Бас с гитарой

Звезда мировой оперы Денис Седов покорил смоленскую публику с первых нот

За глубокий сильный бас критики называют Дениса Седова современным Шаляпиным. Однако, на мой взгляд, любые сравнения в творчестве очень поверхностны и немного двусмысленны. Тем более когда речь идёт о человеке бесспорно талантливом, неординарном и разностороннем. А ещё – невероятно харизматичном и обаятельном. И это уже штришок к портрету скорее человеческому, чем творческому…

Под обаяние Дениса Седова попадаешь сразу и, как говорится, без вариантов. Сопротивление бессмысленно. И ты лишь лихорадочно пытаешься вспомнить, были ли в мифологии мужские персонажи, которые звуками своего голоса уводили за собой. Так был зачарован зал, когда вокалист пел со сцены филармонии. Так были очарованы журналисты, когда Денис отвечал на наши вопросы.

С мыслями о рыбалке

– Денис, я слышала в одном из интервью ваше признание в том, что вы рады, что бас, а не тенор…

– Да. Потому что мне очень подходит по характеру быть басом.

– И что за такой особенный характер у баса?

– На эту тему есть очень много разных шуток. Например, когда сравнивают, о чём думает каждый из голосов во время исполнения какого-то произведения. Так вот, баритон – о сопрано, тенор – о деньгах, а бас – о рыбалке, на которую он собирается после спектакля. Просто нам, басам, на сцене позволено гораздо больше, чем остальным певцам. Это из-за физиологии: мы поём там, где звучим. И нам не надо менять голос, чтобы брать заоблачно высокие ноты, Или настолько следить за связками, как, к примеру, тенорам, которым за два-три дня до выхода на сцену нельзя даже стакан холодной воды выпить.

– Значит ли это, что басам так легко живётся и никаких трудностей в профессии не возникает?

– Нет, конечно. Может быть, по сравнению с другими голосами нам и легче. Но вообще в профессии хватает трудностей и у басов. Потому что, во-первых, это культура, на которую никогда ни у кого нет денег. А во-вторых, мы все на острие спектакля – представляем себя, не прячась ни за какой музыкальный инструмент. И кто ты сегодня есть на сцене, как ты звучишь, так тебя и воспринимают и публика, и критики. А если ещё учесть уровень современных технологий, которые позволяют практически мгновенно выкладывать всё в Сеть... И стоит кому-то ошибиться в спектакле, быть не в голосе – об этом весь мир узнает уже через пару часов, да ещё с миллионами просмотров. Никому такого не пожелаешь. Но что делать, такая профессия – никому в ней не просто.

Билет на балет

– Я знаю, что всё ваше детство прошло за кулисами Мариинского театра…

– Да. Я вообще родился на улице Глинки – буквально в трёх шагах от Мариинки, напротив Никольского собора. А в театре работали мои родители. Они не были певцами: папа работал в администрации, мама гримёром. И я, конечно, часто бывал у них. Помню даже, когда маленьким я рисовал зайчиков, на них обязательно были балетные пачки – видимо, такое впечатление на меня тогда произвели балерины. А на спектакль меня привели первый раз в три года. И бабушка сохранила в своём театральном бинокле тот билет на память о моём первом посещении Мариинки.

– А когда вы поняли, что хотите петь? И петь именно классику?

– Когда увидел по телевизору замечательный документальный фильм «Ленинградские соловушки». Это картина о петербургском хоровом училище имени Глинки, где мальчишки с семи до восемнадцати лет занимаются вокалом, дирижированием и всем остальным, что связано с профессией музыканта. И я сказал маме, что хочу учиться именно там. Кстати, в прошлом году мы с коллегами и ребятами с «Пятого канала» сняли продолжение этого фильма. В апреле в питерской капелле будет презентация – посмотрим, что получится.

– И как вам училось?

– Прекрасно. С любовью к музыке и огромной ответственностью. Я очень хорошо помню свои первые гастроли. Мне было девять лет, и я, оставив родителей, бабушку и Питер, поехал с ребятами петь в Ярославль дней на пять… Так что училось замечательно. Самое сложное, наверное, было поступить, потому что конкурс был огромный: 25 человек на место. Вообще, это заведение окончили многие вокалисты Мариинского театра и музыканты с мировым именем, востребованные за рубежом. У меня есть фотография хора, где мы стоим десятилетними мальчишками – и через одного все стали известными музыкантами.

Звезда Олимпиады

– Можно сказать, что вы первую порцию своей мировой известности получили во время выступления на церемонии открытия Олимпиады в Нагано. Расскажите об этом подробнее.

– Певцов отбирал дирижёр Сейджи Озава – гениальный японский музыкант, который проработал всю жизнь в Америке, в симфоническом оркестре Бостона. Я тогда стажировался в Штатах, в Метрополитен. И мне повезло, что среди огромного количества претендентов Сейджи меня услышал и взял работать в свою звёздную команду. Ведь там были первые пульты из Вены, Берлина, Чикаго, Бостона, Сан-Франциско, Израиля – огромный оркестр выдающихся музыкантов со всего мира. Интересно, что у них были определённые стычки между собой при выборе штрихов исполнения. Частенько можно было услышать: «Мы в Берлине это всю жизнь вверх играем!» – «А мы в Вене вниз!» И тогда вступал Сейджи: «Друзья, мы все здесь собрались мирно. Поэтому штрихи буду решать я – ваш террорист из Японии»…

– Что вы чувствовали во время самого выступления?

