У врача должно быть два главных качества: любить свою работу и любить людей

Фото: © Фото из архива семьи Арсюковых

Семейный альбом 2024

У врача должно быть два главных качества: любить свою работу и любить людей

12 августа 2024 года в 19:21

«Смоленская газета» продолжает публикацию материалов, подготовленных в рамках цикла «Семейный альбом. Новые страницы» – совместного проекта радиоканала «Смоленская весна» и Смоленской епархии. Наши собеседники – представители смоленских династий, с которыми мы говорим о семейных традициях, особенностях воспитания, любви к Богу и Отечеству, сохранении уважения и взаимопонимания в семьях, способах преодоления трудностей. Гости этого выпуска – семья Арсюковых: Александр Фёдорович – врач-травматолог, Зинаида Ивановна и Марина Александровна – врачи-гинекологи.

О пациентах и специальностях

Фамилия Арсюковых в медицинских кругах и в кругах пациентов в Смоленске известна, тут нечего скрывать. Многие наши знакомые передавали вам приветы и слова благодарности, зная о нашем предстоящем разговоре. Интересно, вы помните всех своих пациентов?

З. А.: – Всех невозможно запомнить, но самых сложных и интересных, конечно, помним.

А. А.: – Есть специфика, я могу добавить. Я помню рентгеновские снимки: это профиль работы, поэтому я могу не вспомнить больного, но его снимки помню.

Зинаида Ивановна, наверное, тысячи людей обращались к вам за помощью за время работы?

З. А.: – Да, конечно. Столько лет… Врачебный стаж, слава Богу, больше сорока лет. Прошло очень много пациентов, тем более мы и в районах работали, и за границей, и в городе Смоленске. Очень много пациентов, очень много.

Благодаря вашим стараниям, вашим усилиям, вашей работе рождаются дети...

З. А.: – Знаете, я больше занимаюсь гинекологией. Это немножко другой профиль. А если говорить об акушерстве, то да, всё так: рождается ребёнок, женщина здорова, у неё нет патологии – своего рода праздник. У меня, по крайней мере, такое представление было сразу после института, и поэтому кроме акушерства другого пути себе не представляла. Это же такое чудо: пришла будущая мама, женщина, и тут тебе ребёнок. Что можно ещё желать? Почему я и пошла в акушерство и гинекологию – за надеждой. Потому что всё остальное – терапия, хирургия, неврология – это про страдания. А акушерство – про надежду и радость.

Марина Александровна, у вас такое же отношение к профессии?

М. А.: – У меня такое же отношение, но я в силу своей специфики очень долго, двадцать лет, работала в женской консультации. И как раз вот этот путь от начала беременности и до финиша, когда ты передаёшь женщину в роддом, – это и есть моя работа.

В течение долгого времени ты с женщиной в контакте – в человеческом прежде всего. Потом уже, мне это кажется правильным, во вторую очередь – в профессиональном. Когда ты долго с ней… Я могу встретить её очень много лет спустя, не помню, как её зовут, не помню её фамилию, но я помню лицо. Они меня тоже узнают, были случаи, когда мои пациентки приводили ко мне своих детей, чтобы уже те рожали внуков. Я говорю: «Боже мой, я видела вас в животе у мамы, а теперь вы взрослый человек, и у вас тоже будет ребёнок!»

Вы с детства хотели, как мама, быть врачом? Или всё-таки позже приняли это решение?

М. А.: – Тут у нас семейные версии расходятся. Я помню, что вообще не хотела идти в медицину, а папа утверждает, что у меня такое желание в детстве было.

А. А.: – Знаете, я могу добавить, не так это всё просто. Многие из родителей, которые работают в медицине, не очень желают, чтобы дети пошли по их стопам. Потому что со стороны кажется, что человек в белом халате – это хорошо, это правильно. На самом деле это тяжелейшая работа, высочайшая ответственность. Естественно, своим детям не очень хочется это всё передавать. Со стороны – прекрасно и хорошо, на самом деле очень тяжело.

