Всеволод Шиловский: Цитадель чести русского народа не сломить!
В гостях у радиостанции «Весна» и «Смоленской газеты» – актёр театра и кино, режиссёр, сценарист, педагог, народный артист России и президент фестиваля «Золотой Феникс» Всеволод ШИЛОВСКИЙ.
– Здравствуйте, Всеволод Николаевич. Вы уже наш, смоленский...
– Мама родилась в Смоленске, поэтому я смоленский.
– По духу даже, не по рождению...
– По духу... Просто до нас было много фестивалей, и они не принимались городом, потому что Смоленск начинён такой внутренней культурой, что если да – значит, да, нет – нет. И вдруг мы как-то ворвались в этот город и семнадцать лет вместе. Это же сумасшедшая цифра! И когда ты идёшь по улице, все просто подходят и говорят: «Всеволод Николаевич, спасибо, спасибо, спасибо», – выше этого ничего нет! Вот что такое для меня Смоленск.
И потом, это же не просто фестиваль. Такого фестиваля в мире нет. Актёры снимаются в кино в Голливуде, во Франции, но нигде фестиваля нет! А у нас есть. Семнадцать лет уже. А какие звёзды у нас вытканы на площади перед кинотеатром «Современник» – это же уникальные имена России!
В этом году я привёз, как всегда, подарочек, так как я руковожу сейчас Театром-студией Всеволода Шиловского, 1 сентября мы начали второй сезон уже – как старый МХАТ начинал 1 сентября. В прошлый сезон я приволок сюда спектакль «Особняк на Рублёвке», который я поставил в Камерном театре и первый спектакль сам сыграл. До сих пор они замечательно играют, с большим успехом.
В этом году моим подарком стал спектакль «Зойкина квартира» в Драматическом театре имени Грибоедова.
Случайно попал в кино
– Раз вы так резко сменили тему разговора и перешли сразу к театру-студии, давайте фестиваль «Золотой Феникс» немножко отодвинем и поговорим про «Зойкину квартиру» и театр-студию. Согласитесь, вы сторонник каких-то уникальных решений: уникальный по тематике фестиваль и тут же уникальная труппа. То есть вы взяли всех своих учеников, исключительно со своего курса...
– Только со своего, без исключений. Это разные года – там есть те, кто учился у меня пятнадцать, семнадцать лет назад. И они все сейчас объединены в этом театре. Причём Сергей Семёнович Собянин сказал: «Такого лет пятьдесят у нас не было! Так не бывает!» «Современник», «Таганка» рождались с одним спектаклем. А здесь в день рождения – 85 лет – человек открывает новый театр с двенадцатью спектаклями, причём это Булгаков, Чехов, Гоголь, Ильф и Петров, лучшие современные авторы, типа Полякова, которого я четыре раза ставил. Драматурги мира! Комедия, драмы, мелодрамы... Сейчас готовится «Золушка». Мы готовим ещё два новых спектакля, где я сам буду занят.
Когда меня спрашивают: «Сколько вы работаете?» – отвечаю: «Десять – двенадцать часов в день». Это нормальные вещи, потому что я репетирую, ставлю, слежу, вывожу и так далее. Параллельно я стараюсь своих учеников задействовать ещё и в кино. Я-то случайно попал в кино, никогда не снимался до 42 лет.
– И случайно сыграли 130 ролей?
– Да, это от безысходности. Потому что меня никто не пробовал – сразу брали. В мои 42 года, когда МХАТ рухнул, я сдался... А потом ставил громадные фильмы, сериалы. Первый сериал Советского Союза – в 70-м году вышел «День за днём». Пришло 300 тысяч писем! Пока эту цифру никто не смог победить. Поэтому я хочу, чтобы мои талантливые ученики ещё и снимались в кино. Это очень здорово, потому что «Современник» и «Таганку» тоже никто не знал. Студентов из «Щуки», из Школы-студии МХАТ никто не знал. И постепенно они стали рупором и надеждой советского кино.
Грандиозные люди искусства
– Вот видите, как им повезло в вашей труппе с мастером. Во многих же театрах политика совсем другая: или театр, или кино – выбирай, дорогой мой...
– Это чудовищно. Я беру пример со своего друга, с которым дружил всю жизнь, Марка Захарова, который говорил: «Ребята, я подстроюсь». Потому что это для театра важно, если артисты снимаются и на них ходят. И как не понимать этого...
