Владимир Джанибеков: дотянуться до звёзд
Земные откровения покорителя космических просторовВ моём детстве каждый уважающий себя мальчишка обязательно хотел стать космонавтом. Потому что ничего более героического, чем шагнуть за пределы изведанного, в мирное время представить себе нельзя. Легендарный лётчик-космонавт Владимир Джанибеков – фигура как раз из того школьного детства. Командир корабля в пяти космических полётах, дважды Герой Советского Союза и невероятно обаятельный человек…
Первым делом – самолёты
– Юрий Гагарин когда-то назвал своё стремление летать болезнью и даже зафиксировал в своей книге время, когда почувствовал её первые симптомы. Владимир Александрович, а вы помните, с чего началось ваше увлечение космосом?
– Всё началось с авиации. И лет с пяти примерно. У меня тогда был старший друг, который уже учился в школе. Собственно он был и моим первым учителем: делает уроки, а я рядом сижу и заодно учусь читать-писать. В общем-то, я даже не заметил, как грамоте обучился. Но главное – Валентин говорил, что будет лётчиком, а значит, и я тоже.
Впрочем, тут всё как-то связано в прин¬ципе. Я ведь, по сути, родился и вырос в пожарной команде, и ежегодные выезды 18 августа, в День авиации, на аэродром#8194;– это было целое событие. И наши пионерские дачи располагались в зоне испытательных полётов, поэтому я хорошо помню, как прямо над нашими головами, очень низко, в небе кувыркались разные самолёты.
Так что с пяти лет я уже точно знал, что буду лётчиком. А когда в 1957 году запустили первый спутник, я всерьёз заинтересовался космосом. И к мечте стать лётчиком-испытателем прибавилась ещё одна – стать космонавтом. Правда, тогда это казалось довольно фантастичным. Но когда 12 апреля Юрий Гагарин совершил свой легендарный полёт, я понял, что всё вполне реально.
– Вы помните тот день – 12 апреля 1961 года?
– А как же! Мы тогда были в Ставропольском крае, в Черкесске, – готовились к соревнованиям. Утром возвращаемся с тренировки и видим какое-то оживление в городе. А дома у нас был трескучий чёрный громкоговоритель, в котором музыка ещё нормально звучала, а слова многие и не разобрать – только по смыслу догадываться. И вот я захожу домой, а мама говорит: «Сейчас передали, что в космос человек полетел. Юрий, а дальше я не поняла: то ли Дадарин, то ли Гагарин».
Я тут же выскакиваю обратно на улицу, а там уже народ собрался – все бросили учёбу, работу. И голос Левитана из «колокольчика» на углу звучит на всю округу…
Вот это был праздник! И погода замечательная стояла. И вечером на площади, да и по всему городу – музыка, танцы, всеобщее ликование. Откуда только всё образовалось, ведь специально никто не организовывал это веселье – сами люди, причём совершенно спонтанно. И это был действительно удивительный день.
Земля и небо
– Позже с самим Юрием Алексеевичем вам удалось познакомиться?
– Нет, я в отряд пришёл только в 1970-м.
– А из знаменитого гагаринского колодца в Клушине воду пили перед тем, как в космос отправиться?
– Нет. Эта традиция позже появилась.
– Владимир Александрович, вы помните, что испытали, когда впервые увидели нашу планету с космической высоты?
– Конечно. И первое, что подумал: наконец-то я в космосе! Потому что для меня это был долгий путь, в котором чередовались и вера, и сомнения. И неверие всех окружающих, в том числе родных и близких, тоже было. Поверьте, это не так просто преодолеть – тем более на ежедневном житейском уровне…
В том полёте мы с Олегом Макаровым стартовали ночью. И первый восход солнца, который я увидел через иллюминатор, меня просто потряс. Такие краски – нереально яркие. К тому же там всё происходит очень быстро, и это похоже на какой-то гимн жизни, её зарождение. И солнце такое большое, яркое и такое жаркое, что смотреть невозможно. И наша планета так быстро меняет краски, что всё мелькает, вспыхивает-гаснет… В общем, красота невероятная. Потом в полётах были ещё восходы-закаты, но тот первый был самым ярким и запоминающимся.
– А каким кажется космос при ближайшем рассмотрении?
– Космос в моём понимании – это порядок. В принципе, именно так это слово с греческого и переводится. Там всё идёт своим чередом. Чёрные дыры делают своё чёрное дело, потом что-то взрывается, вспыхивает, распространяется, крутится-вертится – и у генерального штаба нет никакой возможности вмешаться в жизнь звёзд и галактик. А на Земле что-то порядка не очень много. Наверное, поэтому люди и устремляют свой взгляд в небо. Отсюда и наши надежды, связанные с ним, и любопытство, и желание заглянуть в неведомое и понять, можно ли вообще дотянуться до звёзд.
А если описывать космос, то я скажу так: глубокий, суровый, таинственный и прекрасный.
Космический колотун
– На орбите космонавты видят какие-то особенные сны?
