Юрий Поляков ответил на вопросы смолян
Творческая встреча писателя, драматурга и главного редактора «Литературной газеты» состоялась в кинотеатре «Современник» в рамках VI Всероссийского кинофестиваля «Золотой Феникс». Полякову помогал народный артист России Юрий Васильев (на снимке - слева).Про советскую жизнь
– Мне, человеку, который родился и половину своей жизни, причём не худшую половину, прожил при советском строе, видеть то враньё и ту ерунду, которые показывают про это время, особенно в сериалах, – мне смешно! И когда я начинаю выяснять, кто написал сценарий, оказывается, что это сочинили молодые литераторы, выпускники Литинститута, которые родились в самом конце Советской власти и не застали её. Они пишут про неё такое «историческое сочинение». А мы-то это всё видели и знаем и достоинства этого времени, и недостатки.
Про цензуру
– Когда «Апофегей» выходил в «Юности», это было время, когда цензуры уже не было. И неправду говорят те, кто утверждает, что только в 1991 году у нас появилась свобода слова. Это неправда! Свобода слова появилась ещё при коммунистах, это 1988–1990 годы. Как активно печатавшийся литератор я вам говорю, что тогда не было цензуры.
Про кресло
– Ваше кредо как главного редактора «Литературной газеты»?
– Вы знаете, главное для главного редактора, извините за тавтологию, – это выбросить все свои писательские амбиции, симпатии, антипатии, фобии и так далее. Потому что главный враг главного редактора – это писатель. Потому что писатели – люди завистливые, злопамятные, самолюбивые. И если в подборе авторов, в оценке литературного процесса я буду ориентироваться на свои симпатии и антипатии, то это будет очень унылое зрелище! Например, в «Новом мире», которым руководил ваш земляк Александр Трифонович Твардовский, была великолепная проза, а поэзия там была гораздо слабее. Почему? Потому что главный редактор был поэтом. Поэтому главное моё кредо: не пускать в кресло главного редактора Полякова писателя Полякова! Это удаётся не всегда, но я стараюсь.
Про скандальное кино
– Ваше отношение к фильму Андрея Смирнова «Жила-была одна баба»?
– Я уже высказывался в «Закрытом показе» Гордона – к большому неудовольствию Андрея Сергеевича Смирнова и Натальи Дмитриевны Солженицыной. Потому что я там с ними серьёзно полемизировал. Понимаете, ну всё бывает в жизни, и греха на нашей земле, наверное, больше чем добродетели. Но когда в судьбе одной несчастной женщины сошлось всё: и муж – извращенец, и свёкор – снохач, и родственники пытаются её продавать кому-то, и насилует её какой-то совершенно ублюдочный дезертир… И так – весь фильм. Ну, так не бывает!.. Понимаете, так не бывает в жизни. Понятно, что искусство – это не жизнь. Но любое сгущение, любая концентрация в искусстве, обобщение, как раньше говорили, – оно хорошо до какой-то определённой степени. Иначе в какой-то момент зритель говорит: я не верю этому!.. Я не верю, что так бывает, я не верю, что такая у нас была страна! А если она была такая, то как она выстояла в великих войнах, почему она распространилась, практически бескровно, до Тихого океана?..