Помню, когда Люсеньку Гурченко я привёз в Смоленск на фестиваль, она плохо себя чувствовала. Вышла на сцену этот мастер, с которой я дружил всю жизнь, и стала другой... Завела зал! Заставила танцевать весь тысячный зал! Потом она сказала: «Теперь посмотрим кино». Кончилось кино. Так она опять подняла зал! Я говорю: «Люсь, надо идти, ещё звезду твою открывать». Говорит: «Как звезду? Мне?» У неё слезы... Опять рухнул зрительный зал на улицу уже. Вот какие звёзды! А Касаткина? А Василий Лановой? Какие мастера сюда приезжали! Светлана Дружинина с Анатолием Мукасеем. Это же с ума сойти! Сергей Никоненко, который сочинил гимн нашему фестивалю «Золотой Феникс», а Митенька Харатьян исполнил... Это уникальные составы. Это грандиозные люди искусства. Я горжусь этим фестивалем.
– А мы как гордимся, а мы как рады!.. Почему актёры вдруг начинают снимать фильмы? Их не устраивают режиссёры?
– Нет.
– Или им нужно свои идеи воплотить?
– Нет, нет, нет. Это когда талантливые люди, актёры, вдруг чувствуют, что нет выхода их мыслям, задумкам. Невзирая на других людей, у них свои фантазии идут. А так как пришло имя, которое они заработали, мастерство, они говорят: «Я хочу попробовать и это». И для меня это самое дорогое, получается. Вот Серёжа Маховиков, великолепный артист, который никогда близок к режиссуре не был, снял потрясающий фильм про армию, про пограничников. И столько потрясающих мастеров, которые снимают замечательные фильмы! Я горжусь ими. Горжусь, потому что в мире таких нет. Вот в чём суть.
– Дистанция между театром и кино, на ваш взгляд, насколько велика?
– Громадная. Разные технологии. Как плохие кинорежиссёры смотрят из зрительного зала в театре? Они говорят: «Всё время общий план». Они не понимают! Говорят: «Общий план, ну это несерьёзно». А кино – это поворот глаз. Мизансцена. Это мысли, которые или у тебя есть, или лужёный глаз... Поэтому иногда режиссёры, чтобы вытащить актёра, дают двадцать дублей, чтобы вырвать тот самый кусок. Вот в чём отличие кино от театра. Это громадная разница.
Иногда я жил в радио
– Ещё у вас огромный опыт работы на радио...
– Мои сыновья выросли на моих пластинках и радиопостановках. Ну, допустим, Рикки-Тикки-Тави – это я, Белый кролик – это я. И масса-масса других...
Я помню, обычно мы писали пластинку три дня. А тут год! Потому что каждую песню Вовки Высоцкого принимали спецкомиссии. Он зверел просто. Я говорю: «Володь, ты можешь успокоиться? Они спокойно примут, потому что пластинка уже сделана. Куда они денутся?» Приняли. Так вот, сейчас эти пластинки – библиографическая редкость. Делают специальные коробочки, и дети стоят в очереди за «Кот в сапогах», «Почему заяц спит с открытыми глазами?», «Алиса в Стране чудес». Это уникальные штуки! Ну и потом, все мои спектакли – «На всякого мудреца...», «Волоколамское шоссе», «Мятеж» – я записывал на радио. И я жил иногда в радио. При нашей зарплате в восемьдесят рублей это третья, четвёртая, пятая зарплата была. Радиоспектакль «Золотой песок» – даже если ты играл массовку, ты получал наравне с главными героями. Там за минуту платили, поэтому мы готовы были что угодно делать. И нас брали. Это великая честь была. Нас так научили в Школе-студии МХАТ работать голосами, что мы перевоплощались.
Однажды такое было. Шесть человек должны были прийти на запись, и я. Приходим, никого нет, кроме меня и Николая Владимировича Литвинова, который читал «Приключения Буратино» и так далее, уникальный режиссёр. И вечером сдавать спектакль. «Севочка, что же мы будем делать?» Я говорю: «Николай Владимирович, я вообще не знаю». Он: «А как, а что делать, мне же голову снимут». Я говорю: «У меня есть маразматическая мысль». Он: «Какая?» Я: «Давайте, я сейчас стариков МХАТа вам сделаю за всех». Он: «Всеволод, ну это же как? Это хулиганство». Я: «Отступать вам некуда». Он: «Ну давай». Был Яншин, Зуева, Массальский и так далее. Мы записали, и он меня повёл в ресторан. Николай Владимирович повёл в ресторан!..
– Почему мы Шиловского-пародиста никогда на эстраде не видели до этого момента?