– Нет, точно такие же, как на Земле, – ничего особенного.
– Вы брали с собой в полёт какие-то личные вещи, которые там напоминали бы вам о доме?
– Нет. У меня были короткие полёты, так что в таких вещицах на борту не было необходимости. Вот если бы на год пришлось улетать, что-нибудь обязательно бы прихватил.
– А близость к бесконечности как-то влияет на ваши мысли? Есть время подумать о чём-то высоком?
– Да, там иногда задумываешься о том, что мы не одиноки во Вселенной. И эти мысли там кажутся очень закономерными#8194;– они не давят.
– Владимир Александрович, я знаю, что на вашу космическую долю выпало очень много нештатных ситуаций, связанных с риском для жизни. Можете рассказать хотя бы одну из таких захватывающих историй?
– На самом деле много чего было… Самое яркое, пожалуй, – это когда мы с Виктором Савиных вошли в станцию, а там мороз. А я холод больше всего не люблю. Виктору проще, он пермяк – как я смеюсь, из края вечнозелёных помидоров. А я к жаре привык. В детстве ни санок, ни коньков, ни лыж в руках не держал – какие в Ташкенте лыжи?! И вдруг такой колотун, мороз реальный – конечно, мне было немножко не по себе.
– Это в 1985 году, когда вам пришлось на законсервированную станцию «Салют-7» лететь?
– Да. Когда мы потеряли связь со станцией и надо было её реанимировать. Нам тогда пришлось состыковываться вручную, самим всё ремонтировать, восстанавливать системы. Наверное, это самый такой дребезжащий момент был в моей биографии. Потом, правда, мы всё-таки с заданием справились – всё починили, и станция ещё несколько лет проработала.
И время, и место
– Я знаю, что помимо научных открытий, совершённых вами в космосе, у вас есть изобретения, разработанные уже на земле. Например, какие-то необычные часы…
– Да, у меня их несколько. Первые я делал под заказ от «Роскосмоса». Мне поставили задачу придумать оригинальные часы, чтобы наши космонавты с ними летали. И я вспомнил, как порой непросто бывает определить координаты корабля, когда в иллюминаторе – сплошные облака. В итоге придумал часы, по которым можно приблизительно определить местоположение: какой океан или материк под нами. И получилась такая игрушка, которая существует только в виде небольшой пробной партии. В отряде она разошлась мгновенно, хотя некоторые из коллег очень критически отнеслись к этому механизму. У меня тоже есть один экземпляр, и я им очень дорожу.
А вторые часы – это связь времени с биоритмами. Давно известно, что в течение суток чередуется активность наших органов: печень в одно время лучше функционирует, желудок или почки – в другое. И эти биоритмы очень хорошо ложатся на циферблат – даже красивее, чем материки и моря. В общем, эти часы оказались довольно популярными в Китае, потому что тематика им близка. А вот в России они почему-то не пошли.
Есть у меня и другие задумки, но о них пока не буду говорить.
Настоящий художник
– А что вас подтолкнуло к тому, чтобы всерьёз заняться живописью?
– В принципе, это тоже из детства. Какие-то первые попытки я делал ещё дошкольником. А потом я – воспитанник Ташкентского суворовского училища МВД. И в отличие от общевойсковых, где главными были плац и оружие, у нас всё было поставлено правильно. По системе Макаренко, воспитания трудом. И у нас вопрос «Ты что, рисовать не умеешь?» звучал с таким же неподдельным изумлением, как и «Ты что, стрелять не умеешь?».
У нас были и рисунок, и живопись, и ваяние. То есть, по сути, при училище работала школа изобразительных искусств. А параллельно – музыкальная школа и литературный кружок. Нас даже бальным танцам учили…
На мой взгляд, умение рисовать для офицера обязательно. Потому что изобразить предстоящее военное событие проще, набросав его на листе бумаги. И это культура. А сейчас я, к сожалению, никак не могу вдолбить своему внуку, чтобы он не торопился, когда пишет буквы. У него получается, будто на одном проводе разные птицы расселись. И меня это немного выбивает из колеи – то, что он писать не умеет, не то что рисовать.
– Космическая тема в вашем творчестве#8194;– это понятно: вы всё это прочувствовали. А что-то ещё вас вдохновляет?
– Мне интересны пейзажи и портреты. Но, к сожалению, эта сторона моего творчества никого особенно не привлекает – все говорят: «Не отвлекайся – рисуй космос!»
– Владимир Александрович, на открытии третьей Всероссийской художественной выставки «Наука и космос на службе мира» вам вручили золотую медаль Василия Сурикова. Что вы думаете по поводу столь высокой оценки вашего творчества?
– Честно говоря, я не ожидал такого уровня возвеличивания. Я считаю себя просто любителем, дилетантом. Мне любопытно, как можно одно нечто нанести на другое и получить в итоге что-то вразумительное – вот и всё. Конечно, я очень признателен и благодарен за такую высокую оценку моих почеркушек.
Фото: Дмитрий ПРУДНИКОВ
