Военная быль от фронтовой медсестры
Ангелина Игнатьевна Маклецова прошла три войны: Финскую, Великую Отечественную и войну с Японией. Была она фронтовой медсестрой. Несмотря на свои 92 года, она полна сил, а память хранит немало трагичных историй. Одну из них она рассказала сыну Виталию, и он записал её воспоминания. Эту быль о руках Саши она рассказывает в школах, куда приходит, чтобы донести, как досталась нашему народу Великая Победа.Он ещё зарядит орудие!..
Шёл третий год Великой Отечественной.
…Дёрнувшись всем корпусом, видавшая виды полуторка, детище фронтовых лет, иссечённая пулями и осколками, рванула с места. Она увозила в сгущающихся сумерках с перекрёстка в сторону фронта одного из ожидающих попутной машины. Оставшиеся у дороги несколько офицеров беззлобно позавидовали, провожая глазами удаляющиеся огоньки задних фонарей машины. Везёт же капитану! И молод, и крепок, как дуб, и тяжёлое ранение перенёс, как другой простуду. И вот теперь после двухнедельного отдыха в городе Кемь, в санатории для выздоравливающих после госпиталя, опять повезло: уехал первым на попутке в свою часть, а им ещё ждать да ждать своих попутных машин. Да, повезло Саше!..
А машина всё дальше и дальше мчалась от перекрёстка. С каждым километром, оставшимся позади, всё ближе фронт, родная часть, где Саша был ранен в последнем для него бою. Хотя почему последнем? Он ещё повоюет! У него есть ещё счёты к уничтожившим его семью врагам. Он ещё обязательно сам зарядит орудие, когда будет дана команда: «По Берлину! Огонь!» И Саша сжал кулаки и поднёс их к лицу, рассматривая в сумерках, как бы проверяя их готовность вот именно сейчас дослать тот последний снаряд. Да, этим кулакам, той силе, которая была в них, могли бы позавидовать и былинные богатыри. А ведь совсем недавно, после ранения, когда он находился в хирургическом полевом госпитале ХПГ 22-16, его руки с трудом могли удержать ложку.
Ранение было тяжёлым, и если бы он не сумел тогда уговорить хирурга оставить его в госпитале, не посылать в далёкий тыл, вряд ли после выздоровления Саша был бы направлен в свою часть.
Главное, он был опять здоров. Причина успешного и быстрого выздоровления, возможно, не в том, что ты молод и крепок, а в том, сколько знаний, умения и доброты вложили врачи, медсёстры и нянечки, чтобы помочь снова встать в строй. Да и только ли тебе, Саша?!..
Патруль
От этих мыслей Саша невольно вздохнул и полез за папиросами. От запаха табачного дыма шофёр зашмыгал носом и покосился на папиросную коробку. Даже в сумерках кабины его взгляд был понятен любому курильщику.
– Кури, – нарушил молчание капитан и протянул папиросы водителю. Тот благодарно кивнул и молча сунул папиросу за ухо. Впереди фронт – как хищный зверь, который, укладываясь спать, рыком напоминает всем о своём присутствии.
Взошедшая луна то появлялась над самыми верхушками сосен, то вновь исчезала среда облаков – казалось, она сопровождает машину в поездке к линии фронта.
Вдруг впереди на дороге зажёгся красный огонёк, который стал описывать круги в воздухе. В узких лучах света фар, закрытых специальными щитками, мелькнули фигуры в маскхалатах с красными повязками на рукавах. «Патруль! Мать его!» – буркнул водитель и резко нажал на педаль тормоза. Взвизгнув, машина остановилась. Щёлкнул замок левой двери, и перед водителем возник силуэт, который, слепя фонариком в глаза водителя, хриплым голосом приказал: «Документы!» Луч фонаря метнулся в лицо капитана: «И ваши тоже!»
Сидящие в машине послушно стали доставать документы. Саша сбросил на пол кабины с обеих рук перчатки, чтобы удобнее было расстегнуть пуговицы новой, с золотыми погонами, шинели, выданной ему на вещевом складе госпиталя взамен его старой, истерзанной осколками и пропитанной кровью. Не успели его руки справиться с одной пуговицей, как щёлкнула и распахнулась вторая дверца. На уровне своего плеча Саша увидел широкоплечую фигуру в масхалате. «Здоровый парень», – мелькнуло в голове капитана.
