Пржевальский#8194;– человек, а не санаторий
Фамилия Пржевальского превратилась едва ли не в имя нарицательное. Село, санаторий, гимназия, улица... Топонимическая память тоже имеет минусы: за ежедневным употреблением затирается личность. Что за человек был Николай Михайлович? Как он одевался, как воспринимал жизнь, каков его характер, отношение к людям?Отзывы современников
Николай Михайлович – колоритная личность с распахнутой душою и большим открытым сердцем. Каждая черта характера яркая, он прям и честен, его слова и действия не вызывают сомнений. Это дитя природы.
Академик А.Ф. Дубровин пишет о нём: «Так как природа не знает ни лжи, ни лести, то и Николай Михайлович был человеком вполне чистым, правдивым до наивности, откровенным и верным другом. Привязанность его была всегда искренняя и полная, он не допускал ни измены, ни коварства». Такую общую характеристику даёт Пржевальскому человек, знавший его десятилетиями.
Как говорится, по одёжке встречают, поэтому сначала обратим внимание на внешний вид Николая Михайловича. Впервые его описал М. Лауниц, увидев Пржевальского в числе абитуриентов Николаевской академии: «Он был высокого роста, хорошо сложён, но худощав, симпатичен по наружности и несколько нервен. Прядь белых волос в верхней части виска при общей смуглости лица и чёрных волосах привлекала на себя невольное внимание».
Но не только внешность его была хороша. Николай Михайлович обладал блестящими способностями и феноменальной памятью. По словам его друга, генерала от артиллерии И.Л. Фатеева, «Пржевальский часто предлагал раскрыть знакомую ему книгу на любой странице и прочитать для него вслух одну-две строки, а затем он уже продолжал говорить наизусть целые страницы, нисколько не отступая от текста сочинения». Текст удерживался в его памяти годами.
Его рука не оскудевала
Дубровин отмечает свойственную Пржевальскому энергичность и инициативность: «Возникшие вопросы и обмен мыслей по естественной истории оживляли Николая Михайловича: он всегда старался захватить инициативу разговора и стать во главе беседующих. Здесь он обнаруживал громадную начитанность, умение обобщать и подмечать характерные особенности. Он увлекался своей речью и увлекал других».
«В кругу знакомых и близких он был известен человеком в высшей степени добрым, доверчивым, радушным и гостеприимным. Придерживался пословицы «что есть в печи, всё на стол мечи».
Фатеев в письме Фельдману: «Всегда приветливый и весёлый, он подкупал своей наружностью: высокого роста, стройный, с красивым и умным лицом. Вспыльчивый по характеру и был до крайности добр и щедр».
Доброта и щедрость были яркими чертами характера Н.М. Пржевальского. О доброте Николая Михайловича неоднократно пишет Дубровин: «Человек любящий, сердечный, Николай Михайлович готов был пожертвовать собой, чтобы устроить благосостояние матери, братьев и сестёр. Многочисленные его письма – свидетельства его доброго сердца, забот и попечений о родной семье. Кроме пенсий матери, дяде, няне и мамке, Николай Михайлович тратил деньги на устройство Отрадного, ему не принадлежавшего».
Доброе сердце Пржевальского было открыто не только для членов семьи. «В гавани св. Ольги Пржевальский увидел трёх маленьких девочек, круглых сирот, и он просил генерала М.П. Тихменёва определить их в Николаевский институт, добавив: «Я в этом случае человек посторонний, но хлопочу во имя гуманного человеческого чувства».
Николай Михайлович любил своих спутников по экспедициям, любил как братьев, ему хотелось, чтобы человек, которого он выбрал себе в товарищи, был достоин этого выбора и любви.
«Привыкая быстро к людям и к окружающей обстановке, Николай Михайлович не любил перемен, отказать или разойтись с человеком ему было крайне тяжело», – писал Дубровин.
Об отношениях Пржевальского с товарищами во время экспедиции пишет биограф Н.М. Пржевальского М.А. Энгельгардт: «Отношения его к своим спутникам не менее замечательны (чем к юнкерам в Варшавском училище. – Прим. авт.). Никогда не давал он им поблажки, дисциплина в его отрядах царствовала неумолимая, и однако умел же он возбуждать в них беззаветную преданность и усердие «не токмо за страх, но и за совесть»… Это свидетельствует о гуманном и справедливом характере Пржевальского. Отношение его со спутниками не прекращались с окончанием экспедиции. Он и потом вёл с ними переписку, заботился о них, помогал им деньгами и советами, старался вывести в люди, вникал в мельчайшие подробности их жизни…
Вот трогательное письмо Пржевальского Фатееву от 14 декабря 1874 года, написанное после смерти Николая Ягунова, утонувшего в Висле: «Я до сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что Ягунова уже не существует. Всё кажется, что вот-вот он приедет к нам в деревню».
