Я там был!
Главным гостем стал независимый репортёр, военный корреспондент добровольческого корпуса Минобороны РФ, военный корреспондент интернациональной бригады «Пятнашка», автор телеграм-канала «Ты там был?» Павел КУКУШКИН. Встреча вызвала живой, неподдельный интерес у слушателей. В открытом диалоге спикер ответил на вопросы студентов и курсантов военного учебного центра, а также журналиста «Смоленской газеты».
Летописец СВО
– Вы освещаете горячие фазы военных конфликтов, а приходилось самому брать в руки оружие?
– Слава богу, нет. На полигоне я стрелял практически из всех видов стрелкового оружия, неоднократно находился с ребятами во время боя, но без оружия. Для себя я чётко вывел формулу: если наступит опасность и от моего участия будет зависеть жизнь бойцов, то, абсолютно ни секунды не колеблясь, я возьму в руки оружие.
– Сейчас можно сказать, что вы воюете с камерой в руках?
– Да, это расхожая фраза, которая абсолютно определяет смысл моей работы. Наш командир так говорит о работе военкора: боец стреляет, конкретно работает по одному, двум, трём, максимум десяти противникам, а сила слова работает уже на тысячи, сотни тысяч, даже на миллионы. Это важно, тем более в информационном поле нам есть куда развиваться, противник – коллективный Запад, включая киевский режим, – в этом плане работает мощнее, не гнушается грязными технологиями, использованием всякого рода фейков, заведомо откровенной лжи. Мы не уподобляемся противнику, и в этом наше отличие. Мы транслируем только правду, но усилить наше воздействие, конечно, нужно, и именно на западное общество, оно нуждается в том, чтобы знать правду, а единственный источник объективной информации – это мы.
– Какой из ваших репортажей вам больше всего запомнился?
– Вспоминается один из лучших, на мой взгляд, репортажей, который получился в тот момент, когда мы вытаскивали раненого с позывным Иркут под обстрелом. Накат противника, прилёт, бойца ранило в обе ноги, он не мог идти. Когда увидел нас, подумал, что к нему противник идёт, – гранату положил на себя и чеку выдернул, собирался себя подорвать. Наши подбежали, забрали у него гранату. Окопы сделаны так, что очень много поворотов, узкие, на жёстких носилках не протащишь. Я побежал за мягкими носилками, принёс, мы вытаскивали Иркута часа полтора: одной рукой его нёс, а второй рукой держал камеру, снимал происходящее. Дотащили Иркута, спасли. Одну ногу ему пришлось ампутировать, но он остался жив и вернулся воевать в «Пятнашку» оператором БПЛА. Репортаж в итоге получился очень живой, от первого лица. Но я же к этому не шёл, так получилось – я как акын в Средней Азии: что вижу, то пою.
Была такая ситуация. Бойцы показывали мне захваченные ими накануне позиции вэсэушников. Обычно я иду в середине, а в этот момент я остановился снимать их позиции. Боец с позывным Горец меня обогнал и пошёл дальше там, где шёл обычно я, – и наступает на мину, подрывается. В момент взрыва противник нас срисовывает, видит, что подорвался, понимает: значит, идёт группа, – и начинает миномётный обстрел. Я снимал в тот момент, у меня получились кадры подрыва. Назвать это удачей язык не поворачивается, потому что человек потерял ногу, но при этом получился очень правдивый, резонансный материал – человек в прямом эфире подрывается на мине. Такой репортаж позволяет зрителю понять, что это такое... Это не постановочный кадр: человек идёт впереди тебя, и вдруг он в следующий момент подрывается. В первые секунды шок, потом сразу же мозг начинает работать как компьютер. Ты стремишься чётко выполнять указания командира, который говорит, что тебе делать. Бойцы взялись Горца тащить. В данном случае я обвешал себя всем оружием бойцов – автоматами, РПГ, – не знаю, кому в тот момент тяжелее было. Я шёл с трудом, провалился в окоп. На самом деле много таких историй, когда трагизм и комичность сочетаются в одной истории. Казалось бы, драматичная ситуация, подрыв бойца, он потерял ногу, ему делают обезбол, тащат, по нам кладут из миномёта, в этот момент я проваливаюсь в окоп, пытаюсь показать, что я там, а окоп глубокий, хохлячий, достаточно серьёзный, целиком меня не видно. Я вижу, как наши проходят, окоп в кустах, они меня не видят, и я высовываю автомат, чтобы показать, что я здесь. В этот момент идёт боец с позывным Москаль: «О, мой автомат», берёт его и дальше пошёл – у него даже мысли не было, что там, внизу, я, что этот автомат протянул человек. Просто взял его и пошёл. Таких курьёзных историй очень много.
