоруссии, находившееся дотоле под властью польских панов, встречало нашу армию-освободительницу пением quot;Катюшиquot;.
В годы Великой Отечественной войны quot;Катюшуquot; пели бойцы армии сопротивления во Франции и Италии.
Осенью 1957 года, когда я приехал в Италию, мне рассказывали, что по крайней мере восемьдесят процентов населения Италии знает quot;Катюшуquot;. Об этом писал и поэт А. Прокофьев, утверждая, что quot;Катюшаquot;:
Впереди отрядов партизанских
Чуть не всю Италию прошла.
Любопытно отметить и такой факт: советские воины, сражавшиеся в партизанских отрядах Италии, в дни Победы, когда их пожелал увидеть папа римский, вошли в Ватикан с пением quot;Катюшиquot;.
Дошла quot;Катюшаquot; и до Соединённых Штатов Америки. Побывав там вскоре после войны, украинский поэт Андрей Малышко писал в одном из своих стихотворений:
Негры пели русскую quot;Катюшуquot;,
Ту, что Исаковский написал.
В послевоенные годы quot;Катюшаquot; стала очень популярной в Японии. В Токио и сейчас есть кафе под названием quot;Катюшаquot;, в котором эта песня исполняется по крайней мере один раз в течение вечера. quot;Катюшаquot; известна и во многих других странах – социалистических и капиталистических.
О популярности quot;Катюшиquot; в нашей стране свидетельствует, в частности, хотя бы то, что в военные и послевоенные годы появилось множество переделок quot;Катюшиquot;, quot;ответовquot; на неё, продолжений, подражаний и тому подобного.
Первые переделки и ответы стали известны ещё во время финской кампании (quot;Нахожусь в Финляндии, Катюшаquot;, - писал неизвестный автор), но особенно много их стало потом - в годы Великой Отечественной войны. Переделки, приспособленные к местным условиям, распевались во многих местах. В этих переделках Катюша изображалась не только девушкой, которая любит и ждёт своего возлюбленного, но и такой, которая сама борется с врагами, находясь в партизанском отряде, она же и на фронте: quot;С автоматом девушка простаяquot;, она и медицинская сестра: quot;Раны Катя крепко перевяжет, на руках из боя унесётquot;.
Ныне покойный профессор И.Н. Розанов собрал около 100 переделок, продолжений quot;Катюшиquot; и quot;ответовquot; на неё...
На мой взгляд, песня очень выигрывает оттого, что в ней заключён рассказ о чьей-либо судьбе, о каком-либо событии или моменте нашей действительности. Такую песню интереснее петь и интереснее слушать уже по одному тому, что человек узнаёт из неё нечто новое, своеобразное. Кроме того, сюжет дисциплинирует и работу поэта-песенника, заставляя его быть предельно кратким и точным.
Мне не раз задавали вопрос о связи моего творчества с народной песней. Да, такая связь существует, и она часто бывает непосредственной. Сошлюсь на некоторые примеры.
Песня quot;Лучше нету того цветуquot;, можно сказать, выросла прямо из фольклора - началом её является подлинная народная частушка...
B 1944 году, когда уже чувствовалось, что война вот-вот закончится, издательство quot;Искусствоquot; решило выпустить в свет серию мирных открыток. Оно попросило меня сделать стихотворные подписи к некоторым из них.
Одна из предназначенных к выпуску открыток понравилась мне больше всех остальных. На ней была изображена очень хорошая русская девушка (или, может быть, молодая женщина) с открытым красивым лицом, с какой-то ясной и радостной улыбкой. Платье на ней было цветное, и стояла она в саду - на фоне цветущих яблонь или, может статься, вишен…
При первом же взгляде на девушку, изображённую на рисунке, я решил, что не надо придумывать никакого стихотворного текста, лучшим текстом, который следует напечатать под рисунком, будет частушка:
Лучше нету того цвету,
Когда яблоня цветёт.
Лучше нету того время,
Когда милый мой придёт.
Частушка эта была мне известна с юношеских лет, и я воспользовался ею, изменив немного лишь третью строку. Вместо quot;Лучше нету того времяquot; (это было не совсем грамотно) написал: quot;Лучше нету той минутыquot;.
Такая моя подпись под рисунком понравилась в издательстве, и я стал ждать: вот-вот выйдет из печати великолепная художественная открытка.
Но открытка не вышла. Не знаю, почему, но не вышла, ни та, которая понравилась мне больше всех, ни все остальные.
А между тем девушка, словно живая, стояла у меня перед глазами, и в голове как бы сами собой звучали эти певучие, задушевные слова:
Лучше нету того цвету,
Когда яблоня цветёт.
Лучше нету той минуты,
Когда милый мой придёт.
Мне стало жаль, что всё это может пропасть, исчезнуть совершенно бесследно. И захотелось написать песню, захотелось хоть в песне запечатлеть то, что было заключено в несостоявшейся открытке.
И поскольку песня моя начиналась такой великолепной лирической частушкой, надо было сделать так, чтобы и весь остальной текст был в стиле этой частушки, в полном соответствии с ней.
Я полагаю, что мне удалось достичь этого. Получилась лирическая песня, как бы написанная сразу, единым дыханием, хотя quot;составлятьquot; её мне пришлось, в сущности говоря, из двух разных элементов, то есть из своих собственных слов и из слов народной частушки. При этом quot;составитьquot; следовало так, чтобы песня была вполне самостоятельным в художественном отношении произведением и ни в коей мере не походила на имитацию народной песни, на подделку под неё.
Кстати сказать, в песне quot;Лучше нету того цветуquot; я использовал и другую народную частушку, которая мне была известна тоже с юношеских лет и которую я не один раз слышал у себя на Смоленщине...
... Есть две русские частушки, которые при пении обычно следовали одна задругой. Происходило это, наверное, потому, что эти частушки в известной мере варьировали одна другую. Когда запевали одну, непременно вспоминалась другая. Вот они, эта частушки:
Светит месяц, светит ясный,
Светит полная луна,
Расхороший мой уехал,
Я осталася одна.
Светит месяц, светит ясный,
Хоть иголки подбирай.
У меня любовь такая,
Хоть ложись и помирай.
Вот две строки из последней частушки я и взял для своей песни…
quot;Песняquot;
