Вязьма. Трагедия 1941 года и жизнь в оккупации
Битва под Москвой перешла в мучительное и кровопролитное противостояние на смоленской земле.Алексею Владимировичу ГРИБКОВУ – 86 лет. Он много лет отработал на железной дороге, ветеран областного управления КГБ. Далеко не каждый прохожий, встретив этого благообразного, сдержанного человека, предположит, что Алексей Владимирович подростком оказался свидетелем Вяземского котла, долго жил в оккупации, так что знает Великую Отечественную не понаслышке. Таких людей остаётся всё меньше, всё выше ценность их свидетельств.
Областное управление ФСБ пригласило Алексея Владимировича поделиться воспоминаниями о войне с молодыми сотрудниками. Вот что он рассказал…
Начало
Алексей Владимирович – вязьмич, из рабоче-крестьянской семьи, как он не без гордости говорит. Год рождения – 1929-й, с 1935 года и до самой войны мальчик жил в Вязьме. Окончил четыре класса 9-й начальной школы. Был пионером, заместителем пионервожатого.
Алексей Владимирович хорошо помнит довоенную Вязьму. В городе было около 20 церквей (сейчас – 9). Работал постоянно действующий драматический театр. Шли занятия в педагогическом институте и медицинском техникуме. Под Вязьмой размещалась конно-пехотная воинская часть, в городе был Дом Красной Армии. Однако никакой особой защиты Вязьма не имела, рассказывает Алексей Владимирович, – всего-то пулемёт «максим» на одной из колоколен.
Первой бомбардировке Вязьма подверглась уже 30 июня: на рассвете низко над крышами появился бомбардировщик и ползал прямо над улицами. Оказывается, у него была всего одна бомба, и он не знал, где её бросить. Дело в том, что город был наводнён немецкими диверсантами, и они буквально засыпали немецкий самолёт сигнальными ракетами, обозначая цели…
С этого дня бомбёжки Вязьмы происходили практически ежедневно и носили всё более ожесточённый характер. В память об одной из них на здании железнодорожного вокзала открыта мемориальная доска: при налёте 31 июля 1941 года погибло около тысячи человек.
Жить в Вязьме стало невыносимо, говорит Алексей Владимирович, и он вместе с сестрой был вынужден выехать к дальним родственникам в деревню Клестово – это 25 км от Вязьмы. Там его застала оккупация, приход наших частей, повторная оккупация, затем – освобождение.
Самоубийства
– В августе 1941 года я вместе с колхозниками колхоза «Красный курган» из деревни Клестово участвовал в строительстве полевого аэродрома для нашей авиации в районе деревни Лесково, – рассказывает Грибков. – Под Вязьмой произошло окружение наших шести армий. Страшно вспомнить, страшно подумать!.. Катастрофа, потому что в большинстве случаев командного состава при красноармейцах не было. Мне рассказывали, что в районе между станцией Семлёво и трассой была обнаружена группа старших командиров – они застрелились. И это был далеко не единичный случай. В районе нашей деревни порядка 10–12 человек тоже сами застрелились, потому что ранения были в голову. Я участвовал в их захоронении… В районе Лебедева мы с товарищем обнаружили группу мёртвых командиров – человек 15–20. Почему мы определили, что это командиры? В то время брюки у комсостава были тёмно-синего цвета. Какова судьба этих людей, где их похоронили, как похоронили – ничего неизвестно. Не доходя до Лебедева, мы обнаружили двух молодых женщин – видимо, медицинских работников. Трупы были уже полураздеты – видимо, это сделали местные жители. Когда мы проходили в сторону Покрова, по левой стороне, не доходя до леса, лежал ещё один труп. Лежал он, вытянувшись, полуботинки стояли рядом, под головой – сумочка. Голову он повернул на левую сторону, и изо рта, видно, шла пена – отравился. Что с ним произошло, где он похоронен – неизвестно. Дальше пошли – лежит водитель, так мы посчитали, поскольку у него на груди – большая связка ключей. Мы хотели забрать документы, но посмотрели – в стороне идёт дымок. Там, оказывается, что-то вроде землянки, и в ней – бойцы. Мы решили не рисковать. Пройдя этот лесок, мы оказались у болота, около болота – трупы наших бойцов…
В плен
– Вы знаете, сильно работала немецкая агентура. В октябре 1941 года я стал очевидцем провокации. Два молодых человека, мордатые такие, одетые в форму красноармейцев, слегка поддатые, в возрасте 25–30 лет, пришли в деревню Клестово и стали агитировать. Мол, комсостав разбежался, надо сдаваться в плен, вот видите – листовки… Листовки запомнились двух содержаний, я их как сейчас вижу: «Бей жида-политрука!» (красноармеец бьёт командира) и «Бей жидов – спасай Россию!». И что вы думаете? В этой деревне в домах, в сараях находилось много красноармейцев. Эти два типа ушли, через полчаса в деревне появились семь немцев – на велосипедах. И они взяли ни много ни мало – около трёхсот человек в плен. И повели их… В Вязьме уже некуда было пленных девать. Я не знаю дальнейшей судьбы этих сдавшихся.
