Миссия: остаться человеком
27 января исполнилось 70 лет со дня полного снятия блокады Ленинграда. Именно в этот день советским войскам удалось освободить город на Неве от осады немецко-фашистских войск.– Мне исполнилось 11 лет, когда началась война, – вспоминает Валентин Абрамов. – В семье было трое детей. Я – старший, семилетняя сестра Людмила да трёхлетний Миша.
Жила семья Валентина Васильевича в Ленинграде, на Васильевском острове. Мать не работала, занималась детьми, а отец-артиллерист только вернулся с финской войны в марте 1940 года.
Война настигла Абрамовых на даче. На лето семейство выезжало за город – в Ольгино. Отца призвали на фронт на второй день войны. А мать с детьми вернулась в Ленинград.
В то время в городе было около 3,5 миллиона жителей. Когда фашисты стали подходить ближе, сюда потянулись беженцы из Новгородской и Псковской областей, со всей Прибалтики и Карелии.
Город преобразился: посуровел, ушли яркие краски, улицы наполнились военными. Фабрики и заводы перестраивались на военный лад. Даже мелкие мастерские – ателье, к примеру. Как оказалось, для нужд фронта требовалось очень многое.
Заметно стали пропадать продукты. В конце июля ввели продуктовые карточки. К слову, домоуправление их выдавало только тем, кто был прописан в городе. Беженцы же неминуемо погибали.
Первая прибавка по карточкам произошла лишь 25 декабря – минимальную норму хлеба тогда подняли до 200 граммов. Это был своеобразный подарок к Новому году.
Чужими глазами
– Я всё помню, до мелочей. Война заставила нас быстро повзрослеть. Блокада отняла много детских радостей, – говорит Валентин Васильевич.
Город был абсолютно тёмный, но живой. Чтобы не столкнуться друг с другом, люди носили специальные фосфорные значки: круглый – значит, мужчина, продолговатый – женщина. Свет на улицах появлялся лишь при бомбёжках.
Центрального отопления тогда в старинных домах ещё не было. В квартире, где жил Абрамов, стояли две печи-голландки. Топились они дровами, которые в Ленинград завозили. А когда наступила блокада, стало не до дров – надо было везти продукты и боеприпасы.
С мирного времени семья Абрамовых успела насушить впрок мешок сухарей – отец посоветовал. Нормы по карточкам таяли на глазах.
– До ноября аж пять раз их сокращали! – говорит Валентин Васильевич. – По сути по карточкам давали один лишь хлеб. И то это были остатки, ошмётки, целлюлоза с добавлением различных растительных веществ. 125 граммов хлеба – дневная норма. И всё. Больше никаких продуктов не поступало.
Самое страшное в войну, по словам блокадников, – быт. Это сейчас мы не задумываемся об элементарных удобствах – дома тепло, есть свет, газ и вода. Поставил чайник на плиту – вот и горячая вода. В блокадном Ленинграде это было пределом мечтаний.
– Представьте: сентябрь, фашисты уже начали бомбить и обстреливать город, – рассказывает Валентин Абрамов.
И обычные бытовые вещи превратились в трудности – например, канализация. Город с таким огромным количеством жителей может просто захлебнуться в отходах. А канализацию-то разбомбили. Помимо еды людям была необходима вода. Нужно было её найти, вскипятить и сделать так, чтобы целый день кипяток не остывал. Огромные печи, установленные в зданиях, топить было неэкономно. Пришлось поставить буржуйку. В ней жгли всё, что попадётся под руку. Достать дрова было чуть ли не спецоперацией. После бомбёжки по радио объявляли, где и какой дом разрушен, и ленинградцы шли туда в поисках дров. Валентин Васильевич отправлялся с 15-летним двоюродным братом Витей. Где дверь отыщут, где балки или оконные переплёты. Детям нужно было всё это донести до дома, затащить на второй этаж и там уже распилить. Беда была и с добычей воды.
– Местное население стало носить воду из Невы, женщины ведёрками её таскали, – вспоминает Абрамов. – Часть воды выплёскивалась из вёдер и замерзала. К реке было не подобраться – очень опасно, всё обледенело. Мы воду брали из воронок от снарядов.