Это была наша жизнь

Вы, Александр Фёдорович, известный травматолог, много лет руководили травматологическими направлениями в наших лечебных заведениях. Пожалуй, у вас самая «пиковая» медицинская специальность. Зинаида Ивановна говорила, у них в работе присутствует радость пациентов. А вы на первой линии: дорожно-транспортные происшествия, травмы, ранения… Часто бывает, что собираете человека буквально по частям?

А. А.: – Часто. В последние годы особенно – изменился транспорт, если мы коснулись ДТП. Мы же видим, какие сейчас скорости. МЧС зачастую вынимает пострадавших, разрезая корпуса машин. Представляем, что там внутри. Да, это тяжело.

К этому можно привыкнуть? Или это можно как-то в себе приглушить, подавить?

А. А.: – Вы знаете, это надо любить. Да, на первый взгляд парадоксально звучит, но надо любить свою работу. Во-вторых, ты борешься до конца – такой профиль работы – и не знаешь, в какую секунду и что тебе привезут. Моё поколение, мы все начинали с хирургии. Раньше не было специализации – травматологии, нейрохирургии, не было торакальной хирургии. Я когда-то посчитал, у меня оказывается много специальностей. Это завораживает, потому что, ещё раз повторю, ты не знаешь, в какую секунду и что тебе привезут. Ты должен быть готов всегда, потому что часто всё решают минуты. Это тяжело, но это надо любить.

Получается, вас могут вызвать в любое время, вы всегда в готовности номер один. Как при таком режиме работы находите время для семейных дел, для отдыха?

А. А.: – Бывало, что не успеешь с работы доехать до дома, а уже надо возвращаться. Если касаться дочки, да и сына, то мы всегда с Зинаидой Ивановной были, в общем-то, не идеальными родителями, потому что всех детей из садика вовремя забирали, а мы вечно опаздывали, вечно задерживались. Но воспитатели и нянечки всегда относились к нам положительно, не сильно ругали. Хотя понятно, что сотрудники детского сада из-за нас не в шесть часов домой уйдут, а в восемь, а то и в девять. Мы извинялись, насколько могли, но детям доставалось.

Марина Александровна, ваш взгляд с другой стороны на эту ситуацию, когда родители постоянно заняты, когда у них тревожные чемоданчики собраны, условно говоря, и стоят всегда в коридоре?

М. А.: – Что я могу сказать с точки зрения ребёнка? Тогда это не выглядело чем-то необычным. Это была наша жизнь. Родители хронически отсутствовали. В детский сад я ходила сама, и это было нормально.

Ребёнка мы сами толкнули в медицину

Но, видя вот это всё, проецируя ситуацию на себя, вы всё-таки идёте по той же дороге...

М. А.: – Давайте скажем так: в семнадцать лет, когда ты заканчиваешь школу, большинство из нас вряд ли понимает конкретно, чем мы хотим заниматься. Вот правда же, да? Поэтому, когда я заканчивала школу, у меня была некая растерянность. Мне все предметы давались достаточно хорошо. Не могу сказать, что я какие-то из них любила больше, какие-то меньше. Мне нравились языки, думала, что, вполне возможно, пойду в педагогику. Почему нет, мне это нравилось. Но однажды, когда я уже училась в одиннадцатом классе, кто-то был у нас в гостях и спросил, а какие экзамены Марина будет сдавать в выпускном классе? Я не успела открыть рот, как папа уверенно сказал: «В смысле «какие»? Биологию, химию, мы же в медицину пойдём».

Так и порешили: пойдём в медицину. Родители же лучше знают, я же ребёнок. Раз папа сказал «в медицину», пойдём в медицину.