Когда выступала Наталья Дмитриевна Солженицына, она сказала, что этот фильм хорош тем, что здесь показано, каким чудовищным террором, каким кровопролитием большевики навязывали народу свою идеологию, свою систему, и что только через такую жестокость это можно было сделать. В противном случае никто бы это всё не воспринял. Но это тоже очень спорное утверждение! Гражданские войны везде были жестокими – во Франции она была такая же кровавая… Я сказал: «Наталья Дмитриевна! Ваш покойный супруг был человек очень умный и очень тонкий. Но ведь до тех пор, как он попал в лагерь, он же был пламенный марксист, он был пламенный коммунист! И он в тех письмах, за которые пострадал, критиковал сталинскую государственную политику, причём не справа, а – слева! То есть ему не хватало революции. Кстати, как и Варламу Шаламову, которого следователь спросил: «Почему вы вступили в троцкистскую боевую организацию?», а он ответил: «А потому что попов перестали вешать!» А он – сын священника! Представляете, какие были смещения в сознании людей?! Значит, для вашего мужа, который имел образование, кругозор, стержень, коммунистические идеи были привлекательными. Он в них верил до определённого момента. Почему же вы уверены, что других можно было заставить только штыком и петлёй?! Я говорю, что всё было гораздо сложнее. И мы хотим от кино этой сложности и не хотим очередной агитки, обличающей или красных, или белых. Извините, но даже фильм «Чапаев» показывает реалии гражданской войны гораздо тоньше и объективнее, чем фильм «Жила-была одна баба». Сейчас такое время, когда режиссёр может говорить: «А я так считаю!..» Но считаешь ты один, а смотрят тебя миллионы… Всё-таки какая-то ответственность перед историей должна быть, я так считаю. (Аплодисменты в зале.)
Про мистику
– Какое место в вашей жизни занимает Бог? Расскажите что-нибудь интересное, произошедшее с вами в личной или литературной практике, связанное с чем-то мистическим?
– Я, как большинство советских людей, воспитывался как атеист. Хотя мои бабушки были верующими, и как раз у бабушки была Библия, которую я читал, многого, конечно, не понимая… Я думаю, что путь воцерковления нашего поколения – очень сложный. Этим вчерашним партийным руководителям, которые в одночасье все оказались в храмах и держат свечку как вилку с маринованным огурчиком, – я им не верю. Так быстро не бывает! Это сложный процесс, и не на большую аудиторию об этом говорить, но надо сказать, что я действительно об этом много думаю, об этом есть в моих книгах и пьесах – в частности, у меня есть такая пьеса «Одноклассники». К сожалению, смоленский театр её почему-то в своё время не поставил, но она широко идёт по всей стране. Кстати, в моём литературном поколении очень многие стали священниками. Вот, скажем, отец Владимир Нежданов – мы с ним вместе начинали как поэты; у него сейчас приход недалеко от Шереметьева. Отец Владимир Вигилянский, который был пресс-секретарём у Патриарха, и сейчас у него какая-то серьёзная должность, – он был критиком, очень злым и серьёзным…
Расскажу мистический случай. Мы были в Черногории, а там, как известно, хранится десница Иоанна Крестителя. У нас была делегация писателей, нас туда завели. А с нами был такой отец Валентин, тоже очень интересный батюшка, с идеями, – он во многом послужил прототипом священника в моём романе «Грибной царь» (кстати, скоро выйдет шестисерийный фильм по этому роману). И я задержался и смотрел на эту реликвию, прости Господи, с таким, что ли, естествоиспытательским интересом: всё-таки руке две тысячи лет, что с ней случилось, как она сохранилась… А надо вам сказать, там нет мизинца и части безымянного пальца. И, значит, так я её рассматривал и, когда выходил, отец Валентин у меня спросил: «Ты чего так долго?» Говорю: «Всё-таки интересно, кисти две тысячи лет…» «Знаешь, – говорит, – на такие вещи нельзя смотреть глазами естествоиспытателя. Это – чудо, и на него нужно смотреть как на чудо!» Я кивнул, и потом нас повезли купаться на озеро. Я разбежался, нырнул и почувствовал жуткую боль! Там, оказывается, под водой такие камни, поросшие ракушками, острыми, как бритва. И я – мистика это или случайное совпадение, как знаете, – получил очень глубокий порез, он прошёл точно по той части руки, где отсутствовали пальцы у десницы Иоанна. Мне потом зашивали, я сижу: бинты, кровища… Подсаживается отец Валентин и спрашивает: «А где ты порезался?» Я говорю: «Вот здесь» – и вдруг понимаю, что это за место (сначала до меня не дошло). Он: «А я тебе говорил!..» Понимаете? Случайное совпадение? Мистика? Думаю, что ничего случайного не бывает, это был какой-то знак. Но – я ещё на пути к подлинному воцерковлению, поэтому с меня пример брать не надо! (Аплодисменты в зале.)