Чувство юмора – важный момент. Юмор спасает очень сильно. Говорят, у врачей циничный юмор, чёрный, у бойцов он тоже циничный. Розыгрыши у нас обожают, особенно абхазы. Приезжаю я к их расположению, они все аджику любят, называют абхазским маслом, всё с ней едят. Говорят: «Аджику будешь?» Я: «Нет, спасибо, знаю вашу аджику, после неё потом три дня живот крутит». – «Ты эту не пробовал, с ментолом. Такой холодок, ты попробуй». И я прям из банки ложку хватанул: слёзы, дышать не могу, весь красный. Вот так веселятся. Я: «Понял, больше никогда не буду есть аджику». Приезжаю к ним через день, говорю: «Я помню твою аджику с ментолом». Он говорит: «Сейчас новую завезли, вишнёвую»... Юмор и розыгрыши там постоянно присутствуют.
– Как у вас устроен быт?
– В расположении в пунктах постоянной дислокации у ребят достаточно комфортные условия, у нас даже вода есть, в отличие от Донецка, где вода по графику. На ЛБС всё зависит от того, где находишься. Например, под Авдеевкой, Часовым Яром в землянках, блиндажах жили. В курском приграничье – в населённых пунктах, но не в домах, а в подвалах, потому что дома срисовывает противник и работает по ним.
Быт устроен по-разному, но везде, где я был, чистота идеальная – это очень важно, нигде не было грязи, замухрыстости. Спускаюсь в блиндаж, стоит обувь в предбаннике, все босиком ходят, идеальная чистота, и так везде. Обязательно дежурный подметает, порядок наводит.
В каких бы условиях ни находились парни, они всегда следят за чистотой, у них с собой огромное количество влажных салфеток на случай, если нет возможности помыться. Это касается не только нашей интербригады «Пятнашка». Везде, где я был – и у танкистов, и у пехотинцев, и у десантников, – идеальная чистота, все они за этим смотрят, и это очень приятно, потому что бытие определяет сознание. Порядок дома – порядок в голове. Это очень важно.
– Бойцы перед отправкой в зону СВО проходят достаточно долгий курс психологической, физической подготовки. А как готовятся военные корреспонденты?
– Работа военкора в зоне спецоперации также требует особой подготовки. Для этого Минобороны России проводит специальные курсы, где учат всему: начиная с того, как вести себя, что снимать, что не снимать, и вплоть до оказания первой медицинской помощи. Ехать неподготовленным в зону вооружённого конфликта ни в коем случае нельзя, это опасно и для самого себя, и для бойцов: в желании снять горячий репортаж можно засветить противнику ориентиры, и потом будет прилёт. Ходить с этим чувством вины всю жизнь – не дай Бог...
Как и в любой профессии, есть и так называемые курсы повышения квалификации.
На волосок от смерти
– Павел, часто в массмедиа появляются новости о гибели военкоров на линии боевого прикосновения. Военкор – специальная цель для уничтожения. Вы в зоне военной операции чувствовали особую опасность для себя?
– Сразу скажу: персонифицированно я себя целью не ощущал. Я всё-таки не такой известный военкор, как Саша Сладков, Семён Пегов, Саша Коц – это военкоры с серьёзным именем, Зеленский их в список личных врагов записал. Но тем не менее, конечно, опасность присутствует, поскольку ты находишься там с бойцами. Были моменты, когда я понимал, что, возможно, не вернусь. Скажу так: мозг в этот момент отключается. Ты находишься с бойцами, степень доверия к которым на высоком уровне, они несут за тебя ответственность, ты должен просто выполнять команды: идти, лежать, бежать, падать.
Чувство страха присутствует всегда – врут те, кто говорит, что страха нет, либо эти люди дураки. Страх – это следствие инстинкта самосохранения. Но здесь очень важно понимать разницу между страхом и паникой, не дать панике затмить мозг.
