Режиссёр Виталий Барковский. Ждёт ли зрителя сюрприз?
Пресс-конференции с известными в городе и области людьми в стенах редакции «Смоленской газеты» уже стали традиционными. На этот раз наш гость – главный режиссёр Смоленского областного драматического театра имени А.С. Грибоедова, заслуженный деятель искусств Республики Беларусь Виталий БАРКОВСКИЙ.Режиссёр, относительно недавно вставший у руля главного театра области, поделился творческими планами на будущее, высказал своё видение театральной ситуации в областном центре, рассказал о предстоящей премьере.
– Виталий Михайлович, традиционный вопрос: итог вашей работы в смоленском театре на данный момент, дальнейшие планы?
– Если подводить итоги, должен сказать, что наполеоновских планов у меня сейчас нет. Я просто и размеренно работаю. Недавно вышла книга, в которой подробно перечислены все мои награды, звания и достижения, коих я был удостоен в разное время и в разных театрах.
Сейчас, к сожалению, в финансировании культурной сферы везде идёт серьёзное сокращение. Это является неким принудительным стимулом для любого художника в широком смысле слова – он собирает в кулак всю свою волю и талант и начинает по-настоящему работать, достигать определённых высот.
За короткое время проявить себя, понравиться зрителю довольно сложно, на это способны только очень мощные ремесленники. Поэтому, думаю, всё, что я пока здесь сделал, – это крепкая «ремеслуха», которая постепенно наполняется некими прикидками, выводами на современный театральный язык. Я собираю по крупицам видение театрального процесса в Смоленске и намечаю дальнейшие пути.
Смолянам я пообещал быть понятым и принятым публикой и стараюсь придерживаться данного обещания.
– Какова, на ваш взгляд, разница между зрителем и публикой?
– Понятие «публика» очень широкое, а понятие «зритель» – крайне узкое. Зрителя даже в Москве, может быть, хватает только на один спектакль. Все остальные – публика. В Смоленске такая же ситуация: приезжает, к примеру, высококлассный симфонический оркестр, а зрителя хватает всего на один концерт. Зато на концерты нашей отечественной эстрады билеты (даже самые дорогие) не купить уже за месяц. Поэтому, чтобы выжить, театру и режиссёру приходится рассчитывать на публику. Чем больше удовлетворяешь её интересы, тем более она довольна. Как только начинаются некие ребусы, загадки, ей становится сложно и она теряет интерес. Мне думается, что в будущем, когда в нашей культурной среде найдутся люди, которые смело станут разговаривать с нашими властями, они скажут о том, что не надо терять времени и понапрасну тратить огромные деньги на такие залы, который имеется сейчас в нашем театре.
– А что с ним не так и что вы предлагаете?
– Он никуда не годится. Я считаю, что это зал для заседаний. Его нужно отдать совершенно под другие цели, никак не связанные с театром. Может быть, это будет какое-то масштабное удовлетворение интересов публики – шоу, поп-концерты и тому подобные зрелищные «развлекухи». А театр – дело довольно трогательное и интимное, тем более драматический. Думаю, что сегодня за один вечер на спектакль можно собрать не более двух сотен зрителей. Остальные кресла будут пустовать, отсюда вывод – такой большой зал попросту не нужен. Хватит небольшого уютного зала мест на 250.
Нашего нынешнего театра с его площадью и труппой хватило бы на три подобных. Уверен, что при этом все были бы довольны, каждый актёр нашёл бы себе место.
Но людям культуры, скорее всего, сейчас не до этого. Взорвать, эту ситуацию смогут только молодые энергичные люди. При этом, безусловно, иногда зал бывает заполненным до отказа, яркий пример тому – недавняя работа Игоря Войтулевича.
– Какие пути взаимодействия с устоявшимся коллективом есть у вновь прибывшего режиссёра?
– Главных – два. Первый – это попытаться приспособиться к коллективу, создать сплочённую команду единомышленников, в чём-то, и это вполне естественно, конкурирующих друг с другом. Другой путь – требовать от актёров полного подчинения своей воле, неважно, понял человек роль, не понял, главное – добиться от него более или менее качественного исполнения. Оба метода в смоленском театре испробованы, и, надо сказать, каждый из них имеет право существовать и показывать реальные результаты.
– Вы говорили, что после классической «Поздней любви» смоленского зрителя ждут более авангардные и новаторские постановки. Когда можно будет их увидеть?
– Авангард мы увидим осенью. Но уже в ближайшей моей постановке, драме «Этюды любви», есть приближение к тому языку, той стилистике, в которой я планирую работать в дальнейшем. Там постараюсь быть отчасти понятным, а отчасти – нет. Будет что увидеть и публике, и зрителю. Последнему будет ещё и над чем задуматься.
– О чём спектакль «Этюды любви»?
