И пошла писать губерния… Клады и кости
Публикация, с которой «Смоленская газета» предлагает познакомиться читателям, подготовлена краеведом Алексеем Куйкиным, уже знакомым нашей аудитории. Материалы подготовлены на основе документов, хранящихся в Государственном архиве Смоленской области, и посвящены теме, которая и сегодня волнует многих из нас, ведь клады всё еще скрываются в древней, богатой на события смоленской земле. О них и пойдёт речь в заметках, публикуемых нами с разрешения коллег из научно-популярного журнала «Край Смоленский».
Продолжение. Начало: часть 1, часть 2.
Находки костей доисторических животных
Год от Рождества Христова 1898-й ничем примечательным в плане кладов в губернии отмечен не был. Снова в Смоленском и Духовщинском уездах копал старые курганы учёный секретарь Сизов, да Яков Глебович Митрохин в селе Слободка Юхновского уезда рыл погреб в своём саду, а вырыл 182 медные монеты времён Екатерины Первой, каковые через губернатора и отправлены были в Археологическую комиссию. И тишь сия стояла аж до 1902 года. Разъезжал по губернии с открытым листом на раскопки Владимир Иванович Сизов (в 1902 году копал и в Смоленском, и в Духовщинском, и в Вяземском уездах), да в Гнёздове проводил раскопки с разрешения Археологической комиссии ревизор Риго-Орловской железной дороги С.И. Сергеев.
И только в 1902 году земля смоленская порадовала искателей древностей находками, но не серебром да золотом, а вовсе даже костью. Зато какой! Индрик-зверя откопали, мамута шерстяного!
После всех грозных предписаний из столицы и от губернатора не очень понятно, на каком основании вяземский мещанин Николай Тимофеев в мае 1902 года проводил раскопки на берегу речки Брехоти, близ деревни Конышино Вешковской волости Юхновского уезда. Но победителей не судят. А скелет раскопали знатный. Часть рога с отломанным концом весом в тридцать фунтов, толщиною в четыре вершка и длиной в полтора аршина (бивень, похоже). Да ещё часть верхнего слоя того бивня – в три четверти аршина длиной да в пять вершков шириной. А в береговых отложениях уже маячила лопатка индрик-зверя в аршин шириной да длиной в двадцать вершков. Однако становой пристав, осознав всю историческую и археологическую важность находки, раскопки приостановил. Найденные части отправили губернатору вместе с рапортом юхновского исправника. Губернатор доложил министру внутренних дел о находках и запросил инструкций, одновременно приказав Юхновскому уездному полицейскому управлению обеспечить надзор за местом раскопок.
Прослышав про находки в Юхнове, решил не отставать и сычёвский уездный исправник. У него на руках оказался двухпудовый кусок бивня, длиной около двух аршин, найденный крестьянином деревни Кашутихи Хотьковской волости Сергеем Ивановичем Пегушевым. Отдавая кость исправнику, ушлый Пегушев заявил, что ему предлагали за бивень 25 рублей, но раз «сторическая ценность», то он желал бы получить за находку гораздо больше. Ещё крестьянин поведал полицейскому чину, что выше деревни по течению реки Вазузы имеется под водой большой круг, собранный из вбитых в дно дубовых кольев и залитый сверху чем-то белым, то ль цементом, то ль известью. А ещё выше по течению лежит на дне много «чёрного дуба». На Вазузу был послан из столицы сотрудник Императорской Археологической комиссии С.И. Сергеев.
И из Ельнинского уезда донесли губернатору, что на землях деревни Александровки Даниловской волости, в полуверсте от реки Десны, при разработке залежей фосфорита на аршинной глубине были найдены позвоночные кости какого-то «допотопного животного» и две части окаменелого птичьего клюва. Но в начале августа от министра внутренних дел пришло уведомление, что Императорская Академия наук сообщила в МВД: персонал Зоологического и Геологического музеев весь до последнего человек в командировках и на раскопки в Смоленскую губернию приехать не может, в свете чего и охранять места раскопок не имеет смысла. Об этом губернатор и сообщил уездным исправникам.
Но всё же научный интерес победил в губернском начальнике, и он 14 августа 1902 года отписал обо всех трёх находках княгине Марии Клавдиевне Тенишевой. Конечно же, княгиня проявила интерес, и для проведения дальнейших раскопок был направлен Иван Фёдорович Барщевский, член Императорских и учёных обществ: Географического, Археологического, Естественно-исторического, Фотографического, Поощрения художеств, а также Архивной комиссии. Смоленский губернатор Николай Александрович Звегинцов приказал всем уездным исправникам оказывать Барщевскому всемерное содействие.
