Вера Самарина: «Мой муж художник»
Мы встречались с Верой Евгеньевной в понедельник, когда у выставочного центра выходной. И я впервые бродила среди картин практически в полумраке, отчего многое казалось необычным, почти мистическим. Возможно, при таком восприятии какие-то детали внезапно ушли на второй план, зато к эмоциям добавились совершенно новые штрихи.
И главное – было ощущение соприкосновения с чем-то несуетным, несиюминутным, проверенным временем. Как в хорошей картинной галерее среди великих мастеров. Или в храме, где в полумраке можно поймать свет, идущий от икон…
С высокого старта
– Вера Евгеньевна, сейчас Вячеслав Фёдорович – народный художник России, обладатель всех возможных наград Союза художников, лауреат премии ЦФО в области литературы и искусства за 2009 год… Но вы ведь знакомы ещё со студенчества, а значит. его становление как живописца происходило на ваших глазах…
– Мы учились вместе со второго курса. А на третьем он написал два маленьких портрета: поморов Ивана Бронникова и Василия Прыгунова. Как я считаю, это просто шедевры – уровень передвижников. Хотя написаны они были во время поездки на Белое море на картонках – что называется, между прочим.
– То есть это был такой высокий старт уже в институте?
– Да. И всем уже тогда стало ясно, что Самарин – талантливый художник. У него свой стиль и свой путь в искусстве.
А на четвёртом курсе он пишет портрет Володи Григоровича – нашего однокурсника. И работу берут на первую Московскую молодёжную выставку. Для нас это была просто фантастика. И я считаю, что это этап в его творческой жизни. То есть Самарин, будучи студентом, уже был признан как художник.
Позже его приглашал к себе Модоров – ректор Суриковского института. Но тут вмешался наш преподаватель Борис Михайлович Неменский и сказал: «Если ты пойдёшь туда, то станешь обыкновенным, как все суриковцы, а здесь мы вырастим из тебя уникального художника». И Самарин остался в пединституте. На мой взгляд, это тоже был некий этап – отказаться перейти в престижный вуз, что было весьма соблазнительно…
«Поморы» – его первая серьёзная работа. Дипломная…
– Эта та, которую, по словам самого Вячеслава Фёдоровича, он умудрился написать у двух народных художников?
– Да, потому что Борис Михайлович, который был его первым научным руководителем, требовал полного подчинения, а у Самарина такой характер, что подчинения он не приемлет ни в каком виде. И Неменский отказался с ним работать, а Фёдор Павлович Решетников, автор знаменитой «Опять двойка», взял.
А потом – распределение в Смоленск. Приехали сюда, и все ребята сразу взялись за картины…
Загадки творчества
– Чем хороши юбилейные выставки: можно увидеть работы разных лет. И в данном случае удивиться, насколько они разные: манера письма, настроение, палитра… Это были какие-то его творческие искания?
– На него всё это находило как-то вдруг. Например, работа «До будущей весны», где ненецкие юноша и девушка стоят рядом с запряжёнными оленями, – она вся охристо-золотая-оранжевая. И совершенно необычная, плоскостная. Причём у оленей ножки такие ритмичные, одна линия в другую переходит – просто фантастично.
Это одна из моих любимых работ. Она мне напоминает росписи на шкатулках. Кстати, когда её увидели палехские художники, то признали в Самарине своего, полешанина, – настолько их поразили его любовь к линии, плоскости, цвету… Но она ведь одна у него такая.
– Зато есть просто сказочные работы. Тоже необычные, выделяющиеся. Те же «Гуси-лебеди»…
– С ними целая история связана. Он был в какой-то деревне недалеко от Алексина и остался там на ночь в одном доме, где жили бабка с дедкой и их дочь, которая крутила кино в деревнях. Самарин входит, а там все стены заклеены киноафишами – яркими, красочными. И его это настолько восхитило, что он под впечатлением написал тогда «Гуси-лебеди» и «Лесную быль»…
Вообще, что меня поражает в творчестве Самарина: он ведь пишет реальных людей, конкретные избы – ничего не придумывает и с картинок не срисовывает. Но при этом делает всё в такой своей уникальной манере, которой больше ни у кого нет – даже в ретроспективе всего советского и современного искусства.
Ведь художники часто перекликаются в своих произведениях. Я помню, как однажды на выставке в Манеже увидела несколько работ с одним и тем же сюжетом: натянутый коврик и солдаты лежат. Как тогда мне сказала одна дама, «это веяние времени». Так вот у Самарина ничего подобного нет. И откуда он берёт все свои сюжеты – для меня загадка.
Как по нотам
– Я знаю, что вы часто сравниваете живопись с музыкой…
– По-моему, такая параллель очевидна. Есть песенка – этюд. А есть симфония – картина. Потому что это многослойная, не одноплановая работа. Можно смотреть и смотреть, думать и думать. Поди-ка расскажи про неё!..