В этот миг звук чего-то упавшего заставил его оглянуться – место шофёра было пусто, и только скрип снега да шум борьбы указывали, что водитель покинул кабину не по своей воле.
Хриплая чужая речь и страшная догадка: «финны!» – вернули застывшего на какой-то миг офицера к действию. Резкий удар ребром ладони в горло – и сунувшийся было в кабину широкоплечий диверсант отшатывается назад.
Услужливая память тут же подсказывает, что ТТ не заряжен, да и достать его из новой кобуры не так-то просто.
Держаться!
Единственный шанс – и руки легли на руль! Нужен ещё один миг, чтобы достать до педалей газа и сцепления, и тогда... Но мешают рукоятки коробки передачи и ручника, и этот миг упущен. Сзади уже наваливается противник – его руки царапают подбородок Саше, плотно прижатый к груди, стараясь добраться до горла, рвут ворот гимнастёрки. Враг обхватывает Сашу вокруг пояса и рвёт на себя, пытаясь выдернуть того из кабины. Но тщетно.
Командир разведгруппы финнов распрямляется над шофёром, которого только что втроём связали, а из машины до сих пор один из самых сильных подручных никак не может вытащить второго русского. Финн кошкой вспрыгивает со своей стороны на подножку кабины и со всей силы бьёт русского в лицо, в грудь, стараясь помочь своему подручному. Но русский упорен и крепок. Командир нервничает. Всем своим телом он чувствует, как бежит время, а упущенное время – это их возможная гибель...
Тонко взвизгивает выхваченное из ножен лезвие ножа. Истинно финский нож, крепкий и острый как бритва, гордость своего хозяина, застывает на какой-то миг в поднятой для удара руке командира группы. Выглянувшая из-за облака луна серебрит тонкое лезвие ножа и погоны капитана. Финн застывает: «Богатый трофей! Убивать нельзя!» И нож впивается в левую руку Саши.
Русский офицер вздрагивает, но руки по-прежнему, если даже не крепче, держатся за руль.
Удар, ещё удар! В кабине резко запахло кровью. Лезвие ножа тускнеет от крови, а этот русский так и не отпускает руля. Финн звереет, закусывает до крови губу и бьёт, ожесточённо бьёт ножом в локти ненавистному и страшному своей стойкостью капитану.
Боль! Жуткая боль разливается огнём по всему телу Саши. Она мечется после каждого удара по всему телу, сдавливает обручем виски, рвёт в клочья сознание и топит, топит его в кровавом тумане небытия. И всё же крупицы сознания, которые ещё неподвластны боли, твердят рукам: «Держаться! Держаться!»
Когда нашли машину
И кажется, что пальцы рук вросли в эбонит руля...
Луна испуганно прячется за тучу, а когда выглядывает, то освещает призрачным светом брошенную на дороге машину и кровавый след на лыжне, уходящей в сторону фронта.
Командир группы приостанавливается. Его серые глаза зло глядят на луну, на следы сзади.
Финн тихо, но зло покрикивает на впереди идущего широкоплечего подручного, и тот с ещё большим усердием рвётся по целине, прокладывая лыжню. И по этой лыжне, как в собачьей упряжке, двумя парами финны тянут санки с пленными, один из них Саша…
По распахнутым дверцам кабины, по крови на истоптанном снегу, по лыжне, уходящей в лес, бывалые воины без слов поняли, что здесь произошло. Им не надо было ничего объяснять, ведь за плечами у каждого было два с половиной года войны. Два с половиной года страданий, потери друзей и родных. Их души затвердели за эти годы. Этих бойцов уже нельзя было испугать кровью и трупами павших в бою. Но даже они отшатнулись от кабины машины, когда заглянули внутрь...
На руле висели, вцепившись в него, две уже окоченевшие руки! То были руки Саши.
В тот же вечер по радио Левитан сообщил: «...На Ухтинском направлении – без существенных перемен».
В городе Ухте на братском кладбище есть одно надгробие, на котором выбиты всего два слова: «РУКИ САШИ».
