Смутные ощущения Сергея Соловьева
В Смоленске зажглась звезда народного артиста, кинорежиссера, сценариста, автора знаменитой трилогии «Асса» - «Чёрная роза - эмблема печали, красная роза - эмблема любви» - «Дом под звёздным небом»…В Смоленске у Сергея Александровича был большой творческий вечер в кинотеатре «Современник». Переполненный зал и вопросы, сыплющиеся один за другим, удивили и порадовали режиссера. Он охотно отвечал, много шутил, травил байки и очень серьезно размышлял о судьбе российского кинематографа. А после встречи охотно ответил на вопросы смоленских и столичных журналистов…
- Как вы оцениваете «Золотой Феникс» и фестивальную жизнь в России в целом?
- Высоко и у меня нет ни малейшего желания критиковать те или иные фестивали. Они все хороши по-своему. Потому что они все вместе в совокупности настроены на то, чтобы восстановить утраченный кинематограф. И они действительно это делают.
- Сейчас в зале идёт ваш фильм «О любви»…
- Да, но для этого фильма максимальная аудитория 18 человек. Я не думаю, что многие его досмотрят до конца. А ведь были времена, когда смотрели длинные колоссально серьезные фильмы без каких-то развлекательных эффектов.
- Что для вас значит «звезда» в Смоленске?
- Во-первых, я должен понять, что там будет заложено. Я все думаю, как мы ее будем закладывать. Кирпич там какой-то или что (улыбается). Мне ее не показывали еще. Поэтому когда вы меня спрашиваете, что я чувствую, - дикое любопытство. Что значит заложить звезду? Заложить звезду - это как настучать в полицию.
- Несмотря на то, что вы приехали в Смоленск всего на один день, вы успели побывать на небольшой экскурсии. Какие впечатления?
- Большое впечатление. Более многострадального города в России трудно отыскать. Все войны прошли через него. И первое с чем я стал приставать к знатокам: как так получилось, что немцы оставили груду руин вместо города, а собор остался нетронутым. Мне стали что-то объяснять…
Пока я гулял, меня не покидало ощущение того, что всё-таки город не всегда совокупность строений. Город – некая воздушная подушка с каким-то географическим и историческим пространством. Это очень важно. Приезжаешь в Питер, думаешь «Вооот это Питер!». Родственность воздушной подушки Питера и вашего города – это очень большое качество. По своей генетике Смоленск столичный город.
- Расскажите о судьбе одного из ваших последних фильмов «2-Асса-2».
- Никого не интересуют вещи, на которых нельзя заработать. Существует легенда, что Тарковский совершенно некоммерческий режиссер. Якобы ни одна его картина не возвратила средств, которые были в неё вложены. Это неправда. Уже 27 лет как Тарковский ушел из жизни, а «Мосфильм» ежегодно получает за его фильмы 200 000 долларов минимум. Если все это сложить, то коммерческие возвраты очень большие. Воровская коммерция, когда ты хочешь немедленно сорвать куш и убежать, в лучшем случае – поделиться, никак не годится для того, что мы называем киноиндустрией.
- В 1990-е годы вы уже понимали, что ждет страну впереди?
- Ну да. Я не понимал, в какой степени, но понимал, что ничего хорошего не будет. Эльдар Рязанов учился у Эйзенштейна и постоянно приставал к Сергею Михайловичу, чтобы тот надписал ему какую-то книгу. А Эйзенштейн говорит «не буду я книжки портить, отстань от меня». В конце концов, Сергей Михайлович сдался и сказал, приноси фотокарточку. Рязанов принес. И Эйзенштейн написал на ней: «Эльдар, отстань. У тебя все спереди, а у меня все позади».
И тогда в 90-е, когда все было впереди, были только смутные ощущения. Никто ничего не знал. Только делали вид, что знали. Ощущения были тяжелые, грустные. Мы из одной колоссальной фальшивки перекатились в фальшивку во много раз фальшивее. И то ощущение, что вместо свежего воздуха тебе подали чистый углекислый газ – оно было сильным.
- Фильм «Асса» стал «культовым» для советского рок-движения, благодаря использованию в звуковой дорожке композиций групп «Аквариум», «Кино», «Браво» и участию в фильме Виктора Цоя. Расскажите, как вам работалось с Цоем на съемочной площадке.
