Джаз по правилам и без
Оркестр джазовой музыки имени Олега Лундстрема по версии российского аналога Книги рекордов Гиннесса – самый долгоиграющий биг-бэнд в мире. В прошлом году коллектив отметил своё 85-летие, заглянув во время юбилейного тура и в Смоленск – на фестиваль имени М.И. Глинки. Выступление легендарных музыкантов получилось невероятным и по накалу эмоций, и по количеству сюрпризов-импровизаций, одним из которых стало исполнение музыки Глинки. Что, собственно, и определило тему для нашего разговора с народным артистом России Борисом ФРУМКИНЫМ – художественным руководителем оркестра с 2007 года.
С фантазией
– Программа нашего выступления в Смоленске – это срез того, что мы исполнили за последний год, который стал для нас юбилейным. Она получилась достаточно разнообразной. И даже было несколько сюрпризов, о которых мы сами ещё вчера не подозревали. Но джаз – это такое искусство, что состоит отчасти из строгих правил, а отчасти из того, что возникает в процессе исполнения.
На концерте здесь мы решили замахнуться даже на Глинку. У нас в репертуаре есть парафраз на его вальс-фантазию. Правда, от вальса там уже ничего не осталось, а фантазии много. Аранжировку делал замечательный мастер и большой джазовый композитор Юрий Маркин…
– Борис Михайлович, джазменам трудно играть классику?
– Наверное, об этом вообще неправомерно говорить, поскольку мы играем сделанные композитором переложения. Они адаптированы под наше звучание, поэтому нам не приходится перестраиваться и как-то уж сильно готовиться к тому, чтобы исполнять классическую музыку.
Пожалуй, в этом смысле сложнее играть солистам и малым составам – им приходится больше импровизировать на эти темы. А у нас, как правило, используются уже сложившиеся произведения. Естественно, с какой-то импровизационной канвой, но в принципе и форма, и содержание соответствуют джазовому стандарту.
Вообще, у нас никогда особо не приветствовалось, чтобы джазовые музыканты исполняли классику. И сейчас это не приветствуется – всегда находятся какие-то кликуши, которые кричат из зала, если сыграешь Глинку или Скрябина: «Что вы уродуете русскую музыку?!» Поневоле задумаешься, а зачем ты вообще пришёл на джазовый концерт, если такой закоренелый любитель традиционной классики.
Но мне кажется, что это всё-таки ханжество. Ведь тот же Сергей Васильевич Рахманинов, когда однажды услышал джазовую пьесу на свой сольный прелюд (она была популярна в 40-х годах в Америке), очень смеялся – так ему понравилось.
– То есть зрителю не надо быть ханжой, чтобы более эмоционально воспринимать джаз…
– Безусловно. Мне недавно подарили чудную книгу: «Дневники и записи» Рихтера. У меня ещё не было возможности внимательно её прочесть, но я открыл её и прямо уткнулся в такую фразу: «Да, послушал, но это не лучшее произведение Чайковского». Если бы я сказал нечто подобное, когда учился в консерватории, это восприняли бы как абсолютную ересь – просто невозможно представить. У нас же нет других определений, как «великий» и «гениальный», даже для современников, не то что для классиков. Но, по-моему, это полностью лишает человека возможности самому оценивать произведения искусства и таким образом развивать свой вкус. Почему всё должно быть уложено в рамки? А если ты внутри не чувствуешь никакого резонанса? Если тебе это не кажется великим?
– «Зачем же мнения чужие только святы…»
– Вот-вот. В общем, музыкальная критика – вещь опасная. Потому что именно она и провозглашает или отказ от чего-то, или попытку создать какого-то кумира. Мне всё это кажется странным.
Нестареющий багаж
– Ваш цикл «Времена года», фрагменты которого прозвучали в Смоленске, родился под влиянием одноимённых классических произведений?
– Нет, идея возникла совершенно спонтанно – впрочем, как всегда и бывает. Просто появилась одна пьеса, которая вызвала у меня ассоциации с осенью. А потом вторая, напомнившая мне грозу, – я её так и назвал «Сквозь июньскую грозу». Дальше были «Февральские метели». И когда образовались эти три части, я решил дополнить их до цикла. На это понадобился год. И я много раз себя проклинал, потому что работы было очень много. А потом мы записали эту музыку просто для себя, и результат оказался довольно приятным.