– Некогда. Я дружил с Прутом. Это гениальный человек: девяносто сценариев, и все поставлены. И однажды он говорит: «Сделай мне творческий вечер». И, значит, творческий вечер, там все, но я забыл ему дать слово. Он бегает по рампе и говорит: «Сев, дай слово-то». Переполненный зал: его обожали все, он грандиозный сценарист. Я говорю: «Сейчас выйдет, к сожалению, сам юбиляр, прошу». Он говорит: «Севка, ну ты хулиган!» И вышел с блестящей речью. Вот так было.
– Вы упомянули поддержку мэра Москвы. Говорят, довольно серьёзную он протекцию составил в образовании театра, помог очень сильно...
– Дело в том, что он дал грант. А грант – это десятки миллионов, чтобы я построил маленький театр, «маленький МХАТ» я его называю, на сто мест. Как мечтал мой учитель Виктор Яковлевич Станицын, когда Константин Станиславский ему разрешил третью студию организовать. Он говорит: «Вот такой театр мне нужен». И мечту своего учителя я сделал. Это маленький МХАТ, причём он отличается от всех театров Москвы и мира. Расстояние от зрителя до артиста – полтора метра. И нет сцены. Ты попадаешь сразу в атмосферу спектакля. Врать нельзя. То есть это старый МХАТ.
Когда в Англии Пол Скофилд и Лоуренс Оливье давали интервью и общались с Василием Александровичем Орловым, который в «Дяде Ване» играл, они говорят: «Мы можем всё сыграть. Вот так – никогда». Вот такой культ МХАТа за рубежом был. И я к этому стремлюсь, так как со всеми стариками МХАТа – Тарасова, Грибов, Яншин, Прудкин, Массальский, Зуева – делал спектакли. Они были моими артистами. Вы можете себе представить, какое моё счастье, что они верили в меня, подчинялись мне. Что такое старый МХАТ? Если они не верят в режиссёра – по стенке размазан человек... Они шли за этим молодым человеком... Это великое счастье. Меня напугать уже после этого нельзя. Кто бы ни был, какие бы громадные фильмы они ни снимали. «Кодекс бесчестия», «Блуждающие звёзды»... Вот эта школа Художественного театра, которая порушена была, раздавлена и уничтожена, – она во мне сидит. Это моё богатство.
Атмосфера в театре – особая
– В вашем сегодняшнем театре-студии есть какая-то особая этика. Прежде всего это отношения между людьми...
– Этика простая. Во-первых, во всех театрах мира женщины из-за роли могут и отравить, удавить и так далее. Мои женщины-красавицы завалены женскими ролями. У них диапазон – у каждой громадные роли. Я не говорю про мужиков: и красавцы, и характерные – разные. Но женщины... Поэтому атмосфера особая. И когда они только попадают ко мне ещё студентами, я говорю: «Значит, есть такая штука, ребята. У нас девочки и мальчики. Так вот, если я услышу хамство, неэтичное поведение, грубость по отношению к девочкам, я не выясняю ничего, просто человек отчисляется из курса. Потому что у них жизнь гораздо сложнее, чем у вас. У них характер может быть страшнее, чем у вас. ПотЕрпите, потЕрпите, потому что им жить гораздо труднее». Вот это начало. А дальше – кто не выполняет, я расстаюсь. Поэтому атмосфера в моём театре только такая.
– Это маленькое пространство, как вы говорите, отсутствие расстояния, дистанции между зрителями и актёрами, – оно сподвигает на какие-то новые режиссёрские решения, на особенные формы?
– Был один продюсер, очень, к сожалению, красивая женщина. И она говорит: «Ну всё, я посмотрела пять спектаклей, а у вас двенадцать. А кто их поставил-то, вот эти вот?» Я говорю: «Режиссёр». – «Какой?» – Я говорю: «Шиловский». У неё челюсть вниз: «Как, все? Они же в разных жанрах. Они же в разных эстетиках». Я говорю: «Как учили». Потому что вот мой учитель Станицын: «Мария Стюарт» и «Пиквикский клуб»... А как иначе-то? А Станиславский? «Братья Карамазовы» и «Фигаро». Это же разные эстетики.
Или самое главное – «Военно-полевой роман», где я получил роль. Тодоровский – это гениальный человек, прошедший войну. Он хотел, чтобы я другую, большую роль сыграл, я говорю: «Вот это хочу». Он говорит: «Почему? Небольшая же роль». Я говорю: «Понимаешь, за эти поколения пришли двадцатилетние ребята, полные орденов, а все места заняты. Им или в алкоголики, или в бандиты – или куда?» Он: «Кто тебе рассказал?» Я говорю: «Да один лейтенант». – «Фамилия?» – Я говорю: «Тодоровский». – «Сука какая». Ну, естественно, я сыграл. Так вот самое главное – сотни писем. Одно – до слёз: «Сынок, откуда ты нас так знаешь?»... О!