- Никак. Ко мне очень часто обращаются с этим вопросом, как будто Цой мне внучатый племянник. Я его очень плохо знал. Он был странный парень. Ни хрена мы с ним не проводили задушевных вечеров. Он был таинственный корец, а вовсе не русский кореш. С какими-то таинственными письменами в башке. Когда он приехал к нам на «Ассу» в Ялту, первое что попросил – пойти погулять. Потому что он никогда не видел моря. Говорю, иди гуляй. И он достал где-то разбитый мотороллер и в этом своем длинном пальто стал ездить по Ялте. Милиционеры подходили ко мне и спрашивали: «Ваш нацмен?». Наш, говорю. Всё это легенды, как будто мы вместе предугадывали, как там сейчас начнется перестройка всей нашей жизни. Он предугадывал у себя в песнях, я у себя – в фильмах.
Сначала я его вообще выгнал. Я хотел «Африку» (Сергей Бугаев, исполнитель роли музыканта Бананана, - прим.авт.). Говорил ему «Приведи мне хорошую группу». Он обещал, что приведет охрененную группу. Я, говорит, «Кино» приведу, вы закачаетесь. А тогда «Кино» никто не знал. Ну, пришли ко мне «Кино». Все сели на диван. И я говорю Цою: «Вы на меня не обижайтесь, я вас не возьму». У нас совершенно не такая картина.
- А почему все-таки оставили Цоя и «Кино» в фильме в итоге?
- Когда я попал к ним на концерт и договаривался по поводу песни «Перемен» я уже эту коллизию сочинил, когда они в конце устраивают концерт.
- Песни Цоя и Гребенщикова любите?
- Когда я первый раз услышал Борю Гребенщикова и тот познакомил меня с Цоем, я был не просто слушателем с улицы. Я как-то обалдел. Это ненормальные люди, но симпатичные ребята и пишут такие вещи. Никто не соображает. Я Цоя стал понимать года два тому назад, и то случайно. Включил дома «Черный альбом» (девятый и последний альбом группы «Кино», - прим.авт.) и тут до меня стало доходить, про что он поет. И это очень хорошо. У Бори есть много вещей, которые до нас еще не дошли. Это такой художественный потенциал…
- Как вам «Анна Каренина» с Кирой Найтли в главной роли?
- Все ругают, говорят, что фильм страшный. А я говорю, чего вы привязались. Хороший фильм. «Что хорошего?». Говорю, во-первых ноги, во-вторых груди Киры Найтли, цвет лица, задница, много хорошего.
- Вы часто были в опале у властей…
- Да я никогда и не вылезал из нее. Первые мои картины, которые сейчас считаются обалденной классикой, - это испытание на прочность. Когда я снял «Егор Булычев и другие», меня выгнали с «Мосфильма». Сразу. Напечатали всего 16 копий, когда печатали 500-600. Когда выгнали с «Мосфильма», я сразу пошел на телевидение. Там снял «Станционного смотрителя» - мне дали третью категорию. А третья категория значала, что никаких денег тебе платить не будут. В 1972-ом каким-то образом «Станционный смотритель» получил Гран-при Венецианского фестиваля телевизионных фильмов. Но перманентно я постоянно нахожусь в опале.
- Грозит ли российскому кинематографу ренессанс?
- Уже не грозит. Мы продувшиеся в пух игроки. Кино должно быть показано и востребовано. Я в Париже пошел пива выпить поздно вечером. Какой-то переулок темный. И вдруг таким ярким светом желтым освещен портрет Сокурова. Около пивной, представляете. И рядом народ стоит, что-то живо обсуждает. У меня прям сердце остановилось. Думаю, что случилось? Спрашиваю, мне отвечают, что здесь идут его фильмы. Просто идут. Кинотеатр небольшой. И им интересно. Это нормально. У нас этого нет. В больших кинотеатрах «Аватары» всякие крутят. А маленькие кинотеатры вымирают. Разваливаются. Это колоссально важная вещь, чтобы в России появилось разнообразие.
На закладку звезды к Сергею Соловьеву пришел Сергей Гармаш...
Фото: Михаила КАЗАКОВА