З. А.: – А вот я с детства знала, что буду врачом. У меня мама фельдшер, и она очень часто болела, лежала в больнице, уезжала в санаторий. У неё были проблемы большие с сердцем. Так вот я в восьмом классе написала сочинение. Моя учительница по русскому языку и литературе хранила его и читала, наверное, всем поколениям своих учеников. Я писала о том, что вырасту и обязательно выучусь на врача, потому что должна вылечить свою маму. И я шла в медицину именно с этой целью. Но когда я пришла, то поняла, что нигде, кроме акушерства и гинекологии, не смогу работать. И много лет работаю в оперативной гинекологии, то есть я оперирующий хирург, и это мне нравится до сих пор. Муж возмущается, спрашивает: «Когда ты закончишь?» А я говорю: «Пока мне нравится, пока у меня работают руки и голова, постараюсь быть нужной и своим коллегам, и пациентам».

Не торопитесь уходить, Зинаида Ивановна, оставайтесь в профессии как можно дольше...

З. А.: – Спасибо. А Марину, да, конечно, мы сами толкнули в медицину, но из неё получился очень хороший доктор.

Марина Александровна, у вас же с мамой и специальность одна. Мамина практика на этот ваш выбор повлияла как-то?

М. А.: – Да, потому что, когда я заканчивала медицинскую академию, мы на шестом курсе изучали работу разных отделений, чтобы выбрать, чем дальше заниматься. Папа мне предлагал травму…

А. А.: – Я люблю травму.

М. А.: – Приходи, говорит, ко мне в травматологию. Я отвечаю, я же девочка, я не могу из частей собрать человека, у вас там дрели, шурупы. Нет, мне страшно, у вас там очень всё… не для женщин. А в гинекологии хорошо, все улыбаются, все красивые. Мама всегда подтянутая, на каблуках. Гинекологи вообще, мне кажется, самые красивые в медицинском мире. И там как-то комфортно, всегда доброжелательно, хорошо. Мне понравилось тогда и сейчас нравится.

О качествах врача и стилях работы

К родителям вопрос. Какая-то гордость всё-таки есть внутренняя, что вот ребёнок продолжает ваш путь?

З. А.: – Я, наверное, скупая на похвалу мама, и своих детей, в отличие от многих, как-то не хвалю. Но когда мне впервые сказали про Марину Александровну: «Это ваша дочка? Такой замечательный доктор», – то мне показалось, что в этот момент я подросла на несколько сантиметров. Потом я не раз это слышала. Да, мне есть чем и кем гордиться.

Когда она работала в женской консультации, беременные ведь её просто обожали. У неё совсем другой стиль работы, чем у меня. Я, скажем, поликлинический приём не очень люблю, это не моё, а она совсем другая в этом плане. Поликлиника – это одно, а хирургический профиль – это совершенно другое.

Вам нужна жёсткость, да?

З. А.: – По-разному. Иной раз надо женщину в палате и против шерсти погладить, чтобы она в чувство пришла после операции, чтобы не раскисала, собралась. Кого-то надо чуть-чуть подстегнуть, чтобы вошли в тонус. Все пациенты-то разные.

Александр Фёдорович, у вас в травме есть вот эта дилемма? Жёсткость и мягкость? Кажется, что у вас вряд ли какие-то сантименты возможны...

А. А.: – Знаете, я поддержу жену. Иногда надо поступать немного по-другому. Действительно, раскисают, жалеют себя. Больно бывает, это понятно. Но вот с женщинами я, к примеру, нашёл такой подход. Прихожу с обходом, смотрю, настроение мне их не нравится. Я говорю, девушки (несмотря на то, что некоторым и семьдесят), обход откладывается, пока не приведёте себя в порядок. И ухожу. Вы посмотрели бы на них через десять минут. Любая женщина, если она привела себя в порядок, будет стремиться к жизни. Это поможет мне их вылечить.

Хороший врач должен разговаривать на одном языке и с бомжом, и через две минуты с профессором. Мы все люди, разные люди, и надо подобрать ключик к каждому. Поэтому общение в работе врача считаю основным. Нельзя никого унижать, и подобрать нужные слова обязательно надо для каждого. Слово лечит, и это правда.

