Детство, опалённое войной. Часть 2
Smolgazeta.ru продолжает публиковать материалы, подготовленные редакцией в рамках проекта «Архивы нашей победы». Мария Егоровна Котяхова-Манжула вспоминает о военном детстве. Часть 2. Начало.
Трое из Ёрзавки
В отряде были ребята из разных деревень, но особенно мне запомнились трое из Ёрзавки. Тимофей – наш завскладом, где хранили оружие и продовольствие. В одном из боёв его ранило в руку, и ему дали эту работу. Мы, дети, не любили Тимофея, потому что он замучил нас чисткой патронов.
Запомнился молодой парень Коля. В одном из боёв Колю убили, но партизаны сумели привезти убитого в отряд, и родственники забрали его хоронить в свою деревню.
Сохранился в памяти Александр Малетенков, который оставил о себе не только в отряде, но и во всей округе неувядаемую славу. Это был любимец отряда – красивый, воспитанный и отчаянный парень. Он ненавидел немцев всей душой. Помимо участия в боях Сашка расстреливал пленных немцев и полицаев. Это была его работа, больше за это дело никто не брался в отряде. Я каждый день носила ему парное молоко, считая своим младшим братом. Немцы, наверно, охотились за Сашкой, ибо однажды по наводке предателя выловили и жестоко казнили…
Белые флаги
Партизанский отряд пробыл в деревне до конца мая 1942 года. Немцы и полицаи в своём тылу уже не могли справиться с партизанами, которые держали под контролем Ельнинский и часть Екимовичского района. Поэтому они сняли с фронта армейские части и бросили их на уничтожение партизан.
В конце мая 1942 года жители деревни вынужденно ушли с партизанами в лес, так как оставаться в деревне становилось опасно, уже зверствовали каратели. Но там тоже небезопасно было. Никто не разводил костёр, даже курить боялись. Целыми днями над лесом висела «рама». А их самолёты постоянно бомбили и обстреливали из пулемётов лес, замечая хоть малейшее движение. Есть было нечего, ещё не выросла трава для кормления скота, люди оказались в очень трудном, безвыходном положении. Постоянно наблюдая за Пятидворкой, взрослые видели, что немцев в деревне нет. И однажды женщины решили пойти в деревню, чтобы напечь лепёшек из гнилой картошки, так называемых «тошнотиков».
Пришли мы в деревню, только затопили печь, как откуда ни возьмись появились немцы. Словно ждали нашего появления. Это произошло так стремительно, что никто из нас не успел убежать. Собрали нас 14 человек в одну хату и поставили рядом немца-конвоира, который, как мы догадались, понимал по-русски. Мы договорились между собой ничего не говорить об отряде. Немцы же для устрашения притащили пулемёт и установили напротив двери, а рядом поставили миномёт и стали «швырять» мины в сторону леса, откуда мы пришли.
Наши женщины, увидев это, стали плакать и просить немецкого офицера, тоже говорившего по-русски, чтобы они не стреляли по лесу. На что офицер ответил: «Мы военные и с мирными жителями не воюем, а раз ваши жители в лесу, значит, они партизаны». Моя мать попросила, чтобы мне разрешили сходить в лес за односельчанами, но офицер ответил: «Такие девочки, как она, сейчас работают шпионами, и я не разрешаю, а попытается убежать, будет расстреляна».
Через несколько дней офицер пришёл сам и сказал, чтобы я шла в лес и попросила жителей возвращаться в деревню, пообещав никого не расстреливать. Я, наспех собравшись, тут же и побежала. Вброд перешла Десну и углубилась в лес. Лес я знала, хорошо ориентировалась в нём, ничего не боялась.
Когда же прибежала на место, где оставались односельчане, там уже никого не было, все уехали далеко вглубь. А партизаны ушли ещё дальше, в Ельнинский район, в Мутищенские леса. Там как раз начинались тяжёлые бои с окружившими партизанский край немцами.
Я нашла дорогу, по которой проходила колея, и поняла, куда уехали люди. Опять побежала – и всю дорогу бегом, так я хотела увидеть своих. Бежала долго, пока меня не окликнули. Дорогу, видимо, контролировали, кого-то ждали. Меня встретили с криком: «Маня, ты жива?!» Я сказала, что все живые и что пришла за ними, прислали немцы и сказали, убивать никого не будут. Все обрадовались, так как выхода другого не было. Вывесили над обозом белые флаги, чтобы немцы не стреляли, когда выедем из леса, и тронулись в путь.
Приехали в деревню, а нас там уже ждали. Полицаи сразу бросились отбирать коров и лошадей у людей. Бабы заголосили, дети заплакали, а немцы стояли и смеялись, наблюдая за тем, как русские грабят русских. Сами немцы ничего не брали, но и полицаям не мешали мародёрствовать, только не давали бить нас.
Немецкий офицер, глядя на всё происходящее, стоял какой-то загадочный. Наш сосед Никифор Маришев подошёл к нему и сказал, что он коммунист. Офицер спросил: «Зачем ты мне об этом говоришь?» На что Никифор ответил: «Лучше я скажу, чем скажут люди». Офицер немного помолчал и дал Никифору совет: «Вас всех заберут в лагерь, и мой тебе совет никому больше не говорить об этом. Постарайся затеряться в лагере». Позднее Никифор с сыном оказались в Германии, но остались живы и после войны вернулись на родину. В этот же день всех мужчин из деревни – от 15-летних и до глубоких стариков – забрали в рославльский концлагерь. Там они пробыли два месяца, и их… отпустили. Мы всё думали, что не без помощи того офицера.
Они пришли в сентябре 1942 года, и, видать, от вернувшихся из лагеря вспыхнула эпидемия тифа в деревне. В нашей хате все четыре семьи лежали повалом. Не болел только мой отец, участник революции 1917 года. Тифом он ещё в те годы переболел, поэтому теперь присматривал за нами. Тиф – это страшная болезнь. Нас никто не лечил, и болели мы на выживание. Человек впадал в беспамятство на целых 11 дней, а на 12-й наступала развязка. Или ты умирал, или выздоравливал. Из нашей семьи никто не умер. Умерли две женщины из нашей хаты, оставив одна четверых детей, другая пятерых. У одной ребёнку было всего шесть месяцев, у другой и того меньше.
Окончание следует...