Что и в каких количествах Иван Фёдорович выкопал в уездах Юхновском да Ельнинском, доподлинно неизвестно, но вот о судьбе мамонтова клыка из Сычёвки мы можем поведать. 21 августа сия кость была прислана в Смоленск, причем сычёвский уездный исправник просил возместить ему семь рублей за пересылку двухпудового раритета.
Бивень отправили, судя по всему, в историко-краеведческий музей Смоленска и о находчике забыли более чем на год. Но не таков оказался Сергей свет Иваныч, чтобы упустить из рук денежку. В декабре 1903 года через сычёвского уездного исправника в канцелярию смоленского губернатора поступило прошение Пегушева, каковой, наняв стряпчего, чтобы всё чин по чину, просил губернские власти оплатить найденный им «допотопный клык» или вернуть таковой ему как находчику. Ну и всё та же песня от сычёвского крестьянина, мол, предлагали мне за кость 25 рублёв, но я, как человек и патриот, не чуждый пониманию исторической ценности, передал находку властям.
Доложили губернатору, который выразил мнение, что 25 рублей для сычёвского мужичка слишком жирно. И в Сычёвское уездное полицейское управление от канцелярии губернатора отправили 5 рублей для выдачи Пегушеву. И тот их взял – плетью обуха не перешибёшь.
Пятаки, не имеющие цены
Надо сказать, что не только «допотопной костью» был славен год 1902-й от Рождества Христова. В том же Сычёвском уезде на огороде Александра Семёновича Григорьева при хуторе Лобаны Никитской волости арендатор боровский мещанин Иван Ефимович Шустов в начале мая выкопал с пятивершковой глубины глиняный горшок с пятикопеечными монетами чекана Елизаветы Петровны и Екатерины Великой. Каковой клад (145 медных монет, общим весом 18 фунтов) был направлен губернатору. Однако уже в августе вернулся к уездному исправнику для выдачи находчику как не имеющий археологической и нумизматической ценности.
Обнаружение залежей железной руды
Ну и «вишенкой на торте» в суетливом 1902 году было обнаружение в Бельском уезде залежей железной руды. Бельское уездное полицейское управление доложило в губернский город, что в пределах Батуринской волости 1-го стана по берегам реки Кокошь, от деревни Подселицы до деревни Закополье, крестьянами обнаружен пласт, по-видимому, железной руды, до четырёх вёрст длиной и около ста сажен шириной. Руда расположена гнёздами по пятьдесят квадратных сажен и толщиною до трёх с половиной вершков. Смоленский губернатор запросил у калужско-смоленского окружного горного инженера прислать инженера-геолога для проведения разведки.
Чиновник Министерства земледелия напрягаться не стал и попросил прислать образец руды для исследования. Получив просимое, 9 октября дал заключение для смоленского губернатора, что представленная железная руда с берегов Кокоши «среднего качества, от 40 до 45 процентов содержания железа». При отсутствии чугуноплавильных заводов вблизи этой местности разработка месторождения не имеет практического значения.
В год 1903-й в разных уездах Смоленской губернии проводили раскопки по открытым листам Императорской Археологической комиссии ревизор движения Риго-Орловской железной дороги С.И. Сергеев (Гнёздово), наш старый знакомый учёный секретарь Российского исторического музея В.И. Сизов и действительный член Калужской учёной архивной комиссии С.С. Жданов (Ельнинский уезд). Из архивных дел ГАСО, к сожалению, ничего неизвестно о результатах их раскопок.
Рождение местного «чуда»
1905-й, грозный, бурный, тяжёлый. На Дальнем Востоке продолжается неудачная для России Русско-японская война, по всей Руси Великой гоняет «вихри враждебные» Первая русская революция, а в уездах Смоленской губернии бушуют и вовсе религиозные страсти. Да было б с чего…
17 апреля неподалёку от деревни Маньшино Соколино-Субботниковской волости Сычёвского уезда, в месте, называемом местными «Ручейка», крестьянин Степан Никитич Шендриков разглядел торчащий из земли толстый конец какого-то бревна. Хочется спросить у сего Степана, ну надо оно тебе, торчит и торчит? Иди вон к посевной готовься, дел по весне у крестьянина невпроворот. Так нет же ж.
