Александр Козиков: «Я начал рисовать года в полтора…»
В Доме художника в Смоленске открылась персональная выставка живописца Александра КОЗИКОВА, посвящённая 60-летию автора. В экспозиции представлены 80 работ. Причём 20 из них предоставили родственники и друзья художника, которым он когда-то их подарил, – понятно, что некоторые из этих произведений выставляются впервые…
В работах Александра Козикова нет ничего экзотического – всё на местном материале. Но выписано с такой тонкостью, с таким восторгом первооткрывателя, что просто не отпускает зрителя, цепляя его практически на подсознательном уровне. Успенский собор сквозь капли дождя, скромный букет сирени, сочные ирисы, романтичная осень в Новоспасском, мартовская распутица на окраине деревушки… Всё передано с реалистической точностью и непременной импрессионистической чувственностью, но при этом в совершенно различной манере: от классической живописной яркой многослойности до почти акварельной тонкости и прозрачности…
Полёт на Марс
– У этой выставки есть ещё один юбилейный повод – сорок лет моей творческой деятельности. Я ещё учился в институте, когда мой отец Анатолий Илларионович Козиков и его друг Валерий Иванович Ляшенко решили устроить мою первую выставку. Она проходила в здании нынешней областной администрации, в редакции областной молодёжной газеты «Смена». И у меня оказалось довольно много работ – было из чего выбирать в экспозицию.
– Александр Анатольевич, как вы думаете, с таким отцом, как Анатолий Илларионович, у вас могло быть другое профессиональное будущее, кроме как стать художником?
– Думаю, вряд ли у меня могла быть другая судьба. Но дело здесь не только в отце или маме, Людмиле Михайловне, которая тоже была человеком, в творческих кругах известным: много писала о смоленских художниках, занималась этнографическими исследованиями. Её даже звали преподавать в Академию художеств имени Репина, но мама выбрала главным в своей жизни семью.
Так вот, я начал рисовать очень рано – практически неосознанно. Мне было года полтора – я ещё и ходить-то толком не умел. У отца в то время был период становления как художника, он много работал, ездил по творческим дачам – мы его редко видели дома. И я начал рисовать без него. И мои первые работы были написаны углём из печки. Мы тогда жили в частном секторе, жили небогато, и это был самый доступный материал. Потом были цветные карандаши, которые купила мне мама – она первая обратила внимание на мои рисунки.
Уже в детском саду я сделал линогравюру «Полёт человека на Марс» и с ней победил во Всесоюзном конкурсе весёлых человечков. Помню, как папа отвёл меня за руку на почту, где я получил огромную грамоту, подписанную всеми винтиками-шпунтиками, и невероятную коробку в сто цветных карандашей. Это была просто фантастика по тем временам! Там только оттенков белого было восемнадцать!
Позже я рисовал и гуашью, и акварелью – всем, что было дома. Ходил в художественную школу, где учился отлично. И много-много работал, потому что боялся, что меня будут сравнивать с отцом. Даже в институте самостоятельно брал ключ от аудитории и после занятий рисовал скелеты и гипсовые фигуры.
Наследник
– То есть отец в вашей творческой жизни присутствовал лишь как некий эталон?
– Нет, конечно! Когда отец почувствовал, что у меня действительно есть способности, и прежде всего хорошее цветовидение, он стал брать меня на этюды. Знаете, ещё Репин говорил, что для живописца главное – видеть цвет в тоне. Это довольно редкое качество, и отец его у меня разглядел.
Я смотрел, как он работает. Хотя отец очень не любил, когда его отвлекали – он был очень чуткий человек, тонко чувствовал природу и хотел быть наедине с ней. Но он понимал, что мне нужен опыт, советы мастера, поэтому уделял мне внимание.
Мы вместе жили в загородном доме. Я чистил картошку, кормил отца, мыл посуду, а он учил меня изобразительному искусству. Так что можно сказать, что в мои студенческие годы произошло творческое объединение сына и отца, который передал мне свою школу. Сам он учился у знаменитого Виктора Сорокина и был приверженцем так называемой русской импрессионистической школы – школы Коровина, Левитана и Саврасова.