– Можно сказать, что спектакль о семье. Институт семьи в последние десятилетия настолько дискредитирован и разрушен, что это почти всегда некий тупик, поход в никуда. Действительно, стало очень сложным созидать вместе с другим человеком. Разрушать легче, тем более что кто-то из двоих всегда помогает разрушать. То, как жили наши деды, а тем более прадеды, и то, как живём мы, наши дети и внуки – это совершенно разные подходы к жизни. Мой дед, например, никогда не произносил ни дома, ни на улице ни одного дурного слова. Даже вместо «чёрт его знает» говорил «шут его знает». Что мы видим сейчас с молодыми семьями – рассказывать, думаю, не стоит. Этому активно способствует телевидение и Интернет – кругом столько соблазнов, что устоять очень непросто.
– Что вы считаете современным театральным языком, как вы его определяете?
– Высокая настоящая традиция – это основа, база для того, чтобы впоследствии что-то переосмыслить и, главное, предложить более свежий взгляд – и уму, и уху, и дать человеку возможность что-то почувствовать. Предложить «живую кровь» творчества.
Часто традиционный язык мы просто не понимаем. Отчего это происходит? От того, что идёт подмена истинных ценностей, истинного взгляда на жизнь. Мне кажется, что чем глубже художественное начало правды жизни, тем лучше. Некоторые конструируют на сцене якобы правду, да ещё и с претензией. Но это всегда выглядит неправдой. Где же найти тот эквивалент, в котором была бы предельная вера в предлагаемые обстоятельства, а выразительные средства намного шире и объёмнее? Приходится обращаться к языку иносказания, метафорическим выразительным средствам, образам. Другими словами, основа должна быть житейской, но с выходом на глубокие художественные образы. К сожалению, в силу различных причин этого зачастую не получается достичь.
При этом некоторые классические авторы, например Чехов, Островский, актуальны в любое время, это и есть та основа, от которой надо отталкиваться.
– Как приходит замысел, как вы видите спектакль – он в ключевой сцене, в актёрах, как рождается постановка?
– С этим всё довольно просто. Я читаю пьесу и сразу после прочтения говорю автору, как я вижу будущий спектакль. Все свои самые неожиданные мысли я напрямую обсуждаю с ним, и мы в итоге приходим к общему решению.
Замысел рождается из заботы, из непреодолимого желания говорить о том, о чём нельзя молчать. «Этюды любви» – очередное тому подтверждение. Для ролей в нём я выбрал актёров, которые соответствуют по мировоззрению, по этическим, нравственным качествам, по своим страстям, желаниям и чувствам тому, что я задумал показать зрителю. Это люди, умеющие не кривляться, а в нужный момент по-настоящему сострадать.
– А форму, приём для воплощения задуманного вы смогли найти?
– Должен сказать, что я нашёл приём условного пространства, которое подсознательно помогает зрителю понять скрытый подтекст происходящего на сцене. Невероятно, но простой театральный язык порой не так слышен и понятен, как сложный. Поэтому я иногда увожу зрителя от реальности, на самых эмоциональных и искренних моментах используя приём исповеди, откровения. То, что нельзя высказать напрямую, высказывается как бы за окном. Там, за стеклом, люди могут рыдать, раскрываясь полностью. Таких окон у меня в спектакле три.
– Как вам работается с актёрами-режиссёрами? Они ведь не только подчинённые в спектакле, но и отчасти соперники.
– Они ещё и помощники, порой очень ревнивые. Но дело в том, что есть определённая этика, заставляющая нас сдерживать свои эмоции. Пока я чувствую себя в этом коллективе комфортно, никакого противостояния нет. Хотя ирония в мой адрес всегда найдётся, пока не будет чего-то яркого, из рук вон выходящего, что заставит смотреть на меня с неподдельным уважением. А вообще я считаю, что у них хорошо получается реализовывать себя в режиссуре.
– В нашем городе, кроме драматического, есть ещё несколько театров. Как вы к ним относитесь, общаетесь с ними или каждый сам по себе?
– Я отношусь к ним, как к коллегам, сторонник качественных спектаклей и думаю, что в любом коллективе, если один режиссёр не сможет поднять театр, то другой приедет и сделает это. К сожалению, руководитель театра очень зависим от финансов и не всегда может себе позволить пригласить дорогого режиссёра.
– Сейчас идёт Год космонавтики. исполняется. 230 лет со дня смерти князя Потёмкина. 70 лет начала Великой Отечественной войны. В следующем году – 200-летие победы в войне 1812 года. В 2013 году – 1150-летие Смоленска. Театр как-то отреагирует на эти события?
– Безусловно, нужно помнить и иметь такт по отношению к нашему героическому прошлому. Театр должен в этом участвовать. Но так напрямую ответить вам сейчас я не могу. Появляются время от времени какие-то идеи. Моё мнение – если уж что-то делать, то это должно быть очень достойно, не для галочки. А для этого необходимы немалые суммы денег, которых с исчезновением госзаказа тоже нет. Могу сказать одно: если предложенный материал будет ну просто очень талантливым, мы постараемся. А там время покажет. Историческая тематика всегда меня интересовала.