К тому же Самарин всегда делал не то чтобы провокационные, но непростые работы. Взять даже этот портрет документальный с простреленным лбом. Там ведь про всё: и про жизнь, и про политику, и про убиенный народ, который сами же и приговорили…
Мне кажется, он этот портрет за пару недель написал – вдруг пришла в голову такая идея. И здесь, продолжая музыкальную тему, уместно будет сравнить Самарина с композитором. Не только потому, что он находит просто гениальные композиционные решения. У него ведь ни одной картины нет, где какой-то кусок лишний или чего-то не хватает, – всё на своих местах. Но и потому что он сочинитель – сам придумывает свои композиции. И то, как он это делает, – для меня непостижимо.
Он глаза Васильевны месяц писал, чтобы добиться необходимой выразительности…
– А у Есенина на портрете какие глаза невероятные. Как озёра бездонные, в которых утонуть можно…
– Да, они и правда у него получились. Тем более что с Есениным у Славы совершенно особые отношения. Он читает его наизусть с любой точки любой страницы. Он просто дышит его творчеством.
– И это чувствуется в его работах…
– Кстати, последнюю – «Автопортрет с Есениным» – он специально не стал заканчивать, хотел показать рождение картины. Даже подмалёвки принёс на выставку…
– Слышала, как Вячеслав Фёдорович объяснял, что собачку на ней он поспешил закончить, потому что детям такие детали очень нравятся…
– Да, он о детях никогда не забывает. Нарисует какую-нибудь мышку, потому что дети придут, увидят и будут спрашивать…
Вообще, Самарин – интересный художник. И сам по себе, и людям. И работы его кроме того, что несут просто невероятную смысловую нагрузку, ещё и написаны восхитительно. Их интересно рассматривать детально. Вот труба к печке идёт, которая состоит из коленей и стыки замазаны глиной. И у него это так эффектно получилось, живописно, красиво. Или огонь горит так, что кажется – реально руки погреть можно…
Или вот ещё деталь: углубление в печке, и там клубочек лежит. Я помню, как долго он думал, что там должно быть, и сколько всего пробовал туда поместить. А потом положил этот клубочек как путеводную нить Ариадны, и всё встало на свои места. Казалось бы, такая мелочь…
Мужское и женское
– И ещё поражает его работа со светом. Я тут бродила в полутьме, и мне показалось, что картины изнутри светятся – как в храме…
– Наверное, здесь стоит отметить, что кроме творчества он ещё и все технологии чётко соблюдает. Я не буду вдаваться в подробности – это довольно сложно объяснить. Но благодаря этому краски в его картинах сохраняют свой цвет. И это тоже качество художника – такая требовательность к себе и своей работе. У него даже изнанки просто шёлковые – никаких лохматостей и гвоздей даже с обратной стороны. Он к этому очень трепетно относится.
И, конечно, для него просто катастрофа, что его работы так редко выставляются. Вот сейчас они повисят до 12 мая, и их опять спрячут в запасники – в лучшем случае ещё на пять лет, до очередного юбилея. Конечно, там правильный температурный режим и они будут в хорошей сохранности, но там их никто не увидит. И это для него самая большая печаль. Как, впрочем, и для меня. Потому что я считаю, что работы Самарина достойны того, чтобы их видели, о них говорили, спорили, обсуждали…
– Вера Евгеньевна, поскольку здесь, на выставке, представлены и ваши работы, не могу не поговорить и о них. Тем более что по эмоциональному воздействию на меня они не уступают живописи Вячеслава Фёдоровича. У вас тоже каждая деталь при деле…
– Но у меня всё же женский взгляд на вещи. Меня обязательно что-то должно восхитить, заинтересовать, прежде чем я начну изображать это. Вот, например, сельдерей с червяками. Самарин говорил: нашла что рисовать! А меня настолько поразила сложность каких-то переплетений растения, паутины, что я просто взгляд не могла оторвать…
Вообще, у меня, как ни странно, есть любимые работы. И я не стыжусь признаваться в этом. Очень люблю свою серию «Хлеб».
Я вообще пишу то, что меня окружает, то, в чём живу. Мой подстаканник, наш самовар…
– А эта серия, где лужа и осенний листок на асфальте, – я смотрела, не отрываясь: очень философские работы…
– Они, кстати, довольно поздние, года два-три назад сделаны. Помню, шла по улице и вдруг увидела: лежит жёлтый листок на сером асфальте, и кругом трещины. Зрелище просто завораживающее. Я стояла, смотрела, а потом быстро всё зарисовала.
Конечно, времени катастрофически не хватает. Но чем и хороша графика, что всё можно делать, буквально не отходя от газовой плиты. Не было мастерской, я на коленях рисовала. Да я и сейчас так люблю: положу блокнот на колени и пишу: окно, кастрюльки…
Ну и ещё графика подкупает меня разнообразием техник. Их бесконечно много. И хочется попробовать всё – мне это интересно…
Фото: Виктор МИНЧЕНКО и КВЦ имени Тенишевых
Ольга Суркова