Вообще, работа с отцом мне много дала. Он был уникальный человек: тонкий, интеллигентный, начитанный. Любил слушать больше, чем говорить. Но если говорил, то всегда по делу. И его слушали буквально затаив дыхание. Потому что он обладал невероятными знаниями, много времени уделял самообразованию. Он же парень из деревни, который тем не менее окончил два художественных училища: в Риге, а потом в Ельце. И в Ригу, поскольку у него не было денег на билет, он ехал на крыше вагона, пристегнувшись ремнём к трубе. Чуть не умер с голоду, но ему помогли добрые люди… В общем, для меня это веха в судьбе – короткое общение с отцом. Какая-то школа жизни и творчества…
А когда 33 года назад он умер, я просто растерялся. Вдруг рядом не оказалось не просто отца – учителя. Мне тогда очень помог Геннадий Васильевич Намеровский – на тот момент только что избранный председатель Смоленского отделения Союза художников России. Он отправил меня на молодёжную выставку и творческую дачу в Сенеже. Я уехал практически сразу после похорон отца и с головой ушёл в работу. У меня начался новый творческий этап – причём почему-то в графике. Это позже я стал исключительно живописцем.
Наедине с природой
– Александр Анатольевич, я процитирую Валерия Ивановича Ляшенко, который на открытии выставки сказал, что ваши пейзажи написаны на такой тонкой грани, что это берёт за душу. И это притом, что во всех работах – исключительно родная Смоленщина…
– Я писал везде. Ездил на творческие дачи, в том числе и в Гурзуф, к морю. Дважды был за границей, и там тоже писал…
И дело не в том, что пейзаж Смоленщины тонкий и душевный, хотя он такой и есть. Но нам, коренным смолянам, он просто ближе. Я намного острее чувствую именно нашу природу – возможно, через призму воспоминаний об отце, но и потому что мы вросли в эту землю, мы отсюда корнями. И приезжая куда-то к морям-океанам, я, конечно, могу написать и их, поскольку вижу все цвета и оттенки и могу передать красоту того пейзажа. Однако тот мир всё-таки не мой, и, чтобы сделать те изображения чувственными, я должен прожить там не одно десятилетие.
Я хочу показать зрителям красоту нашей природы – неброской, чуть-чуть застенчивой, где-то с дождями и не очень хорошими дорогами, но такой родной и близкой… Вообще, некоторые недооценивают пейзаж как жанр – считают, что это просто: сидишь себе и с натуры рисуешь. Но природа весьма капризна, не каждому открывается. Я помню, как отец порой приходил с этюдов расстроенный: «Сегодня меня природа не подпустила». И для него это был повод не только для огорчения, но и для подготовки к новому взаимодействию с капризной натурой. Так что в пейзаже далеко не всё так просто. И надо быть очень чутким и с хорошей подготовкой художником, чтобы уметь чувствовать и понимать природу.
А если говорить про выполнение любого произведения, то для настоящего мастера – это как медитация. Иногда, работая над чем-то, ты пребываешь как будто в другой реальности, где порой даже времени не существует. Видимо, так идёт разговор с Богом, суть которого мы хотим донести до зрителя, перенося эту одухотворённость на свои полотна. И если работа вас остановила, чем-то зацепила – значит, всё получилось. И прежде всего – диалог художника со зрителем через произведение.
– А если сил нет заниматься творчеством – не тот душевный настрой, к примеру… Что помогает вам не опускать руки?
– В таких случаях надо просто сделать паузу. Я вспоминаю отца, у которого тоже не всегда всё получалось. Он тогда отвлекался, много читал, в том числе и о великих художниках. И уходил с этюдником на природу – черпать там вдохновение. Даже если ничего не написал, он говорил, что уже чему-то научился. То есть происходила некая перезарядка, которая приводила к тому, что начинался новый этап в творчестве. И отец вновь становился к мольберту, брался за работу с такой радостью и любовью, что всё это было просто написано у него на лице.
А ещё он говорил, что каждый художник, овладев чем-то, не должен останавливаться – надо обязательно расти и постоянно меняться. Сегодня многие отмечали, что у меня работы разные – как будто их писали несколько человек. Этому меня тоже научил отец: менять стиль, композицию, материалы. И меняться самому. Собственно, именно тогда ты уходишь от ремесленничества и начинаешь заниматься творчеством. Поскольку творчество – это особая энергетика, которой мы заряжаем людей и чем двигаем изобразительное искусство на новый уровень.
Для справки
Александр Козиков – живописец, член Союза художников России.
Родился в 1959 году в Смоленске. После окончания в 1981 году художественного графического факультета СГПИ более десяти лет работал художником Смоленских художественно-производственных мастерских Худфонда Российской Федерации.
«Александр Козиков – продолжатель династии художников Козиковых. Однако в искусстве он прокладывает свой путь, опираясь в нём на семейные традиции художественного творчества, – считают искусствоведы. – Его живопись отличается свежестью колорита, объёмной формой, точностью изобразительного языка. Сохраняя верность традициям русского реалистического пейзажа, он с каждой работой всё увереннее и ярче демонстрирует свой живописный почерк, художественный темперамент, творческую свободу и искренность».
Фото: Виктор МИНЧЕНКОВ
Ольга Суркова