Там страшно, но ты в этот момент просто включаешь какие-то внутренние резервы и мобилизуешься. Я в своё время увлекался экстремальными видами спорта, в частности, внетрассовым катанием на сноуборде. Когда стоишь на горе и сейчас тебе лететь вниз – тоже страшно, но ты делаешь осознанный выбор. Вопрос цены риска. Но в спорте ты получаешь удовольствие, а здесь осознаёшь, что делаешь очень важное и нужное дело, ответственность включается.
Очень правильные слова сказал мой коллега и друг Семён Пегов, рассказывая историю о том, когда, ещё будучи молодым военкором, он снимал столкновения в Египте. Семён записывает видео, и его оператор тянет за руку, говорит, всё, пошли, пойми, нам важно не снять, нам важно привезти, сделать материал и выдать его. Это очень важный момент, который каждый военкор должен понимать. Ключевое – не снять, а привезти материал обратно и показать то, что ты сделал.
Любой военкор, который работает на ЛБС, когда-либо был на волосок от смерти, но никто не считает, сколько раз, никто ни в коей мере не бравирует этим, потому что это дурной тон, – любой боец на одну твою историю расскажет сто своих...
Если бы этот вопрос не задали, я бы об этом даже и не вспомнил. У нас был случай. Месяц не могли вытащить наших парней из Авдеевки. Их убили ночью, убили с издевательствами: были прострелены конечности. Это сделала 25-я воздушно-десантная бригада ВСУ, с 2014 года она славится именно идеологической прошитостью и ненавистью к «сепарам», как они нас называют, ко всем добровольцам. Они наших убитых бойцов выложили на брустверы так, чтобы мы их видели, а подобраться к ним было нельзя... Они поставили пулемёт и, как только мы вылезали, начинали по нам работать. В результате командир разработал операцию, взяли штурмом с другой стороны, положили приличное количество противников, наши ребята отомстили и вытащили.
Да, опасность присутствует, но в этот момент думаешь о том, чтобы не подставить пацанов. Бывает очень страшно, особенно с появлением FPV-дронов, но это часть работы. В 2022 году мы ходили по Авдеевке абсолютно спокойно, смотрели только под ногами растяжки или снайперов – они очень серьёзно работали. С появлением дронов всё изменилось – надо и наверх смотреть. Один раз лично увидел, как пуля в бруствер ударилась: поскольку я высокий, идти согнутым всё время тяжело, на какой-то момент я выпрямился, и в этот момент пуля просвистела. Я тогда, конечно, перекрестился...
Тема веры, к слову, – это отдельная история. У моего любимого певца Егора Летова из группы «Гражданская оборона» есть строчки в песне: «Не бывает атеистов в окопах под огнём». Это действительно так. Иногда такие случаи происходят, что ты понимаешь: ангел рядом, тебя кто-то бережёт.
Мы все – братцы
– Если далеко от темы военной журналистики не уходить: на кого из самых топовых журналистов, военных корреспондентов, которые сейчас работают на СВО, сто процентов стоит подписаться? У кого максимально полезная, правильная информация, чёткая, правдивая? Сейчас огромное количество каналов, не всегда понимаешь, кто вообще за ними стоит. Ваш топ-3?
– На Павла Кукушкина надо подписаться.
Вообще, у военкоров нет такого понятия «топ», нет никакой иерархии. Внутри цеха все – братцы. У человека, который постоянно мелькает на экране, бОльшая известность. Женя Поддубный – абсолютно героический человек, выживший после атаки FPV-дрона и достойный награды.
Семён Пегов однозначно даёт абсолютно точную информацию, Саша Коц, корреспондент «Комсомольской правды», Женя Поддубный. Боюсь обидеть тех, кого не назову. Дядя Саша Сладков, конечно, такой человек, причём он очень много даёт как раз личной оценки, иногда достаточно расходящейся с официальной точкой зрения, – это круто и интересно, его репортаж ещё честнее становится. Может, и с матерком, но из песни слов не выкинуть.
Возвращаясь к вопросу: я считаю, каждый выбирает для себя, кого читать. Я назвал известных.
Мы воюем не за территории, мы воюем за людей
– Когда и как, на ваш взгляд, закончится СВО?
