Звучал Шопен, работала «оса»
В культурно-досуговом центре «Губернский» в Смоленске состоялся благотворительный творческий фестиваль «За наших» в поддержку военнослужащих, участвующих в специальной военной операции. Организаторы фестиваля — Смоленское отделение Добровольческого объединения «Надёжный тыл», Литературный проект «Книжный маяк», КДЦ «Губернский».
В концерте приняли участие артисты и творческие коллективы города Смоленска, а также почётный гость фестиваля — поэт, писатель, автор-исполнитель Алексей Витаков.
– В русском языке нет правильного склонения глагола «победить» от первого лица. Невозможно сказать: «Я победю». Почему? Всё просто. Потому что победить мы сможем только вместе! Поэтому МЫ ПОБЕДИМ, — убеждена одна из организаторов благотворительного фестиваля Татьяна ТАРАСЕНКО. — И пока одни воюют там, «за ленточкой», мы – те, кто за их спинами, в тылу, — помогаем нашим солдатам, как можем. Организовывая сборы, устраивая концерты и просто делясь творчеством. И наши артисты дарят ребятам своё искусство, своё вдохновение. Побеждать можно не только оружием, но и метким словом, и звонкой песней. Недаром в годы Великой Отечественной войны враг пугался, услышав звуки нашей «Катюши».
– Когда-нибудь мы обязательно соберёмся на концерт, посвящённый Победе, и в зале будут сидеть наши защитники, наши мальчики — внуки и правнуки победителей той войны. Но это будет потом, а пока мы все вместе – и те, кто на фронте, и те, кто в тылу, — приближаем нашу общую победу, — говорит Татьяна Тарасенко.
Почётным гостем фестиваля был поэт и бард Алексей Витаков, наш земляк. Он неоднократно выступал перед нашими бойцами в зоне проведения СВО, в госпиталях, является одним из организаторов и активных участников фестиваля патриотической авторской песни «Большой Донбасс», который в этом году пройдёт с 8 по 10 сентября при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.
И, разумеется, тема патриотизма, героических подвигов наших воинов на передовой активно представлена в творчестве Алексея Витакова.
***
Алексей ВИТАКОВ
СЕРЁГА
(мини-поэма)
Звучал Шопен, работала «оса».
Из лесополки прилетела мина.
Когда навек умолкли голоса,
Дым продолжал играть на пианино.
Летели клочья наперегонки.
Столбами прах носился по аллее.
Был чëрен дым, лишь две его руки,
Угадывая клавиши, белели.
Пехота шла. Кипел адреналин.
Срывались крыши, складывались стены.
Пылала Марьинка. Серёга Бородин
Стоял и слушал музыку Шопена.
Ноктюрн весенний до-диез мажор.
«Как звать вас?» —
«Марь Иванна Балакова». —
И улыбнулась:
«Только уговор,
Не помогать. Сама. Жива-здорова».
Ревела арта, сердце леденя.
Летели ноты вслед за облаками.
И выносил Серёга из огня
Дым невесомый с белыми руками.
****
Трясло «буханку», тихо пил медбрат
Из мятой фляги, загибая пальцы.
И бормотал контуженный солдат:
«Меня убили. Как домой добраться?»
Глядела ночь глазницами витрин.
Срывались крыши. Складывались стены.
И бормотал Серёга Бородин:
«Я Дым. Включите музыку Шопена.
Как слышите! Как слышите? Я Дым!
Меня убили. Я лечу куда-то».
— «Уже включаю».
В списке был седьмым
«Вальс номер семь» на плейлисте медбрата.
Пылала Марьинка. Работал ЗРК,
Перекрывая ругань пулемёта.
Отстреленные крылья. Облака.
В сухое небо улетали ноты.
Трясло «буханку». В ночь чихал мотор.
Шла сквозь огонь разбитая дорога.
Звучал Шопен, вальс до-диез минор.
И смерть не поспевала за Серёгой.
****
По госпиталю шлялись сквозняки.
Хрипел Серёга, свет не узнавая:
«Опять они, две белые руки.
Две женские, по воздуху летают».
Его колола чем-то медсестра.
И приносила в склянке витамины.
А он кричал: «За Родину! Ура!
Оставьте в коридоре пианино».
Соображал консилиум врачей.
А он кричал:
«Посторонитесь, братцы.
Там с нотами альбом был. Он ничей?
Меня убили. Как домой добраться?»
Неделя шла, другая, день за днём.
А он всё из бинтов кричал Вселенной:
«Я Дым, я Дым, как слышите, приём!
Меня убили. Где найти Шопена?»