Воду процеживали по нескольку раз через марлю или тряпку и только тогда кипятили. Как только вода вскипит, чайник закапывали в ящик с песком, чтобы она оставалась тёплой на весь день. Чтобы хоть как-то согреться, все окна заделывали тряпками, матрацами и прочими подручными материалами. Это ещё нужно было для светомаскировки – был дан такой приказ. Электричества не было, свечей тоже – только горелки. Чтобы был свет, нужно было добыть мазут. По радио сообщали, где происходили утечки нефтепродуктов. И дети снова отправлялись добывать необходимое для выживания.
Бесстрашными не рождаются
Блокада началась 8 сентября 1941 года. В этот день противник взял Шлиссельбург при истоке Невы из Ладожского озера. Таким образом, Ленинград был окружён. Не взятой осталась лишь одна полоска – 36 километров воды по Ладоге, которую после зимы назвали «Дорогой жизни».
– Сначала мы боялись обстрелов, бомбёжек, но человек может привыкнуть ко всему. И мы привыкли. По радио объявляли, чтобы люди спускались в бомбоубежища. Поначалу мы ходили…
8 сентября сгорели Бадаевские склады. Там хранились значительные запасы бакалейных продуктов: сахар, крупы, мука, чай – всё то, что необходимо в первую очередь.
– Зимой мы туда ходили – конечно, всё спеклось, сплавилось, – вспоминает Валентин Васильевич. – Но можно было собрать землю, вскипятить её в воде, а затем, когда грязь осядет, пить чуть сладковатую воду.
Пережить можно многое: отсутствие света, тепла, ежедневные бомбёжки. Но главный враг – это голод.
– Сейчас не обращаешь внимания на птиц, бродячих собак. Когда люди голодают, город вымирает – вся живность исчезает, – поясняет Абрамов. – То, что люди ели кошек и собак, было в порядке вещей. Но ведь было ещё и людоедство...
Остаться в живых
Смертность была жесточайшая – люди гибли по нескольку тысяч в день.
– Мы перестали бояться мёртвых, – отмечает Валентин Васильевич.
Хоронить трупы было себе дороже. Делали братские могилы. Тела заворачивали в простыни. В гробах хоронить не решались: деревянный гроб мог стать дровами для могильщиков. Кладбищ было много. Часто тела вообще не вывозили.
– Если у кого было две-три комнаты, то в одной жили, а другие закрывали. В них было холодно, и тела сохранялись, – поясняет Валентин Абрамов. – К тому же семья была заинтересована в том, чтобы получить на погибшего родственника карточку. Поэтому часто о том, что родственник скончался, не говорили. За счёт него оставшиеся выживали.
Семья Валентина Васильевича пыталась продать украшения матери и шубу, но их никто не купил. Никому не нужны были меха и ценности, нужна была жизнь, а жизнь – это хлеб.
– С тех пор я переосмыслил ценности, – говорит Абрамов. – Если случится беда, золото не спасёт. Ленинградский голод – это не то чувство, когда ты неделю не ел, а когда ты систематически недоедаешь. Я видел много людей, в чьих глазах появился сухой злой блеск. Когда человек способен за корочку хлеба убить. Это жутко.
При длительном голоде организм начинает сжигать свои клетки: мышцы истощаются, кожа становится дряблой, меняется её цвет – она становится пепельно-серой или чёрной. А если ещё и цинга, выпадают зубы, пальцы распухают, и работать становится практически невозможно. Однако голод – это не только физическая пытка, но и психологическое состояние.
– У меня друг был, Саша. На пару лет старше меня, – вспоминает Абрамов. – Я видел, как в булочной женщина, получив свои крохи хлеба, стала убирать их в сумку. Саша стоял рядом. В один момент он вырвал свёрток из рук несчастной женщины и побежал что есть сил. На ходу он принялся есть хлеб. Парень споткнулся на пороге и упал. Люди, которые были у булочной, забили его насмерть.
– Вот что такое хлеб! Когда я поступил в училище, был случай, – рассказывает Абрамов. – Курсант стал бросать хлеб в одного парня. Я не смог сдержаться – сделал ему замечание. Мы подрались.