А сейчас я поставил спектакль «Не покидай меня» про четырёх десятиклассниц с уникальным разведчиком во главе, которые участвовали в фантастической операции «Багратион» под руководством Рокоссовского. И своим подвигом они спасли сотни тысяч людей. Документальная штука. Потрясающе! Я поставил этот спектакль по пьесе Алексея Дударева – потрясающий автор, год назад ушёл... Вот люди сидят и говорят: «Сейчас слово «патриотизм» – как матерное, потому что врут, ханжат и так далее, а здесь внутреннее, я – как ребёнок войны».
Я знаю, что такое патриотизм, я знаю, что такое мои друзья – Булат Окуджава, Тодоровский – в семнадцать лет шли воевать... я знаю... Так вот в этом спектакле – ничего внешнего. Люди плачут. И финал, конечно, я придумал такой, чтобы за сердце хватать. Вот ради этого можно жить, творить, потому что благодаря им мы живём, мы рожаем, мы любим, мы ставим спектакли. Благодаря этим людям – жизнь. Вот ради чего я живу.
Россию победить нельзя
– Сейчас мы стали свидетелями той самой драматургии. Посмотрите, как Всеволод Николаевич построил наш диалог. Мы начали, как в хорошем спектакле, с лёгких тем, с баек, и вышли на такой высокий уровень серьёзных тем...
– По-моему, это самое главное в жизни у нас. Почему холодная война проиграна нами по полной программе? В 1957 году был великий праздник – фестиваль молодёжи и студентов. Вот тогда появились маленькие негритята. Очень много их было в Москве. Жвачки, джинсы, музыка, плохие порнофильмы. И никто это не выжег, а сохранил и развил. Это были вброшенные миллиарды с Запада, чтобы нашу Россию сломить. Но они странные люди, они не понимают, что Россию победить нельзя. Просто физически.
Сейчас идеология почти отсутствует... Но почему при мне нельзя ругать молодёжь? А она ни в чём не виновата. Ящик телевизионный, вот эти жуткие фильмы, кстати, американские, которые якобы идеология ругает, эти порнофильмы – это чёрт знает что! И несмотря на это, 85 стран участвуют в математической олимпиаде. Нам говорят: «Онлайн только, мы вас не любим!» Так вот онлайн десять золотых медалей. И 85 стран там остались. Вот что такое наши корни российские! Победить нас нельзя.
Вот мы с Серёжей Никоненко, оба дети войны, вспоминали, как наши мамы не выходили из цехов, как они вкалывали, как люди никогда не жаловались. И мы победили. Так же мы победим сейчас. При всех наших недостатках. Потому что всё равно вот эта цитадель чести русского народа сохраняется, как бы ни хотели некоторые прогнуть. Мы не прогибаемся!
Я должен заниматься своим делом
– Всеволод Николаевич, у вас всегда жёсткая, предельно ясная идеологическая позиция, никогда не юлите. Но вы даже не пытались занять какие-то официальные должности в политике...
– Никогда. Я должен заниматься своим делом. Поэтому своим товарищам, которые рвутся в политику, становятся депутатами, я говорю: «Ребята, вы же ни хрена в этом не понимаете! Вы или работаете на эту сторону, или на ту сторону, но на кого-то вы работаете. Вы занимайтесь своим делом, вас Бог одарил! Вы будьте счастливы в этом. Не лезьте туда, куда другие должны лезть». Вот это моя точка зрения.
Возвращаясь к «Золотому Фениксу», я могу сказать, что прежде всего это очень чистый, моральный фестиваль. Действительно. Потому что директор этого фестиваля, который родил его, Игорь Степанов, в этом отношении до микрона чувствует какую-то нечистоплотность – это убирается сразу. На прошедшем фестивале был мой фильм маленький, где я как артист сдался. Это «Старый клоун» на 26 минут очень хорошего режиссёра Олега Фомина. Это был подарок мой фестивалю, потому что опять – про чистоту, про преданность профессии, про любовь. Вот тема!
– Пришлось Фомину уговаривать Шиловского, чтобы в фестиваль вошёл этот фильм?
– Нет. Потому что Степанов сказал: «Извините, конечно, но фестиваль будет с вашим фильмом». Я молчу...
– Огромное вам спасибо, Всеволод Николаевич. Желаем успеха фестивалю и вам ещё долго-долго нас радовать!
– И какой замечательный человек, который рядом со мной, – не прерывает, умеет слушать, какой интеллект! Любит театр. И в этом мне повезло!
Беседовал: Юрий СЕМЧЕНКОВ
Текст подготовила: Мария ОБРАЗЦОВА
