Трагедия под Смоленском 10 апреля. Женский взгляд
В редакции «Смоленской газеты» стало хорошей традицией встречать польских журналистов. В четверг у нас побывала в гостях корреспондент известной польской газеты «Политика» (Polityka) Ягенка ВИЛЬЧАК (Jagienka Wilczak). Конечно, мы говорили о трагедии упавшего самолёта – наша гостья готовит большую статью, посвящённую полугодию кататрофы. Также Ягенка согласилась ответить на наши вопросы. Так мы получили возможность узнать, что думают о трагедии польские женщины, что совсем немаловажно накануне визита в Россию первой леди Польши – пани Коморовской.Трагизма нашему разговору прибавлял тот факт, что наша гостья должна была лететь злополучным бортом №1. Для неё было зарезервировано место. Однако обстоятельства сложились таким образом, что накануне, в 6 часов вечера, ей пришлось отказаться от командировки. Даже её мать поначалу решила, что Ягенка разбилась под Смоленском. В силу своих обязанностей она хорошо знала многих пассажиров президентского борта, в том числе – президента Качиньского. Среди погибших были её друзья. Приехать сюда и увидеть место трагедии своими глазами – это её долг памяти перед ними. Вот почему во время нашей беседы на глазах у неё наворачивались слёзы…
- Скажите, не может ли история с падением польского самолёта стать «второй Катынью»? Не возникнет ли такая ситуация, что польская сторона много лет будет сомневаться в результатах расследования и в искренности стороны российской, предъявлять претензии?
- Думаю, что все умные люди понимают, что трагедия произошла случайно, и вы не виноваты – это стечение обстоятельств. И никто не думает, что это вина россиян или жителей Смоленска. И у нас очень много людей против того, чтобы называть случившееся второй Катынью. Это случайная трагедия, никто не хотел её.
Когда я разговаривала со специалистами, они подчёркивали, что это – не вина одного человека, это множество обстоятельств, которые наложились. Туман, незакрытый аэропорт, польский лётчик, который не направился в Москву, Варшаву, Витебск, шеф, который стоял у него за плечом… Всё вместе: они опоздали аэропорт, не было времени, чтобы вернуться в Минск или Витебск, всё было подготовлено на последнюю минуту... Но всегда есть люди, настроенные экстремистски. И если они уверены в своей правоте, можешь пытаться переубедить их хоть десять лет – ничего не добьёшься.
Невозможно назвать эту трагедию второй Катынью. «Мы не забудем Катынь-2010» – вот какие у нас были плакаты, но их потом сняли. Потому что против них выступили все те, для кого Катынь была личной трагедией. Люди были против того, чтобы уравнять эти два понятия.
- Есть ли сейчас в польском обществе недоверие к покойному президенту? Насколько поляки уверены в том, что Лех Качиньский всё дела правильно 10 апреля?
- Мы ещё этого не знаем, потому что нет всех документов. Ещё МАК и российская прокуратура не предоставили своих отчётов. Ещё у нас не расшифровали полностью показания чёрных ящиков. Может быть, что-то повлияло на лётчиков – мы ещё стопроцентно этого не знаем. Мы ждём, когда в Варшаву поступят все документы.
- Вы доверяете комиссиям, ведущим расследование, польской в том числе?
- Я доверяю, потому что не думаю, будто у них есть намерение не говорить правду. Я не думаю, что сегодня такое возможно – утаивать истину. Может быть, 70 лет назад можно было что-то скрывать, теперь это невозможно. Возможно, американский спутник записал разговор президента с братом. Мы пока не знаем точно, о чём они говорили за 20 минут до катастрофы, но думаю, у американцев есть этот перехват… Теперь если не прокуратура, то журналисты найдут истину. Если не сегодня, то за год – за два. Поэтому ни Россия, ни Польша не заинтересованы в том, чтобы не говорить правду.
Знаете, я много разговаривала со специалистами, – написала большую статью, – они все говорили, что лётчик не имел права сажать самолёт при такой видимости.
- А как он не мог сажать самолёт, если ему сзади дышит в затылок главком ВВС?!.
- Условия были такие, что не имел права! Сейчас у нас ведётся дискуссия, военный это аэродром или гражданский. И если военный, то ваш начальник мог закрыть его, не принимать самолёты. У нас говорят, что президентский самолёт принадлежал армии, аэродром принадлежал вашей армии – как это мог быть гражданский рейс?!
- Мы не будем долго рассуждать: с осени прошлого года аэродром перестал быть военным и стал объектом двойного назначения. Военный полк, который там дислоцировался, был расформирован.
- Да? Я не знала… Знаете, я думаю, польские лётчики очень хорошие, русские лётчики – тоже очень хорошие. Если русский человек говорит, что условия очень плохие, то наверное это и в самом деле так! Потому что ни вы, ни мы не пугаемся, когда плохо чуть-чуть (улыбается) И полякам, и русским надо верить, такова моя мысль. Если бы, допустим, про плохие условия француз сказал, то это одно. А если это говорит русский человек, который работает здесь, на аэродроме, то надо было ему верить!
Владимир КОРОЛЁВ
Сергей МУХАНОВ
