ГКЧП, путч, КПСС. Валерий Атрощенков - о событиях в Смоленске
20 лет назад в Советском Союзе была предпринята попытка перехвата власти в стране – создан Государственный комитет по чрезвычайному положению. Его крах был встречен многими и многими с ликованием. Реванш чёрных сил, как тогда казалось, не состоялся. Победил Ельцин и его тогдашние союзники. (Сегодня их уже практически нет во власти, да и в живых не так много.) Через несколько месяцев после победы так называемых демократических сил будет демонтирован СССР, изнемогший под бременем накопившихся проблем и противоречий. Провал путча послужил детонатором этой геополитической «катастрофы века».Что происходило 20 лет назад на Смоленщине? Какие действия предпринимало в путч тогдашнее руководство города-героя? Могла ли страна развиваться по другому сценарию? Каким видится путч на расстоянии? Мы предоставляем слово разным собеседникам – партийному деятелю, отвечавшему за областной центр, историку, ныне руководящему крупнейшим вузом области, а также обычному человеку, представителю того самого «среднего класса», который, по идее, должен быть главной опорой современной России.
Наш первый рассказчик – хорошо известный на Смоленщине Валерий АТРОЩЕНКОВ. Валерий Иванович памятен прежде всего своей деятельностью в должности первого секретаря обкома ВЛКСМ в 1975-79 годах и этой известностью гордится. На партийной работе он находился примерно столько же, сколько в общей сложности на комсомольской, – около 12 лет. Отметим ключевую для сегодняшнего разговора деталь: 10 месяцев он отработал первым секретарём смоленского горкома КПСС в злосчастном для партии 1991 году, в том числе в роковом для неё августе.
– Валерий Иванович, как вы пережили путч?
- Я – «жаворонок», я всегда очень рано ходил на работу – в 6 часов утра. Так и в этот день – 19 августа 1991 года, в понедельник, – без пяти шесть был у себя в кабинете в Доме Советов. Раздаётся звонок генерал-майора, члена военного совета нашей танковой армии: включите телевизор! Включаю, а там пошло вещание: создан ГКЧП, заболел Горбачёв и так далее. Знаете, за несколько месяцев до этих событий, к 12 апреля, к 30-летию полёта Гагарина, мы собрали в Смоленске первых секретарей горкомов партии городов-героев и создали свою ассоциацию. В неё вошёл и Юрий Анатольевич Прокофьев, первый секретарь Московского горкома партии, член политбюро. 19 августа я ему сразу звоню и спрашиваю: что там у вас? А он отвечает: меня даже никто не поставил в известность. И это первый секретарь Московского горкома партии!.. Говорит, сидят, обсуждают. А что обсуждают? Да вот, ждём бумаг, ждём распоряжений. Я звонил ему каждый час – ситуация не менялась. И вот так они просидели-прообсуждали и 19 августа, и 20-е, и дальше, пока их не выперли.
– А что вокруг вас происходило в Смоленске? Ведь люди были взволнованы, потрясены…
– Забегали демократы, приходили ко мне и Фомин, и Ермолаев, депутаты областного Совета: что с нами будет? Да ничего с вами, ребята, не будет, всё будет нормально! Успокойтесь! Мы им дали гарантии (смеётся). Потом забегали другие ребята, которые поняли, что никаких действий нет. И перед нами стояла задача: обеспечить нормальную жизнь в городе: чтобы хлеб и молоко были в магазинах, чтобы трамваи ходили и так далее. Чтобы всё у нас было тихо и мирно. События в Москве – это не наше дело. Знаете, есть такая поговорка: не наша эта свадьба! С нами никто не советовался, когда это всё затевали. В принципе, никаких реальных обращений к нам и не было. Совершенно. От меня не ожидал никто никаких действий, кроме того, что необходимо поддерживать жизнедеятельность города. Самое интересное, что и от первого секретаря Московского горкома партии тоже никто не ждал никаких действий!..
– Когда началось крушение системы? Когда стали накладывать арест на партийное имущество?
– 25 августа – день, когда Горбачёв с Ельциным пришли на заседание Верховного Совета РСФСР и Ельцин подписал указ о запрете КПСС. На следующий день мы идём на работу, и уже стоят кордоны – нас не пускают. Снимало телевидение – мы, партийное руководство, сидели на парапетах в парке Блонье (усмехается). Потом нас запустили вместе со всеми, месяца через два, и началась опись имущества. Создали городскую комиссию по передаче собственности горкома КПСС, областную комиссию…
У меня, как у первого секретаря горкома партии, была никому неизвестная, но очень важная функция. Я вёл партийный учёт нелегальных сотрудников спецслужб, у меня находились их личные карточки, я принимал от них партийные взносы, я их не только в партию – и в комсомол принимал. Эти картотеки находились у меня в кабинете, и они не должны были попасть в чужие руки. И они не попали – мне помогли, я их вынес и сохранил. И потом передал куда следует.
Кроме того, под моим началом находились 17,5 тысячи учётных карточек горожан-членов КПСС. До ноября они хранились на четвёртом этаже Дома Советов: мне оставили две комнаты под картотеку, там стояли огромные шкафы. Эти карточки были собственностью компартии, и их нельзя было конфисковать. Потом мне выделили автомобиль, мы в него всё погрузили, и я вывез картотеку в архив новейшей истории, бывший партийный архив, в целости и сохранности.