Про театр
– Увидим ли мы ваши инсценировки в театрах Смоленска?
– Инсценировок по моим вещам написано много. Очень активно идёт «Козлёнок в молоке» в театре Рубена Симонова уже 15 лет, у Дорониной во МХАТе инсценировка «Грибной царь», в Питере идёт инсценировка «Небо падших»… Кстати, в ноябре на экраны выйдет фильм, снятый по моей повести «Небо падших». Там в главной роли Вилкова; по-моему, неплохой фильм… Но дело в том, что в основном я пишу оригинальные пьесы. И в Театре сатиры у меня идут две: «Женщины без границ» и «Хомо эректус», который в репертуаре больше десяти лет. Главную роль там играет Юрий Васильев, пьеса всегда идёт на аншлагах, на аплодисментах… Я, кстати, сегодня встречался с художественным руководителем вашего театра, мы договорились, что я ему покажу новую пьесу… Года четыре-пять назад у меня закручивался роман с вашим областным театром, но он как-то ни к чему не привёл. Мне кажется, в театральной жизни мистики гораздо больше, чем в религиозных проблемах (улыбается), и я уже давно привык полагаться на провидение! Может быть, новая пьеса заинтересует ваш театр, и тогда мы сможем повидаться спустя какое-то время на премьере.
Про плоды перестройки
– Вот этот порыв к улучшению, совершенствованию страны, общества, в котором мы жили, он был настолько искренен, он был настолько мощным, пассионарным, и он был настолько чудовищно обманут и повёрнут против людей!.. Те улучшения, которых все ждали и хотели, они для большинства людей оказались ухудшениями. Видимо, теперь появилась социальная апатия, если хотите – историческая апатия, что очень опасно для народа. Историческая апатия – это страшная болезнь, от неё гибли великие цивилизации. И появилась боязнь, что вот этот порыв к улучшению опять обернётся ухудшением!..
Просто про кино
– Мне кажется, проблема современного кино – в отсутствии серьёзной литературной базы. Потому что фильм – это, грубо говоря, спектакль на экране. Если хорошая пьеса, то и спектакль будет хороший. Если пьеса плохая, то можно её, конечно, как-то подтянуть, чем-то подкрасить… Ведь, понимаете, вся эта матерщина – она отчего идёт? Оттого, что подспудно тот же режиссёр понимает: «А чем ещё я могу захватить зрителя?..» Ведь советское кино – при всём том, что оно существовало в достаточно жёсткой идеологической системе (хотя, как сейчас выясняется, американская идеологическая система тоже очень жёсткая, только они по-другому режиссёров строят, не с помощью партсобраний, а с помощью финансов, что работает гораздо сильнее), – я помню советские фильмы: в них была продумана каждая сцена, прописаны все диалоги, всё было точно!..
Про сценаристов
– Мы много раз писали о том, как сценарии Юрия Арабова приводят к тому, что снимаются плохие фильмы. Если это исторические сценарии, то они не объективны. Например, «Завещание Ленина»: рассказана история Варлама Шаламова. Но она же рассказана не до конца! Получается, жил хороший человек, хороший писатель, вдруг – пришли, его забрали. Ну, уж если ты начал рассказывать эту историю, ты расскажи про политическую борьбу, про то, что было мощное троцкистское подполье, оно хотело мировой революции, о чём у нас постоянно забывают сказать: эти ребята хотели, чтобы страна не выбиралась из кошмара 1917–1922 годов, а чтобы она снова в него влезла… Про это ничего не говорят! А ведь по нынешним понятиям Шаламов был экстремист! И сегодня его точно так же арестовали бы! Тут Сталин абсолютно ни при чём. Я застал Шаламова живым, а мы ж тогда, поэты, в середине семидесятых годов все были лютые антисталинисты, и когда мы начинали при нём ругать Сталина, ничего не зная про эту эпоху, он нам говорил: «Ребята, не надо! Вы просто не понимаете, что это было за время!..» Это был Шаламов, уже прошедший лагеря, написавший «Колымские рассказы» и так далее. И эта сценарная кривизна проявляется не только в этом! Наш корреспондент брал интервью у того же Арабова. Спрашивает: вот вы писали сценарий «Раскола», скажите, а вы читали эпопею Владимира Личутина? (А это – главное в нашей литературе сочинение о расколе.) Он говорит: «Нет, я не читал. А зачем мне это читать?» Минуточку, но как же вы пишете про это время и не прочитали главной книги об этой эпохе?! Он: «А это не надо, абсолютно!» Хорошо, подождите, а если вы будете писать про войну 1812 года – не обязательно «Войну и мир» читать? «Не обязательно!» Это говорит Арабов. И этот человек – заведующий сценарной кафедрой во ВГИКе!.. Представляете, каких сценаристов эта кафедра выпускает?! В результате что получилось? Вот у нас был юбилей войны 1812 года – хоть один приличный фильм сняли?!
