«Я доставлен на землю – полюбить этот мир»

Ещё одна книга пополнила золотой запас смоленской литературы: «Високосное время» Олега Дороганя. Само название – посыл к философскому осмыслению нашей многострадальной реальности.

Поэт – это всегда взгляд, полный любви, горечи, надежды. Эта книга – именно такой взгляд, взгляд-отражение, взгляд-размышление, взгляд-призыв. Первые страницы погружают нас в пучину современных противоречий. Поэт, как никто другой, чувствует разрушающее воздействие информационного потока, отвлекающего человека от вечных истин:

Мы у тонкой стоим ускользающей грани,
И стучат, нелюбви не сдаются сердца.

Под стягами Любви будут чётко выстраиваться все стихи Олега Дороганя. Бывших офицеров не бывает. «Есть такая профессия – Родину защищать». И поле битвы вечно зовёт его, «и зори шелками гвардейскими в просини». Под стягом любви к Отечеству «дед полы, словно крылья, как ангел распахнул».

Да и как иначе, если «протекает в наших венах кровь наших павших на войне». Образ деда будет не раз встречать нас на страницах книги. И образ-то какой! На своём звёздном подворье «дед пашет окоём и сеет в поле звёзды».

И миссию его – защиту Отечества – подхватил внук. В бессонном дозоре высокая планка солдата – «если нас не хотят победить, значит, мы не достойны победы». Молодой наивный курсант стоял перед огромным миром. За спиной – память, впереди – воинский долг, а потом и сожаление о рухнувшей стране.

О бедах грядущих не ведал,
А вышло, к прискорбной печали:
Нам деды ковали победы,
Да вот сыновья их сдавали.

Эта боль пронизывает всё творчество поэта.

Бывают наши дни лихи,
Когда скользим по тонкой грани,
И нам не только на стихи,
Сил не хватает на дыханье.

Боль по утерянной родной земле, ставшей под чужие флаги, продолжает боль о матери, ушедшей так не вовремя (а когда наши матери уходили вовремя…):

А ещё я помню колыбельную –
Этой песни что теперь милей?
С ней мерцанье крестика нательного
На груди у матушки моей.
Помню я качание качельное,
Зов любовный материнских уст,
И, наверно, через колыбельную
Перенял язык я тонких чувств.

И снова горькая память, но уже о матери его сына, единственной, любимой, так рано ушедшей, и «среди ночи спохватится сердце о своей застарелой любви»:

Ты качала звезду на пушистых ресницах,
В светлых сумерках я пригляделся – слеза.
А за окнами пели печальные птицы
И какие-то дальние шли голоса...

Потери поэта – не только шрамы на сердце, они ещё и стихи. Потери поэта – горькие точки осмысления хрупкости этого мира.

– Дай мне, Боже, терпенья
Постичь Твоих истин,
Дай молчанья, чтоб выразить всю полноту
Бытия, а не быта...

Потери поэта – обострённое желание жить и впитывать красоту Божьего мира:

Голуби поклёвывают снег.
Сколько их, пшеничных зёрен снега,
В солнечных лучах, упавших с неба,
Голуби воркуют о весне...

Потери поэта – плач о соратниках, ушедших так безвременно, и о себе, задержавшемся на Земле...

Когда, не простившись, уйду
(Все уходят поодиночке),
В надтреснутом сердце тая
Колокольно-расколотый звон,
Пожалуйста, помни меня,
Любовно отыскивай в строчках,
Не бойся, тревожь иногда
Земной запредельный мой сон.

И миссия его, живущего, велика. Это Крест – звать, кричать, шептать, молить о главном – о Родине, что досталась нам такой дорогой ценой.

Охрани нашу Русь,
Снег нетронуто-белый.
Твой покров под поклон –
Знак высоких небес.
Охрани свет берёз
С перебежками белок
И таинственный иней,
Украсивший лес.

Или эти строки:

Есть на свете ли что-то дороже
Этих рощ для меня, этих мест?
Здесь погоста последний порожек
Намечает, где станет мой крест.
_ _ _

Я люблю эту землю немилую,
Эту милую землю люблю...
Всё равно за неё душу выну я
И в небесные выси зашлю!

И – словно эхо – всё новые стихи, заставляющие задуматься о беде, разрушившей единство православного славянского мира.

Пусть же Русь не будет нам чужбиной,
Вы её исток оберегайте,
Беларусь, Россия, Украина –
Три сестрицы, три славянских мати.

Читая эти строки, невольно вздохнёшь и спросишь: почему в политике так много прагматизма и так мало любви?
Русь изначальная – она тоже в его строчках живёт:

Снова ослабли дружины.
Ходят в чинах ловкачи.
Снова померкли былины.
Колокол, грянь – не молчи!

И как ответ: главное качество и поэта, и политика – совесть.

Я в тумане утреннем сокроюсь,
Что запеленал святую Русь.
У моей души болеет совесть,
И я всё никак не исцелюсь.