Но как-то раз, в один из майских дней,
Войдя, и по-особенному быстро,
Сказала медсестра: «Сергей, Сергей,
Вставайте, к нам приехали артисты!»
Счастливая улыбка на лице.
Вошла и упорхнула, словно ветер.
Его везла тележка на концерт.
А он бубнил: «Мне холодно от смерти».
И кто-то танцевал, а кто-то пел.
А он, качаясь на скрипучем стуле,
Шептал: «Меня убили. Где Шопен?
Я Дым. Я Дым. Все ангелы уснули».
Вдруг разбудили клавиши весну,
В рой мотыльков соединились звуки.
Серёга сквозь глухую пелену
Увидел – руки, руки, эти руки.
Как молния ударила во мрак,
Вдруг вспыхнул свет негаданно-нежданно.
Он закричал: «Я здесь!» – И сделал шаг.
«Я вспомнил… Балакова... Марь Иванна...
Я здесь!» — Пошёл, пошёл, засеменил,
Шатаясь, наступая неуклюже.
И кто-то в зале тихо обронил:
«Вы уж простите, он у нас контужен».
Звучал Шопен, вальс до-диез минор.
В рой мотыльков соединялись звуки.
И белый голубь залетел в окно.
А он всё шёл – и видел только руки.
Вдаль уходил за окнами простор.
И небосклон за окнами проснулся.
Звучал Шопен, вальс до-диез минор.
А он всё шёл. И вышел. И вернулся.
****
А где Серёга? Он живой.
Кровит ушная перепонка.
Он там, где лес под Кременной
Вскрыт, как солдатская тушёнка.
Войной рождённый архетип,
Пятно родимое на коже, –
Он под Изюмом не погиб
И не пропал на Запорожье.
Сох от тоски в госпиталях.
На время в гипс переобулся.
И всё же – злой, на костылях –
К своим на ленточку вернулся.
За что воюет? Ветродуй
Из сердца вымести не может
Тот вороватый поцелуй
Какой-то женщины в прихожей.
И это всё, что он забрал
С собой. Но потому, быть может,
Он под Изюмом не пропал.
И не погиб на Запорожье.
Он вылез, выбрался, живой.
В бою уверен и спокоен.
И только лес под Кременной
Стоит в раю одной ногою.
****
За что я пью, мой друг друид?
За ветра свист. За шум дубравы.
За то, что Бог меня хранит
И бережёт от глупой славы.
Ведёт тропинка в рай и в ад.
Серёга в маскхалате «гилли»*
Похож на лешего, космат,
И с позывным в эфире — «Вилли».
Его напарник молодой,
Шутя, однажды брякнул: «Вилли» —
Собачий прямо позывной,
Скажу я вам, Сергей Василич!»
«Создал, — Серёга говорит, —
Когда-то дас флугцаг** отличный
Конструктор Вилли Мессершмитт,
Да только дед мой был зенитчик!
Флугцаг был мощь — от А до Я.
Про ассов сказано немало.
Но снайпер – бабушка моя,
Та белке в глаз легко стреляла.
Ведёт тропинка в два конца.
А я – такая вот планида –
Похож на кельтского жреца
И на германского друида.
А я лежу — в глазах земля.
Что за эпическая сила!
Вот снайпер, бабушка моя,
Давно б кого-нибудь скосила».
Гул. Вертолёт. Раскрас «вампир»,
Летит в клубах дорожной пыли —
Так низко. Захрипел эфир:
«Чужой! Чужой! Работай, Вилли».
Серёга в землю вжался. Гул.
...Чуть ближе. Боже святый сыне...
Он вскинул ствол и подмигнул
Двум облакам, застывшим в сини.
Лёг палец на крючок: «Всех благ.
В раю воспой мою победу!»
И не промазал, дас флугцаг.
Спасибо бабушке и деду.
* «Гилли» — маскировочный плащ снайпера.
** «Дас флугцаг» — по-немецки «самолёт».
***
Лай прибоя. Неразборчивы слова.
Песни августа в привычном ля-миноре.
Солнце падает, как с плахи голова,
Поджигая напоследок море.
Промолчать о чём у моря на краю?
В сумке спирт и горсть подаренных иконок.
Ты в глаза Косой глядел не раз в бою.
А медуз боишься, как ребёнок.
Море – доктор добрый, старый Айболит.
Шрам зудит и новой кожей зарастает.
Уцелевший глаз с медузой говорит,
А стеклянный — детство вспоминает.
У цинги окопной чёрные холсты —
Почерневшая от взрывов ойкумена.