Ещё раз хочу сказать. Вся проблема современного кино – нет сильных, настоящих литературных сценариев, отражающих нашу жизнь. Настоящую, не придуманную. Когда они появятся и будут хороши с литературной точки зрения – и кино пойдёт! И будут признаны другие режиссёры, и будут признаны другие актёры, понимаете? (Аплодисменты в зале.)
Про КПСС и КПРФ
– Мне рассказали одну любопытную вещь. Помните знаменитый эпизод, когда один из знаменитых витий перестройки, кстати, из театральных сфер, сжёг у всех на глазах свой партбилет? Помните? Так вот, мне недавно рассказал человек, который тогда работал в этом театре, что этот «билет» ему нарисовали бутафоры, и на самом деле он сжёг бутафорию, а партбилет на всякий случай оставил. Интересная деталь, да?
Хочу сказать, что я вступил в партию в 1980 году, и я из неё не выходил. Поскольку она была распущена, я прекратил своё членство в ней. У меня дома хранятся партбилет и учётная карточка – я её забрал из райкома. А КПРФ… Знаете, я считаю, что КПРФ – очень влиятельная и очень важная часть нашего политического спектра, хотя я не состою в КПРФ. И там сейчас подобрались люди очень неглупые. Например, мне очень нравится Мельников – как он говорит, его мысли… Там люди серьёзные, И я считаю, что нам давно пора переходить к коалиционному правительству. Мне лично непонятно, почему, если коммунисты приходят вторыми на выборах, у них нет портфелей в правительстве? Что за странная демократия? Если бы в коалиционное правительство входили не какие-то странные люди, которые руководят медициной, никогда не работав в медицине, или руководят строительной сферой, никогда ничего не строив, – вот если бы пришли люди, в частности, из КПРФ, я считаю, это правительство было бы сильнее. И оно бы отражало расклад политических сил в обществе!
Про демократию
– Демократия чаемая, как её академик Сахаров себе представлял, она ж закончилась в октябре 1993 года, когда был расстрелян парламент. Всё! Первый же конфликт между исполнительной и законодательной властями был разрешён с помощью танковой стрельбы. Дальше вся наша демократия пошла по совершенно другому пути. Поэтому когда кто-то из моих друзей-либералов начинает рассказывать, вот, мол, у нас полицейское государство, я говорю: дорогой мой, а что ты делал в октябре 1993 года, когда расстреляли парламент? Ведь символ демократии – это именно парламент, а не правительство!.. Что ты делал? Ты – поддерживал. А я, между прочим, опубликовал в «Комсомольской правде» статью «Оппозиция умерла – да здравствует оппозиция!». Это была единственная в тогдашней открытой прессе (потому что многие газеты закрыли) статья против расстрела Белого дома. «Комсомольскую правду» тогда закрыли на два дня, но потом открыли – ума хватило!..
Скоро выйдет книга моих статей «Государственная недостаточность», это статьи с 1986-го по нынешнее время. Я, в отличие от многих своих собратьев, могу переиздавать статьи, потому что за все эти годы не написал ничего такого, за что мне теперь было бы стыдно. Даже заблуждения и ошибки – как говорится, в рамках допустимого! (Улыбается.)
Фото: Сергей МУХАНОВ