Совесть. Когда-то приставка «со» говорила о сопричастности с вестью, вестью о Христе. Именно такая со-весть у поэта. Именно она не даёт уснуть – «состязается сердце с часами». Именно она возвращает в покинутую деревню – оплот и силу нашего Отечества, позволявшую выстоять в любое лихолетье.

Я от стен городских возвращаюсь в деревню,
А в округе щепоть сохранившихся изб.
А над рощами стелется, трепетно рея,
Дым крестьянской избы – отделившийся нимб.

Древние деревенские корни дают импульс прекрасным строчкам:

Буду грузди низать
Я на нить ожерельями грусти
И от хворей от всех
Находить во бору ключ-траву.
И от клюквенных зорь
На болотах, в лесах исцеляясь,
Словно посох – с тропы
Я в дорогу клюку подберу...

Словно странник, словно калика перехожий, идёт поэт по родной земле, бередит души людские:

Много на Руси забытых песен...
Не забыть их и не исчерпать.
Много и певцов по нашим весям,
Всех собрать их – вот была бы рать.

И главное – с Богом поэт.

Наш мир как книга перелистан,
И споров тьма разведена,
Но над ордой конкретных истин
Духовна Истина одна.

Мировоззрение его – не хаос, не набор философских изысканий, замешанных на внутреннем эгоцентризме, часто противоречащих сущности бытия:

Аз есмь язык славяно-русский.
Вновь насылают град и гром –
В крови запёкшиеся сгустки
Здесь в каждом смысле корневом.

И опирается Олег Дорогань на великую помощь небес:

Ты водила полки, Одигитрия,
Божья Матерь с младенцем Христом,
И враждебно-лукавое, хитрое
Отступало пред светлым челом.
_ _ _

Ты водила полки, Одигитрия,
Вновь покличешь, я тоже пойду.

Завершает книгу поэма «Крестница» – она высветила особенную грань поэта: былинную, народную, фольклорную. Высшее достижение любого автора – это принадлежность к народному творчеству, когда авторство твоё растворяется в певучести русской речи, в сакральных глубинных образах. Образ Матери стоит во главе угла. Женщина, Русь, Церковь, Богородица. Вся история Руси сконцентрирована в поэме. Вечное ожидание сына, сложившего голову на поле боя. Таких сыновей полегло несметно на Куликовом поле, под Бородино, под Смоленском, подо Ржевом. Такой же мальчишка – её сын – сложил голову в Чечне. «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими» (Мф. 5:9-9). Если в глубине души человека ведётся повседневная борьба и эта борьба направлена на то, чтобы высшее не подчинялось низшему, наступает мир: мир в душе, мир в доме, мир на улице, в городе, в стране. Об этом поэма Олега Дороганя. Образ Матери – это ещё и природа Руси, берёзы, которые, потеряв плакучесть – не до слёз, – провожают её в тяжкую дорогу; это серебристые клёны и вербы. Странница душа – это тоже мать. И эта птица-душа «свела руки – два крыла скорбного полёта...». И тут же утешение, слушай, подпитывайся исконно русским, родным, сердечным:

Захлебнутся соловьи
От певучей нежности,
От безудержной любви,
Как от неизбежности...

И утешение, и подкрепление. И подкрепляет её Русь – своей вековой историей, своими православными корнями, своим пониманием ответственности перед Крестом, который каждому уготовано донести с честью. И тоска на сердце тоже неотрывна от прошлого.

Родилась в краю обильном,
Где росло и расцвело
Со своим родством фамильным
Рядом с церковью село.
С революцией свобода
Взбаламутила народ
И снесла святые своды,
Уничтожила приход...

Вот он и ответ на вопрос в стихотворении о деревне:

Ты, деревня, становишься всё нелюдимей,
Не с того ли и я становлюсь нелюдим.
Русь! – твержу заклинанием росное имя,
Что уносит с собой уплывающий нимб...

Уплывающий нимб – отголоски разграбленных церквей, поруганных икон, расстрелянных братьев во Христе – несут холодные вьюги русской беды:

Ах, какие стали вьюги
И какие холода!
По углам, таясь в испуге,
Жмётся русская беда...

И беда на Руси тоже женского рода, и боль, и кровь. Ноша этой русской женщины – муж-пьяница да горькое вдовство. А утешение – молитва. Клад, завещанный ей Святым князем Владимиром, стал ещё одним храмом, храмом Лебедью. Былинная красота, мощь и сила снова стала сущностью женщины.

«Вот он, Храм, – душа звенела, –
Вот он, Лебедь, перед ней!»
_ _ _

«Ах, легчайшее, лебяжье
Диво дивное, пребудь!
И пускай Господь укажет
Всем к нему кратчайший путь!»

Перевёрнута последняя страница, но книга «Високосное время» не закрыта, потому что она живая, потому что, вопреки всем веяниям годов – простых и високосных, она говорит о вечных истинах.

Лишь любовь и спасает ещё от безверья,
Бездуховной даёт избежать нищеты.
В восхожденье пройдём високосное время,
Обжигаясь холодным глотком высоты.

Фото: предоставлено Татьяной ХАРИТОНОВОЙ

Татьяна ХАРИТОНОВА