Но это не времена года в гороскопическом смысле. Они как-то связаны с теми ассоциациями, которые возникают у меня по месяцам. Это скорее моё личное восприятие. Поэтому даже летние месяцы, которые должны быть полны оптимизма, у меня звучат немного иначе. Это связано с какими-то непонятными вещами. И никогда нельзя объяснить, почему так происходит. Когда начинаешь задумываться, то обязательно подкладываешь какую-то литературную подоплёку, а это не совсем правда.
– Коллектив почти с вековой историей. Понятно, что за такое длительное время многое менялось. А есть ли какие-то традиции, что остались незыблемыми ещё со времён Олега Лундстрема?
– У Олега Леонидовича был замечательный вкус. Благодаря этому в репертуаре оркестра практически нет случайных вещей. К тому же мы в основном работали с прекрасными аранжировщиками: писал и молодой Георгий Гаранян, и Виталий Долгов. И в репертуаре оркестра скопился такой нестареющий багаж, который не требует изменения. Его просто надо разучивать и достойно исполнять. Вот в этом я и вижу соблюдение традиций: играть хорошую старую музыку. А новую – это уж как получится.
Хотя мы стараемся находить что-то новое, но это безумно трудно. Дело в том, что институт биг-бэндов сейчас не очень популярен. Американцы давно обратили на это внимание. Они считают, что после 60-х годов существование биг-бэндов – это скорее дань некой культурной традиции, нежели что-то необходимое.
– А что значит для джазовых исполнителей Глинка?
– Так этот вопрос звучит слишком прямолинейно. Давайте будем говорить просто о музыкантах.
Глинка – это глыба. И потом не стоит забывать, что Глинка, несмотря на использование национальных мотивов, был человеком очень высокой европейской эрудиции. Так что я никак не причисляю его к композиторам, которые проводили могучую русскую тему.
Что касается Глинки для меня лично… Думаю, вы знаете о том, что в Берлине сохранилась надгробная плита с места его первоначального захоронения на лютеранском кладбище. И я там был не один раз. Для меня вообще было откровением, что Михаил Иванович Глинка закончил свою жизнь регентом хора в Берлине. Какая-то не очень понятная мне история, и я нигде не нашёл объяснения этому событию. И вообще узнал об этом только в Германии.
Для молодых
– Возвращаясь к теме традиций. Оркестр Лундстрема всегда был лабораторией для молодых музыкантов. Сейчас тоже?
– Конечно. У нас много молодых музыкантов, и я стараюсь сделать так, чтобы каждый мог каким-то образом высказаться. А чем ещё их можно мотивировать? Нечем. Потому что музыкант, который пришёл в биг-бэнд, внутри всё равно солист. Это человек, который хочет самовыражаться в джазе. Которому кажется, что он может сказать миру что-то новое, свежее и замечательное. И если он будет сидеть за своим пультом, играть по нотам и больше ничего, то через год-два просто завянет и начнёт искать другое место работы.
Джазовый музыкант ведь сильно отличается от симфонического. Последний всегда играет на нотах – независимо от оркестра и дирижёра. А здесь не так. Сюда приходит человек с мыслью о том, что он сможет сделать какой-то рывок. Что он каким-то образом покажет себя слушателю. И главная мотивация – давать им играть соло. Иногда я даже слишком много позволяю им солировать, но иначе нельзя.
– Я заметила, что сегодня и в зале было довольно много молодёжи…
– Да, и это не сравнить с тем, что было ещё лет десять назад, когда на джазовый концерт приходили люди, которым далеко за сорок. Мне кажется, молодёжь просто устала от ротации одних и тех же людей с одними и теми же песнями. Это уже просто невозможно – фанерное искусство, которое продолжает процветать и поддерживаться ведущими телеканалами. Сколько можно есть консервы – когда-то захочется и чего-то свежего.
Молодёжь идёт на джаз, потому что понимает, что здесь и сейчас что-то происходит. То, что не имеет ни продолжения, ни предыстории. Только сейчас – именно в этот момент и никогда в другое время. И этих ребят не пугает, что они могут что-то не так понять.
– Не так понять?
– Да, к сожалению, мне довольно часто приходилось слышать: «Ой, я ничего не понимаю в джазе!» Я в таких случаях всегда отвечаю так: «А в нём и не надо ничего понимать – просто приходите на концерт». И, как правило, те, кто хоть раз пришёл на наше выступление, начинают ходить постоянно. У нас появляется много новых друзей. А когда они ещё улыбаются, прихлопывают-притопывают – это такое удовольствие видеть всё это со сцены…
Фото: из архива оркестра
Ольга Суркова