Позвал Степашка на помощь отца своего Аникиту да с ним вместе то бревно и выкопал. Одно за другое, и нашли копатели тех брёвен аж семь штук. Находка эта взбудоражила всю деревню. За пару дней вырыли ещё около десятка толстых брёвен из топкого места да ещё больше оставили в земле, немного расчистив.
Брёвна были уложены вдоль берега Вазузы в три ряда, в тридцать аршин по длине. Между рядами в заруб вставлены поперечные брусья. Никто из маньшинских стариков, даже девяностотрёхлетний дед Степана Шендрикова Михаил Никитич, не смог вспомнить и разъяснить, что сие есть такое и для чего. Порешили, что сделаны эти срубы были задолго до основания деревни Маньшино. Вызвали станового пристава, показали находку, и всё бы на том успокоилось, но… «По Рассее слух пошёл, Николай с ума сошёл…» Простите мне, читатель, сию припевку, но уж очень она в тему.
В окрестных деревнях со скоростью степного пожара распространился слух, что не просто так взялись копать землю на Ручейке маньшинские мужики. Мол, вдова Евгения Ивановна Шендрикова на второй день Пасхи слышала глас, каковой и заставлял её идти в Ручейку. Выкопают изначально семь брёвен, а потом найдётся гроб.
На допросе у пристава Шендрикова сие подтвердила, но клялась, что глас услышала уже после начала раскопок. Но вся беда в том, что на Ручейку, место топкое, с многочисленными подземными ключами, кто-то подкинул небольшую иконку Божией Матери «Живоносного Источника». И началось на Ручейку настоящее паломничество, ну а где паломники, там церковь и пожертвования собирает.
Становой пристав голос себе сорвал, убеждая приходящих к иконке крестьян, что никакая она не «чудом обретённая», а купленная в соседнем Казанском мужском монастыре, да и не старого письма вовсе. Да без толку! Стояла на камне иконка, а перед ней большая медная кружка для пожертвований, и нескончаемым потоком шли к иконке окрестные крестьяне.
Священник села Соколина Николай Назаревский клятвенно обещал приставу забрать иконку и кружку в храм, но так этого и не сделал. Уездный исправник, сообщив рапортом губернатору, просил через консисторию запретить священнику Назаревскому поддерживать нелепые слухи. Канцелярия губернатора отписала епископу Смоленскому и Дорогобужскому Петру о чудных делах в Сычёвском уезде, но чем дело кончилось, мы не знаем.
Золотые блёстки
Копает курганы в Гнёздове по открытому листу член-сотрудник Императорского Санкт-Петербургского института И.С. Абрамов, а из Сычёвки летит губернатору новый рапорт от исправника. В песке на берегу Днепра крестьяне деревни Рылькова Воскресенской волости нашли некие золотистые блёстки. А пристав 1-го стана Сычёвского уезда сумел уверить исправника, приведя мнение неких местных «специалистов», что это есть верный показатель присутствия золота в землях уезда, о чём исправник и доложил в Смоленск, приложив пробу песка с «блёстками».
Камергер Двора Его Императорского Величества действительный статский советник Николай Иосафович Суковкин рявкнул так, что стены в сычёвской полиции задрожали. Расследования сии, писал в отпуске своём губернатор, дело сугубо частных лиц, а у него как у губернского начальства да и у сычёвского исправника по нынешним временам имеются более насущные проблемы.
Затерявшийся клад
Скучновато как-то без клада, дорогой читатель? И он таки нашёлся. Вернее сказать, о нём вспомнили. Крестьянка деревни Болдырево Морозовской волости Вяземского уезда Мария Петрова, обрабатывая собственное поле, в мае 1904 года разбила плугом горшок с древней мелкой серебряной монетой. И было оной по счёту аж 1775 штук. Дальше всё как положено по закону: деревенский старшина – становой пристав – уездный исправник – губернатор – Археологическая комиссия.
Столичные учёные не признали за кладом большой нумизматической и археологической ценности, но и обратно в Смоленск для передачи находчику не отправили. И тут в феврале 1905 года на сцене впервые появляется «ейный муж», Елизар Степанов. Каковой всё время не покладая рук трудится на седельно-шорной фабрике Тиля и компании, что в Москве по Мало-Троицкому переулку.