На самом деле, вы считаете, что есть какие-то, может быть, необъяснимые вещи, которые лечат? Что мысли и чувства лечат, да?

А. А.: – Обязательно. Если ты помог человеку, убедил его, что надо жить, вы знаете, происходят чудеса, он выживет. А если раскис, опустил руки, веры никакой ни в себя, ни во что, то, как правило, такие уходят. Хотя вроде бы одинаково тяжёлые травмы. Человек должен верить.

З. А.: – И бороться. Желание должно быть жить. Я со своей стороны сделаю всё, но если вы не будете сами стараться выздороветь, то будет катастрофа. Только так.

Какими ещё качествами должны обладать, на ваш взгляд, современные врачи, чтобы нести добро людям и помогать им?

А. А.: – Мне кажется, есть два самых главных качества: любить свою работу и любить людей.

З. А.: – Уже во время учёбы ты должен понять, твоё или не твоё. Сможешь ты работать врачом или нет, потому что это постоянное общение с людьми. Каждый день ты сталкиваешься с разными пациентами. На тебя, естественно, смотрят, тебя оценивают – кто ты такая, что из тебя представляешь. И ты первый раз человека видишь, и если не найти общий язык, ничего не получится. А ещё врач должен быть добрым.

А если выучился, получил специальность, вроде у тебя всё хорошо, но понимаешь – не твоё, из медицины надо уходить?

А. А.: – Уходить, уходить!

З. А.: – Это не та профессия, где надо просто отбывать время.

М. А.: – Хотя есть варианты. Можно остаться в медицине, но не работать с людьми. Например, быть врачом-лаборантом. Вопрос в другом: куда можно уйти из медицины? У тебя медицинское образование. И ты, собственно говоря, не умеешь больше ничего.

Но вы же помните времена безвременья, девяностые, когда очень многие врачи ушли торговать медикаментами, стали каким-то представителями зарубежных фирм по распространению лекарств...

А. А.: – Даже таксистами. Жизнь заставляла.

М. А.: – Сейчас на то, чтобы получить медицинское образование и стать полноценным врачом, ты тратишь девять лет. Девять лет. И давайте скажем честно: выбросить девять лет своей жизни, чтобы пойти в торговлю, – сомнительная затея.

В медицине тоже есть место чуду

Насколько часто у вас дома происходят профессиональные разговоры? И есть ли время, когда вы просто выбрасываете из головы свои больничные заботы?

А. А.: – Мы с супругой всегда интересуемся делами друг друга. Спрашиваем, как прошёл день, сколько и каких было больных. Понимаете, это жизнь. Ты живёшь этим и днём, и ночью, ты постоянно в этом. Постоянно думаешь, как ты прооперировал, как больной поправится. И подсознательно всё равно редко отвлекаешься на другое. И даже когда встречаемся с друзьями, тоже затеваем медицинские разговоры.

А что делать, если врач за столом? Единственный метод – не признаваться, что ты врач. Если незнакомая компания и ты сказал, что ты врач или юрист, то всё, вечер потерян...

А. А.: – Это знакомо. Мало того, если соседи знают, что ты врач, то тебе и кошку принесут на лечение или еще кого-нибудь.

З. А.: – Стараемся отвлекаться, конечно.

Получается?

З. А.: – Не очень. Даже в отпуск уезжаешь, а дела и пациенты все с тобой, и ты постоянно на телефоне. Это не высокие слова, я просто люблю свою профессию, так же как и вся моя семья.

Можно ли коснуться тонкой темы: место веры в жизни врача?

З. А.: – Знаете, наступает момент, когда чувствуешь, что тебе надо пойти в храм.

А. А.: – Душа требует.

З. А.: – Да, душа требует. Ты пошёл, побыл там, вспомнил, попросил и как-то очищаешься.

А со стороны пациентов есть ли у вас примеры вот такой жажды жить через православие, через веру?