– Хороший вопрос. Я для себя выработал такую формулу: мы воюем не за территории, мы воюем за людей. У нас не захватническая война за приобретение территорий, мы воюем за освобождение людей, за их возможность разговаривать на родном языке, возможность жить спокойно, зная, что не будешь притеснён по национальному признаку. И в этом контексте, конечно, хотелось бы освободить как можно больше людей. Мы же понимаем, что русскоязычные люди – это не только Донецкая, Луганская народные республики, Запорожская и Херсонская области, их гораздо больше: Днепропетровская область, Харьковская, Сумская, Криворожская – это всё русскоговорящее население.
Признанные Конституцией РФ территории должны быть за нами, это однозначно. Президент об этом заявлял, и это абсолютно правильная позиция. Мне, как и подавляющему большинству людей, с кем я разговаривал, хочется, чтобы русские города Одесса и Николаев вернулись на свою Родину. Я знаю, как там люди запуганы. У меня есть друзья и в Одессе, и в других украинских городах, я с ними общаюсь. Они говорят: «Мы боимся выходить на улицу, потому что ходят молодчики, не дай бог они тебя заподозрят в симпатиях к России, всё...» Там индульгенция на убийство: никто даже не будет с тобой морочиться, просто пристрелят. Естественно, люди боятся. Сто вооружённых человек могут в страхе держать огромный многотысячный город...
Вопрос очень сложный. Любая война заканчивается переговорами, безусловно. Я очень горжусь нашим президентом за его последовательность. Он говорит, да, мы за остановку войны, мы за мир, но мы за мир на таких условиях, чтобы это не повторялось. Не передышка для того, чтобы опять попереть на Россию, а всё, мы закончили – закончили с националистическими идеями, закончили с расширением НАТО на Восток, закончили с милитаризацией Украины как боевого кулака Запада. Тема должна быть закрыта раз и навсегда. А вопрос территорий, скажем так, обсуждаемый. При изменении режима можно потом уже договариваться о том, чтобы те русские, которые готовы переезжать, они бы переехали на наши возвращённые территории и могли бы жить там.
Говорить о том, когда и как это должно закончиться, тяжело, но это должно закончиться раз и навсегда и, на мой взгляд, освобождением как можно большего количества русскоязычных людей. И как можно быстрее.
– Что вас связывает со Смоленском?
– Как и любой русский человек, я знаю историю Смоленска и с уважением отношусь к смолянам и городу, к его героическому наследию. На протяжении веков Смоленск – западный форпост России. Благодаря Смоленску и смолянам мы противостояли постоянной интервенции и поляко-литовцам, и французам, и немцам. Я приехал в Смоленск впервые, надеюсь, что не в последний раз.
– Вы после интервью сразу направляетесь в зону спецоперации?
– Да, еду обратно. Вообще, я всегда нахожусь там, с бойцами. Приезжаю кратковременно в Москву на эфиры, побыть в семье и потом возвращаюсь на линию боевого соприкосновения (ЛБС) в зависимости от участка фронта, где находятся бойцы моего подразделения «Дикая дивизия Донбасса» (интербригада «Пятнашка»). Сейчас это Часов-Ярское направление, до этого, с момента украинского вторжения в Курскую область, мы полгода были в курском приграничье.
У наших бойцов самый крепкий тыл
– Как семья ваша относится к командировкам?
– Плохо. Каждая жена хочет видеть своего мужа всегда рядом. Но выбора нет. Я же в традиционных ценностях живу, по домострою: как глава семьи сказал, так и будет. У меня такая работа. Конечно, они понимают, переживают. Благодарность и уважение матерям и жёнам участников специальной военной операции, которые ждут, верят, поддерживают и вдохновляют своих героев. Они находятся в большем напряжении, чем мы. Условно, я в Донецке в кафе макароны кушаю, а супруга думает, что я на самом передке, она не знает, где я нахожусь в данный момент. Они переживают гораздо больше, когда два-три дня нет новостей, начинают дёргаться. Конечно, стараемся постоянно находиться на связи. Военкору легче – мы всегда на связи со средствами массовой информации, у нас есть возможность выхода в эфир, нас видят по телевизору родные и близкие. А у бойцов такой возможности нет, особенно если они на ЛБС без средств связи. Поэтому в своей работе я стараюсь максимально снимать участников СВО, показывать, чтобы их видели родственники, близкие. И если у меня есть возможность отдать на федеральный канал сюжет про бойцов, я искренне радуюсь этому: их близкие видят, что они живы, и гордятся, что сына, мужа, отца показали по телевизору.
Продолжение следует
Мария Образцова