– Конечно, мероприятие такого уровня – это дополнительное волнение, которое добавляется к неизменному возбуждению от предстоящего выхода на сцену. Однако когда взята первая нота, все чувства, не задействованные в пении, отходят на второй план. В Японии мы работали на камеру, и вся грандиозность происходящего стала ясна только после церемонии открытия, когда мои друзья со всего мира рассказывали о том, как видели меня на экране телевизора. А в самой Японии я несколько дней чувствовал себя просто голливудской звездой: буквально каждый встречный узнавал меня и фотографировал.

Для полноты общения

– Вы знаете восемь языков…

– Да. Я уже больше двадцати лет участвую в оперных постановках в разных странах. И каждая такая работа занимает от трёх недель до двух месяцев. А язык – это часть культуры, которой живут люди. Для меня всегда было важно понять ментальность окружающих, а без знания языка это невозможно. Как невозможно и рассказать о нашей русской культуре. Мы ведь не только на сцене вместе стоим, но и много общаемся, делимся друг с другом своими чувствами, эмоциями… У меня хобби есть – игра на гитаре. Я одно время даже возил инструмент с собой. Потом перестал, потому что понял, что гитару можно найти в любой точке мира. И на каких-то вечеринках, когда знакомишься с людьми, многие музицируют, поют. И я тоже исполнял русские песни под гитару. И меня всегда спрашивали: «О чём ты поёшь?» Потому что наши песни очень много несут именно в словах, в лирике, а не столько в гармоническом плане. Я объяснял, а потом мне надоело, и я просто перевёл несколько культовых вещей на итальянский, английский или португальский, чтобы сразу всё было понятно.

– Мы так плавно подошли к вопросу о музыке в жизни, а не на сцене…

– В моей жизни очень большую роль играет духовная музыка. Я, даже живя на Западе, ходил в церковь, чтобы попеть на Пасху. Сейчас наконец записал диск с хором Исаакиевского собора. Для меня это очень важно было всегда. И я хорошо помню, как первый раз пел в храме. Это было в 1990 году в Смольном соборе, где я пел за дьякона в литургии Иоанна Златоуста… Есть несколько культовых бразильских песен, которые я очень люблю. Например, «Девушка из Ипанемы». Я вообще бразильскую музыку очень люблю – и на гитаре играю, и сам пишу. У меня в Питере есть проект «White Bossa» – может, когда-нибудь и к вам на гастроли приедем уже с этой музыкой.

– А может, вспомните какие-то истории, связанные с музыкой?

– Моя жизнь с пятилетнего возраста связана с музыкой. Представляете, сколько это историй! Практически на каждое музыкальное произведение можно найти свою. Потому что любая оперная ария вызывает определённые чувства. Когда ты исполнил её впервые, или с кем-то познакомился, или кто-то с тобой пел – то есть очень много всего…

Демоническое амплуа

– Вам приходилось петь злодеев?

– Конечно. Басы – это либо попы, либо черти…

– Говорят, что энергетически эти партии очень трудно исполнять?

– На мой взгляд, это заблуждение. Это такая же партия, как все остальные. Опера написана человеком, в ней двести страниц – ты отпел, снял грим, вышел из театра, и всё. Другое дело, что партия Мефистофиля у Гуно очень сложна. И ещё сложнее та же партия у Бойто, поэтому эта опера вообще практически не исполняется. Три с половиной часа на сцене, диапазон голоса в две с половиной октавы. Это была самая сложная партия, которую мне довелось петь, но с энергетикой это никак не связано. Так что я думаю, просто люди часто указывают не ту причину, когда отказываются петь. Кто признается, что не может петь, потому что не выдержит? Проще сослаться на плохую энергетику.

– Вы можете описать своего зрителя?

– Во всех странах он разный. Но, наверное, объединяющими чертами будут: любовь к музыке и радость от общения с ней, готовность воспринять что-то новое и желание услышать знакомые произведения.

Справка «СГ»

Денис Седов родился в Санкт-Петербурге.
Окончил с отличием Хоровое училище имени М.И. Глинки при Певческой капелле Санкт-Петербурга и вокальный факультет иерусалимской Академии музыки и танца имени Рубина. По окончании последнего два года стажировался в Метрополитен-опера в Нью-Йорке.
Первое профессиональное выступление Дениса состоялось в 1993 году на фестивале в Людвигсбурге, где он спел концерт современной музыки с оркестром.
Широкую известность вокалисту принесло исполнение Симфонии № 9 Людвига ван Бетховена на церемонии открытия XVIII зимних Олимпийских игр в Нагано.
В качестве приглашённого солиста принимает участие в постановках ведущих оперных театров мира: нью-йоркской Метрополитен-опера, миланской Ла Скала, парижской Гранд Опера, лондонском Ковент-Гарден.
Поёт в театрах Сан-Франциско, Барселоны, Буэнос-Айреса, Рио-де-Жанейро, Сантьяго, Тель-Авива и других.

Фото: из архива Дениса СЕДОВА

Ольга Суркова