А. А.: – Вы знаете, они есть, и их стало больше. Да, их стало больше. Люди готовятся к плановым операциям и обязательно ходят в собор. Человек должен во что-то верить. Рано или поздно все мы приходим к Богу. Ценности Божии, мне кажется, должны быть в каждом человеке. Это даётся воспитанием, даётся школой, родителями.

Марина Александровна, ваше отношение?

М. А.: – Я соглашусь с мамой. Я иду в храм, когда мне хочется. Когда возникает внутри желание, что я туда хочу, мне нужно. И дома у нас всегда соблюдали православные традиции. Пасха, Рождество – это обязательно.

А. А.: – Мы крещёные все. Всё как положено. Крестик всегда на мне.

З. А.: – Как вообще жить без веры?

М. А.: – Сейчас наука ушла очень далеко вперёд. Посмотрите, у нас научились детей делать в пробирке. Но даже экстракорпоральное оплодотворение, когда ребёнка сделали в пробирке и поместили внутрь женщины, всё равно не даёт гарантии, что беременность случится. То есть чудо зачатия, чудо образования ребёнка в женщине – оно же всё равно чудо. Несмотря на все научные изыскания, на то, что мы шагнули так далеко вперёд, даже научные методы не гарантируют появление у женщины ребёнка.

И вы серьёзно к этому относитесь как к чуду?

М. А.: – Я считаю, что это чудо. Да, всё равно это чудо. Несмотря на всю нашу науку, на современные технологии, на всё, чего достигла медицина в двадцать первом веке, ещё раз повторю: забеременеть, выносить и родить ребёнка – это, мне кажется, всё-таки приходит к нам сверху.

А. А.: – Много необъяснимого. У пациентов, например, одинаковый возраст, одинаковая травма, но один выживает, другой нет. Почему? Мы не можем этого объяснить.

Важная тема разговора

Марина Александровна, своим детям путь врача пожелаете или будете отговаривать?

М. А.: – А вот здесь я, наверное, ничего не скажу. Потому что современные дети, в отличие от моего поколения, они как-то взрослее к окончанию школы. По своей старшей дочери могу сказать. Хотя у всех по-разному. Когда моя дочь в пять лет уезжала в другой город на спортивные сборы, я её спокойно отпускала на неделю. В пять лет. Многие мои знакомые, у которых такие же дети, говорили: «Какой ужас, этого не может быть, она же ребёнок, нельзя так делать».

И она уже чётко к старшим классам школы знала, что хочет быть психологом. Это же прекрасно, когда ребёнок знает, чего он хочет. Зачем я буду объяснять про медицину, про педагогику или что-то другое? У человека есть конкретное желание, она этим занимается. Сейчас современное образование даёт детям возможность познакомиться с разными профессиями. В школах есть профориентация.

Я, заканчивая школу, понимала, чем занимаются врачи, но абсолютно не знала, чем занимаются, например, экономисты, инженеры. Что делают эти люди – я не знала. А сейчас школьники к одиннадцатому классу понимают, чем занимаются люди разных профессий. Это прекрасно. Дочь выбрала, что будет психологом. Я считаю, всё-таки близко к медицине.

А. А.: – Хотел бы добавить одну вещь. Большое вам спасибо за приглашение на этот разговор. Вы знаете, мы, врачи, привыкли, что приглашают рассказать про какое-то заболевание, посоветовать профилактику и так далее. Я первый раз встречаюсь с журналистами, чтобы вот так просто поговорить о жизни. Спасибо вам. Вы знаете, это очень приятно. У вас очень хорошая поднята тема. У нас много прекрасных врачей, прекрасных династий. Мне кажется, о нас должны знать, чтобы понимать, что врачи – тоже люди.

Материал выходит при грантовой поддержке Международного грантового конкурса «Православная инициатива – 2024»

Следите за новостями в телеграм-канале SMOLGAZETA.RU

Юрий Семченков

Шесть веков педагогического стажа
У нас дома всегда говорят правду