Елизар в своём прошении смоленскому губернатору, для которого денег не пожалел и нанял стряпчего, выразил крайнюю озабоченность судьбой найденного женой старого серебра и попросил большое смоленское начальство выдать ему в Москву справку, где находится его клад. Не получив ответа на первое прошение, Елизар Степанов не опустил руки, и 2 апреля канцелярия смоленского губернатора зарегистрировала его второе письмо. Но только в сентябре в столицу был направлен запрос о судьбе вяземского клада.
Профессора из Археологической комиссии быстренько признали русские серебряные копейки XVI–XVII веков не имеющими нумизматической и исторической ценности и отправили клад в Смоленскую губернию для выдачи находчице. К ноябрю посылка добралась до Вязьмы, но почему-то во всех бумагах, оную сопровождавших, указывалось количество в 1375 монет. Странно, конечно, аж четыреста серебрушек пропало, но клад Мария Петрова приняла под расписку у станового пристава. Значит, так оно и должно.
Старинный храм в селе Рыбки
Не знаю, как именно снимал стресс камергер Двора Его Императорского Величества действительный статский советник Николай Иосафович Суковкин, «по совместительству» смоленский губернатор, но думается мне, под конец 1905-го закрывался он где-нибудь в кабинете с бутылкой французского коньяка и наслаждался тишиной и покоем. Мнение моё не факт, что правильное, возможно, клевещу я на записного трезвенника, но я бы так и сделал. Ведь год выдался «не приведи Господь». В ноябре месяце, помимо революционеров, крестьян и прочих просителей, на бедолажную губернаторскую голову обрушился ещё и преосвященный Пётр, епископ Смоленский и Дорогобужский. И его просьбой манкировать было никак нельзя.
30 ноября епископат уведомил канцелярию губернатора, что в селе Рыбки Дорогобужского уезда находится упразднённый деревянный храм постройки 1713 года. По крайней ветхости строения причт и церковный староста предполагали оный разобрать, благо в селе построена новая каменная церковь. Однако Императорское Московское археологическое общество просило оставить старое здание нетронутым, как имеющее большое археологическое значение. В Рыбках взвыли воймя, указывая Духовной консистории на большие расходы по содержанию в благопристойном виде нового каменного храма. На запрос смоленских священников из Москвы ответили, что по закону поддержание древних церквей находится в ведении губернатора. О чём епископ Пётр без задержки сообщил Суковкину.
Знакомое нынче всем и каждому выражение «денег нет, но вы держитесь» в те времена в моду ещё не вошло, и камергер Двора по размышлении своём решил убить двух зайцев разом. Хочет Московское археологическое общество сохранить старую деревянную развалюху в Рыбках, так пускай за то и заплатит. Естественно, на страницах письма от смоленского губернатора к председателю общества графине Прасковье Сергеевне Уваровой лился елей и высыпались тонны розовых лепестков, но посыл был крайне простой. Не найдёт ли возможным Императорское общество оказать помощь по сохранению деревянного храма в Рыбках, желательно деньгами. Графиня Уварова сей запрос высокомерно проигнорировала.
«На нет и суда нет», – решил губернатор и забыл про дорогобужское село. В сентябре уже 1907 года епископ Пётр Николаю Иоасафовичу напомнил про древний рыбковский храм, мол, хотелось бы какое-никакое вспомоществование на содержание объекта старины получить. Ответ смоленского губернатора был кратким и чётким: графиня Уварова отказалась финансировать старый храм, а в распоряжении губернатора никаких средств на поддержание археологического памятника не имеется.
Клады 1907 года в Дорогобужском и Духовщинском уездах
Весной 1907 года в канцелярию губернатора летели рапорты не только об удачно проходящей посевной, но и о выпаханных на полях Дорогобужского и Духовщинского уездов кладах старинного серебра. У деревни Быково Красно-Болотовской волости Дорогобужского уезда некто Денис Иванович Холопенков распахал на своём поле горшок с древней монетой (1 и 7/8 фунта чистого веса). Один фунт десять лотов и полтора золотника мелкой монетой сдал в закрома родины, простите, в Духовщинское полицейское управление крестьянин деревни Фёдорово Зимицкой волости Трофим Ильич Якушев. Буквально через пару дней в Каменке Тяполовской волости местный мальчишка нашёл горшочек с серебром.