Он нередко приглашал спутников к себе в Отрадное, затем в Слободу. «Запевалой всех начинаний, охот, поездок в лес с самоваром, путешествий на сенокос, устройства фейерверков, хождения на пасеку за мёдом, устройства рыбной ловли, купаний, обливаний, шутливых декламаций в стихах или сочинённых, шутливых разговоров на разные темы был Пржевальский».
Свои прекрасные коллекции он подарил Академии наук. День¬ги, вырученные за лекции, он жертвовал на благотворительные цели – рука его не оскудевала.
Итак, доброта – великолепная черта характера Николая Михайловича.
Охота была необходимостью
Пржевальский был необыкновенным охотником. Он родился охотником! «Твёрдость его руки и верность глаза поражала всех, кто бывал с ним на охоте», – утверждал Дубровин.
Подполковник В. Немира вспоминал: «Иногда решительно являлся он виртуозом: бьёт дробью волка, а из другого ствола пулей кладёт в… мелкую пичужку».
Охота была для Николая Михайловича необходимостью. Три-четыре дня без охоты – и он заболевал: головная боль, апатия, раздражение.
Стремление к странничеству
А самым главным в жизни Пржевальского были путешествия, он закоренелый «цивилизованный бродяга».
Ведущей чертой характера Николая Михайловича его биограф М.А. Энгельгардт считал самоотверженное стремление к странничеству: «Самая выдающаяся черта в характере Пржевальского – любовь к страннической жизни. Он был закоренелым бродягой, для которого оседлая жизнь – каторга. Никакие опасности, трудности, лишения не могли убить в нём охоты к путешествию, напротив, она росла и развивалась, превращаясь в почти болезненную страсть. Он с ужасом думал о старости, которая заставит сидеть его дома, и не раз выражал желание умереть в пустыне, в походе. «Прекрасная мати пустыня» манила его с неотразимой силой».
Пржевальского влекла в путешествия свобода, хотя и дикая, смена впечатлений, ежедневная новизна, поиски, находки, исследования.
«Немного найдётся людей,#8194;– пишет М.А. Энгельгардт, – так всецело, совершенно без остатка поглощённых своим делом, как Пржевальский. Путешествие было его стихией. О нём нельзя даже сказать, что он любил путешествие: разве рыба любит воду? Она просто не может жить без неё».
Независимый, отчаянный, смелый, не знающий страха Пржевальский в диких пустынях Азии чувствовал свободу, приволье и увлечённо изучал эту дикую Азию.
Непомерная любовь к страннической жизни во многом определила воззрения Пржевальского на цивилизацию.
Птицу в клетке не удержишь…
Пржевальский говорил, что «в обществе, подобном нашему, очень худо жить человеку с душою и сердцем, никогда не привыкнуть вольной птице к тесной клетке, никогда мне не сродниться с искусственными условиями цивилизованной жизни, вернее, изуродованной жизни».
Казалось бы, Пржевальскому не стоило жаловаться на цивилизованное общество, он работал на это общество, и его заслуги были оценены достойно. Но дело в том, что он чувствовал себя в золотой клетке, как рыба, выброшенная на берег. «Ну уж спасибо за такую жизнь; не променяю я ни на что в мире свою золотую волю… Не утерплю сидеть в Питере. Вольную птицу в клетке не удержишь».
Человек чести и долга
Об отношении Пржевальского к цивилизации, к Азии и простым людям Энгельгардт пишет: «Вообще, нападая на цивилизацию, он отнюдь не питал пристрастия к дикарям или простолюдинам… В сущности он понимал превосходство европейца над дикарём и сам не раз восхвалял «могучую нравственную силу европейцев сравнительно с растленной природой азиата». Но это в Азии, а попадая в Европу и задыхаясь в условиях цивилизованной жизни, он начинает клясть позолоченную неволю».
Пылкий характер Пржевальского, его честность и справедливость, при виде отрицательных сторон общества не мог молчать – он разносил вдребезги не только азиатов, от него доставалось петербургскому обществу и творящим безобразия восточно-сибирским чиновникам. Но за резкими оценками нужно было видеть следовавшие определённые выводы.