Пристрелял квадрат стрелок давно, где ты
Смотришь внутрь и вдаль одновременно.
Лай прибоя. Заходи в волну. Не стой.
Отдели себя от суетного праха.
У медуз перед калечной наготой —
Ни благоговения, ни страха.
***
Вечный увалень, вечный чайник.
Всё проходит, и это пройдёт.
Белый ангел размером с чайку
Свесил ноги в волну и зовёт.
Помнишь годы, где звон латунный.
Млечный путь начинался от крыш.
Пуст карман был, как месяц юный, —
Хлебом ангела не угостишь.
Мчалось время в зелёных гетрах.
Даль манила пустым рукавом.
Ты когда-то был тенью ветра,
Солью ветра, подкладкой его.
Вот и вышел — а море до неба.
Вот и вышел — и сразу пропал.
Крошишь белому ангелу хлеба.
Знал ли ты, что настолько он мал.
***
Придёт Серёга по весне.
Возьмёт квартиру в новостройке.
Он будет пить за барной стойкой.
И всё! — Ни слова о войне.
Он будет пить один, как перст.
Похожий на весло Харона.
Нет, не за звёзды на погонах.
Не за Георгиевский крест.
Не за тепло и свет весны.
И не за хату в новостройке.
Он будет повторять у стойки,
Кулак сжимая: «Пацаны».
Один он будет тихо пить.
Смотреть в стакан и слушать ветер.
И деньги незнакомым детям
Во все концы переводить.
Махнëт и скажет вдруг: «Салям».
И чтоб не причинить урону,
Он незнакомым матерям
Начнёт звонить по телефону.
Он будет долго, длинно пить,
Прищуривать глаза больные.
Перебирая позывные,
Хрипеть бармену: «Повторить».
Он побредëт глухим двором
И будет, никому не нужный,
Побит мигрантами в метро
За то, что в Марьинке контужен.
Он будет с Богом говорить,
Хрипеть в небесные зароды:
«Не убивай, мне надо жить!
Мне надо детям переводы...»
Он будет полный бред нести.
Шататься. Путать с былью небыль.
И вдруг услышит голос с неба:
«Куда, скажи, перевести?»
Дым поплывёт в седой дали.
Знакомый бар. Подвал. Ступеньки.
Пусть дети думают, что деньги
Отцы с войны перевели.
Весной, в грачином галдеже
Вернётся. И весну полюбит.
И в новостройке хату купит
На самом верхнем этаже.
***
Что мы пели с тобой, что мы пили с тобой до войны?
Онемела изба, по углам растерялись пожитки.
Тени тощих берёз, как стихи идиота, нежны.
В перекрестье эпох — ты с солдатским мешком у калитки.
Словно мусор на свалке, рассыпаны звёзды в пруду.
Словно сука с цепи, то и дело срывается ветер.
Ты глядишь в никуда. Ночь старухой застыла в саду.
И боятся смотреть из окна повзрослевшие дети.
В темноте ускользает, теряется серая нить.
Дышит пылью дорожной ночная холодная пустошь.
Понимаю, как нужно теперь обязательно жить.
И сегодня. И завтра. Весь век. И всегда. Потому что....
Ступай. Вот о воздух израненный дождь.
Вот радуга звуком витая.
Пока сам себя ты не произнесëшь,
Никто о тебе не узнает.
Всё канет, уйдёт, как вода в решето.
И капли потом не отловишь.
О времени нашем не вспомнит никто,
Пока ты его не промолвишь.
***
Воины-смоляне! Вы сейчас там, где жарко, где рвутся снаряды, там, где снова погибают люди. Мы знаем, как вам непросто. Но вы должны знать, как мы переживаем за каждого из вас, как любим каждого и гордимся вами. Вы, потомки Меркурия Смоленского и воеводы Шеина, Юрия Гагарина и Павла Нахимова, сегодня принимаете на себя всю мощь ударов вновь проснувшейся тьмы и зловонного мрака. За вашей спиной мы — вся Россия, ваши сёстры и матери, ваши отцы и братья, ваши дедушки и бабушки, ваши дети. И мы ждём Победы. Ждём долгожданного мира и чистого неба. Возвращайтесь скорее! Вы принадлежите к касте великих воинов, и мы ничуть не сомневаемся в том, что каждый из вас проявит доблесть в боях, а также великодушие к поверженным и сдавшимся в плен врагам.
Нас отличает от них — добро и человечность. В этом наша главная сила.
Да хранит вас Господь.
Всегда ваш, Алексей ВИТАКОВ
Татьяна Владимировна