– Как складывались ваши отношения с Валерием Фатеевым, первым губернатором Смоленщины, назначенным указом Бориса Ельцина?
– Мы же с ним хорошо знали друг друга ещё по работе в Вязьме. Он ко мне неплохо относился… То, что он взял себе первым замом Бориса Реву, во многом спасло Смоленщину: в самое сложное время они решали вопросы по снабжению области.
– Непримиримая конфронтация, политические стычки в городе, области были?
– Нет! Единственное – я прошёл суд, так называемый гражданский суд. Судили партию. И поскольку никто из моих бывших коллег не пошёл, я оказался один. Ещё Владимира Ермоленко, заместителя председателя областного Совета, пригласили. Это было в сентябре 1991 года в старом здании облсовпрофа, в малом зале. Мне ставили в вину массовые репрессии и всё такое. Я говорю: «Ребята, представьте себе: я – коммунист в первом поколении. Мои предки только землю пахали и воевали за Родину. У меня нет никаких репрессированных в семье, никто не состоял в партии, а вы на меня валите всё в кучу!»
– Было ли ощущение краха в те дни? Уходила ли земля из-под ног?
– Избавление – вот какое ощущение!.. Я ведь как заложник был. Сначала отменили шестую статью Конституции – о направляющей роли КПСС. Права у партии все отобрали. А ведь ответственность никто не отнимал! У нас самая активная часть населения – с партийными билетами. Я бегал день и ночь, как заведённый, по партсобраниям, особенно к ветеранам, в домоуправления. Я делал бесполезную работу, эта партийная организация – она меня душила, она велика была! Мне бы – одну десятую часть. Партия была бы куда полезнее, если бы в неё – молодых активных людей. Это всё должно было закончиться, поскольку не могло продолжаться вечно. Путь КПСС был тупиковым.
– Одна из бед партийного строительства – то, что не нашлось молодых кадров?
– Да, конечно! Партия сгнила от безальтернативности, из-за отсутствия соревновательности, она превратилась в стоячее болото. Я видел, что мы загниваем, что «развитого социализма» нет и не будет, что мы удаляемся от «светлого будущего», а не приближаемся к нему. Люди больше не верили в коммунизм. Рая на земле не получалось.
– Когда у вас укрепились такие мысли?
– Когда избрали Черненко. Я верил Андропову, хотя потом разочаровался и в нём. А когда назначили Черненко, когда я увидел этот ужас – мертвеца тащат во власть, я понял, что ничего у нас не будет, надо разбегаться.
Нас, бывших комсомольцев, часто обвиняли в том, что мы не очень «красные». Что мы привыкли жить вольницей – работали в самостоятельной организации, со своим бюджетом. Студенческие отряды тоже давали волю. Понимаете, наша братия – студенческие строительные отряды – это те самые рыночники, которые и сделали эту революцию.
– Как же так? Почему они не подставили плечо старшим товарищам, не подхватили партийное знамя? Не заменили старых управленцев, которые уже не справлялись с новыми вызовами?
– Да подождите! Мы же Прокофьева и собирались выдвинуть на генсека – для этого и собиралась наша ассоциация городов-героев. Он был молодой, 1944 года рождения. Прекрасный парень, грамотный. А ему: куда?! Его и близко не подпустили! Его и к новому партийному строительству не допустили, когда КПРФ зарождалась… Он только обозначал идею – её сразу перехватывали, и она оказывалась то у Полозкова, то у Зюганова.
– Как вы расцениваете поведение Горбачёва после путча? Можно ли было спасти рассыпающееся государство?
– А зачем его спасать?! Моё мнение – его не нужно было спасать. Я жалею о таких республиках, как Белоруссия, Украина, Казахстан, к остальным испытываю сложные чувства. Конечно, переход к новой государственности можно было сделать не таким болезненным. Нужно просто выполнять закон. Советским конституционным строем предписывалось: для выхода из состава Союза нужно провести референдум. Если принимается решение о выходе, то на пять лет назначается переходный период, в который ведётся работа по созданию новой государственности. По окончании переходного периода вновь проводится референдум, и если он подтверждает результат первого, то никто не вправе задерживать республику. Но ведь таким образом никто не ушёл! А ведь такой способ был гораздо менее болезненным: мы бы вывезли из республик всех желающих, мы бы написали законы, защищающие интересы русскоязычного населения и так далее. Но кому-то это было не нужно. И «развод» произошёл нецивилизованно.
События 1991 года неизбежны. Глупо обижаться на дождь. Другое дело, что можно в него выйти с зонтом, а можно в платке. Мы вышли без зонта.
На снимке: последний совместный снимок партийного руководства Смоленщины. 1 мая 1991 года, слева направо: председатель Смоленского облисполкома Алексей ОРЛОВ, первый секретарь смоленского горкома Валерий АТРОЩЕНКОВ, председатель областного Совета Леонид МАМОНТОВ, первый секретарь Смоленского обкома КПСС Виктор САМОРОДСКИЙ.
Продолжение темы - gt;gt;> и gt;gt;>