Но часть, хоть и без командиров, остались в лесах, построили землянки и в них жили. Продуктов на первое время хватало, поскольку осталось много скота, что перегоняли с запада. И коровы, и овцы – остались. Вторая группа красноармейцев – это те, которые осели в населённых пунктах – у бабушек, у дедушек, у женщин; некоторых из них я знал лично. Осели – и находились там до поры до времени. Но спустя некоторое время немцы стали проводить операции по зачистке населённых пунктов. Они двигались со стороны Семлёво: заезжали в деревню и спрашивали, кто здесь есть не местный. Тех собирали и расстреливали. До нашей деревни это, к счастью, не дошло…
Корпус Белова
– 31 января 1942 года, на Афанасьев день, сидим в избе. Один из жителей, Кузьма Березнев, оставленный от Семлёвского райкома партии для проведения подрывной работы против немцев, распахивает снаружи дверь и заявляет: «Хватит, мирная жизнь кончилась! Наши идут по большаку – берите в руки оружие!» Дверью хлопнул и ушёл. Мы послали гонца на Бельский большак. Он на опушку выехал – видит, идёт конница, говорят по-русски. Сидим дальше, у нас коптилка, сделанная из гильзы от снаряда. Вдруг – плетью стучат в окно. Выходим, а это было часов 11–12 ночи. Конники. Глядим. Мы – на них, а они – на нас. «Чего молчите?» – спрашивают у нас. – «А вы кто такие будете?» – «А вы что, не знаете?» – «Нет!» Наклоняются – у них на шапках блестят звёздочки. «Где немцы есть?» Мы им сказали. Они поехали дальше. Так к нам пришли конники Белова.
…С моей точки зрения, произошло головокружение от успехов. Когда немцев шуганули от Москвы, то решили отрезать центральную группировку гитлеровцев – со стороны Калининской (Тверской) области и у нас, здесь. В этой связи через Варшавское шоссе в тыл немцам прорвался кавалерийский корпус Белова, а там – армия генерала Ефремова. Но силёнок не хватило! Надеялись перерезать автомагистраль и железную дорогу – ничего не получилось. Мы в Клестове оказались зажатыми в треугольнике – с партизанами и беловцами. Так мы находились два месяца… Не раздеваясь, не разуваясь. Не болея! Кто нас кусал – терпели! Валенок отвернёшь – а там вот такие крупные вши!.. Вы представляете – линия фронта в четырёх километрах. С Монина в нашу деревню приезжали ездовые за пищей – готовили женщины в нашей деревне. У нас был создан отряд самообороны. У нас даже был ветеран – участник войны 14-го года с Германией, белобилетники и мы, пацанва, тоже были там. Прошло некоторое время, и немцы стали границы этого треугольника обрубать. И так очистили весь участок, который был занят беловцами.
А к Белову примкнули красноармейцы, что были в лесах и оставались в сёлах, – влилось много народу. Какова их судьба, не могу сказать, хотя отдельные из них – отдельные! – впоследствии оказались в карательном отряде Бишлера.
В лесу прифронтовом
И вот мы опять оказались у немцев. В нашей деревушке остановилась на отдых на месяца полтора-два немецкая часть. Немцы были сволотные – открывали огонь на поражение, чтобы попугать: «Одного убьём – другим неповадно будет».
Что ели? Как я уже говорил, сначала было много брошенного скота (одну овцу, я помню, застрелил из винтовки). Но соли не было. Вот была беда!.. Одним словом, поначалу прожили. А потом дошло до того, что варили копыта, которые валялись у дороги, траву ели, щавель и прочее. Горели не один раз – всё, что у нас было, оказалось сожжено…
Потом наступил декабрь 42-го года. Немцы стали угонять молодёжь в Германию. Староста объявил: так, мол, и так, надо собираться! Ему сказали: если хоть один человек поедет туда, ни тебе, ни твоей семье не жить! В результате мы собрались и ушли в лес. Нас было человек 18. Был у нас один пулемёт Дегтярёва, были карабины и винтовка. И в каждом населённом пункте в округе люди тоже ушли в лес, выкопали себе землянки… Мы ночевали под ёлочками – зимой, с 15 декабря до 15 марта 1943 года, то есть до прихода наших. Были обстрелы со стороны немцев…
Мы дважды выезжали на опушку леса к большаку и видели, что на лошадях, хорошо загруженных, уезжали семьи. Вероятно, это были семьи пособников, полицаев и старост. Я не исключаю, что часть из них сейчас пользуются льготами, объявив себя участниками войны.
15 марта освободили Вязьму, освободили нас. Мы стали помогать строить лежнёвки. Весна, распутица, машины-«полуторки» в грязи застревали… Что такое лежнёвка? Срезаешь дерево, очищаешь ствол, срезаешь следующее, ещё и ещё, а потом одно к другому вплотную кладёшь на землю. Протяжённость такого настила может быть и километр, и больше. Вот уже 70 лет прошло после войны, а лежнёвки до сих пор ещё в некоторых местах сохранились!
Судьба отца
– Отец был призван в армию. Под Стоговом (Вяземский район) он попал к немцам в плен, это был 1941 год. Привели их в Вязьму. Но поскольку у нас в Вязьме был свой дом, а охрана у немцев была не ахти какая, он от них сбежал, дома переоделся и пришёл в деревню, где были мы. Там он находился до прихода корпуса Белова. Он – старшина, причём по ветеринарной части. Пришёл Белов – его призвали, и он занимался снабжением продовольствием. Потом опять началась эта катавасия… Под Дорогобужем попал в плен. Поместили в сарай, и он оттуда бежал. Это было уже летом, идти было километров 60, и он опять добрался к нам в деревню. Находился в ней до 15 декабря 1942 года, потом ушёл с группой в лес. В 43-м нас освободили, его призвали в армию и направили в штрафную роту. Тогда было так: виноват, не виноват – всё равно в штрафную. Было ранение и контузия. Лечился в Горках около Вязьмы. После излечения воевал дальше. Дошёл до Калининграда, потом их часть направили на Дальний Восток. Домой вернулся осенью 1945 года. Восстанавливал народное хозяйство. Прожил до 97 лет.
Фото с Богородицкого поля: Яна МАРКЕВИЧ