В самом начале лета приставу 2-го стана Рославльского уезда некто Виктор Андреевич Селивёрстов из села Рогнедина принёс кусок «золотой» руды. Эдакой жёлтой субстанции, как утверждал мужичок, у него в «анбаре» собрано до трёх пудов весом. И ежели по проверке выяснится, что это золото, то находчик готов передать руду государству за соответствующее вознаграждение. Канцелярия губернатора направила образец окружному инженеру горного округа в Калугу, откуда в конце июля пришёл ответ, что сие есть серный колчедан, который продаётся в Москве по 20 копеек за пуд.
Духовщинские клады Императорской Археологической комиссией были признаны не имеющими нумизматической ценности и возвращены находчикам, однако за передачу кладов властям Холопенков был поощрён суммой в 1 рубль 50 копеек, Якушеву вместе с кладом выдали ещё 2 рубля 50 копеек, а вот Николаю Евсееву из Каменки сверх найденного горшочка серебра пришёл всего полтинник.
Землю роет серый крот…
В погоне за старым серебром не отставали от людей и твари дикие, бессловесные. Не верите? А зря. 27 июля 1907 года крестьянин деревни Пнево Ильинской волости Велижского уезда Тихон Лазарев грёб сено на арендованном лугу в пустоши Холтомино Щучейской волости Поречского уезда. И там, на лугу, на нарытой кротом земле – а вы не верили – обнаружил большую старую серебряную монету, по виду не русскую.
Находкой Тихон похвастался перед проходившим мимо Фёдором Тихоновым и вскоре ушёл с покоса домой. Тихонов же рыскучим волком побежал к владельцу луга Максиму Ефимову. Ты, мол, Максимка, на печи спишь-сопишь, а на лугу твоём арендатор серебро на ровном месте подымает. И Федька с Максимкой побежали на пустошь. На следующий день Тихон Лазарев нашёл арендуемый луг во многих местах перекопанным, да благо сено было уже скошено. Крестьяне, конечно, землицу рыть умеют, но не археологи. Ещё парочку монет разглядел глазастый Тихон на поле.
Но деревня – она и есть деревня, слух пошёл, и вскоре щучейский урядник Касаткин отобрал у всех кладоискателей их находки. На круг вышло 21 штука больших серебряных монет, каковые и были отправлены в Смоленск. И больше об этом кладе в документах смоленского губернатора никаких упоминаний нет.
Мифический клад
Год 1909-й от Рождества Христова в губернии очень странным выдался. В начале февраля месяца старший городовой города Старая Русса Новгородской губернии Пётр Фёдоров, то ли перебрав полугара, то ли обо что головушкой приложившись, взялся доказывать непосредственному начальству – частному приставу да полицмейстеру, что точно знает место близ города Смоленска, в имении помещицы Безобразовой, где зарыт особо ценный клад. Полицейское начальство в Старой Руссе от слов Петрова сильно возбудилось и принялось сочинять запрос в Министерство внутренних дел, благо не самому Государю Императору. Из Департамента общих дел запросили Николая Иоасафовича Суковкина о его мнении по сему поводу. Камергер Двора потребовал у смоленского уездного исправника информацию об имении госпожи Безобразовой. И отписался в столицу, что близ губернского города Смоленска имения помещицы Безобразовой не имеется.
Исправник-нумизмат
Исполняющий должность вяземского уездного исправника, состоящий при Министерстве внутренних дел статский советник Ростислав Фёдорович Благонравов решил козырнуть своими знаниями в хитрой науке нумизматике. Так и докладывал губернатору, что, мол, не просто клад старых монет выпахала у себя на поле крестьянка деревни Жипино Чепчуговской волости Ефросинья Афанасьева, а вовсе даже серебряные копейки времён царствования государей Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича, каковые 2 фунта 90 золотников серебра XVII века хранятся в Вяземском полицейском управлении до дальнейших распоряжений. И распоряжение из Смоленска последовало. Камергер Двора Его Императорского Величества приказал Благонравову за свой счёт отправить клад в Санкт-Петербург в Императорскую Археологическую комиссию, и ежели таковая найдёт возможным оставить находку у себя, то принять причитающиеся к выплате крестьянке Афанасьевой денежные средства. Как бы сейчас выразилась молодёжь, ибо нефиг козырять знаниями.
Продолжение следует...
Алексей Куйкин