Самое сложное было, убеждён Валентин Васильевич, в нечеловеческой обстановке остаться человеком. Тогда, когда уже невозможно жить, нужно думать о душе и совести. Вот мы в буржуйке сожгли всё, что можно, – старую мебель, стулья, паркет, книги, всё, чтобы выжить, – ведь за окном минус 30. И всё-таки у нас были принципы. Мы таскали брёвна, искали всё, что горит. Но ни одно дерево ленинградцы не срубили, у нас даже мысли такой не возникло.
Гражданский долг
Помимо бытовых трудностей и банального выживания нужно было защищать город. В то время все девочки и мальчики с 12 лет были активными защитниками города, а не просто детьми.
– Спросите, что они могли делать? Работать! – поясняет Валентин Васильевич. – Дежурить на крыши мы ходили по графику. Кто был свободен в квартире, тот и шёл. Как минимум двое. Мы ходили по очереди – я то с братом, то с мамой.
Немцы использовали зажигательные бомбы. Небольшие снаряды (1,5–3 килограмма) вкладывали в кассету – бомбы раскрывались в воздухе и на землю падали уже градом, как шрапнель. Эти снаряды прожигали насквозь крыши, а если перекрытия были деревянными, то и их, – и сразу вспыхивал пожар. Если этот снаряд не возьмёшь клещами и не сунешь в бочку с водой или песком, сожжёт всё здание.
Работали дети и на предприятиях – вручную плели маскировочные сети.
– А потом мы перешли на другую продукцию – стали собирать запалы к гранатам, – говорит Абрамов. – Заготовки выдавали в артели, и мы были обязаны выполнить норму. Относились к работе очень ответственно и серьёзно. Работа несложная: в запале всего семь деталей, их нужно собрать, свинтить и сдать. Мы считали, что это важно, ведь это для фронта, это был наш долг.
Дети постарше работали у станков. Кстати, труд положительно влиял на людей – им было некогда сосредоточиваться на своих бедах.
Прочь!
22 ноября открылась «Дорога жизни» – Ладога замёрзла. Машины с продуктами пустили по льду. Из Ленинграда, в свою очередь, вывозили раненых солдат и большие семьи.
Враг стоял уже на окраинах. Фашисты подтянули к Ленинграду группу «Север» – около 2 тысяч танков и порядка 1 700 самолётов. Нашим ответить было нечем.
– Впервые я увидел наши самолёты в июне 1942 года, когда нас эвакуировали. Из Борисовой Гривы в Лаврово нас переправляли моряки на военном катере. Это горько и обидно, когда ты, ребёнок, понимаешь, что тебя безнаказанно мучают, а ответить не можешь. Именно в блокаде я твёрдо решил, что свяжу свою судьбу с военным делом. Я должен был стать профессиональным военным, чтобы защищаться, – вспоминает Валентин Абрамов.
Семья в товарных вагонах, затем на пароходе и попутках добралась до села Гавриловское Рязанской (сейчас Московской) области – на родину отца.
– Когда мы приехали в эту деревню, местные ходили на нас смотреть. У нас был такой вид, что они качали головами и плакали. Стали носить продукты, помогать кто чем мог. В этом весь русский народ – в сострадании, душевности, – говорит Валентин Васильевич.
Жизнь после ада
Валентин Абрамов вместе с семьёй переехал в Москву к тёте. В столице он окончил семь классов и поступил в железнодорожный техникум имени Дзержинского. В то время железнодорожники носили погоны. Так Валентин Васильевич получил своё первое звание – техник-лейтенант. Год он проработал по специальности.
В декабре 1951 года Абрамова призвали в армию – в город Молотов (нынешняя Пермь). Закончил Пермское авиатехническое училище, чуть позже и военно-воздушную академию. А с ноября 1953 года служил в Военно-воздушных силах. Армии он отдал 35 лет. Дослужился до полковника. В 1986-м вышел в отставку в Смоленске. Сейчас он является заместителем председателя областного Совета ветеранов.
Братство
В плену блокады оказалось и немало смолян. Дело в том, что осенью 1940 года в Ленинград из Смоленской области отправили около полутора тысяч студентов – молодёжь до 15 лет. Там они должны были осваивать ремёсла. Проучились всего год, и началась война.
– Кто-то погиб, кто-то в армию ушёл или встал к станку, – поясняет Абрамов. – Многие спустя время вернулись домой, в Смоленск.
Валентин Васильевич узнал, что в школе № 12 есть музей блокады и обороны Ленинграда, и отправился туда. 27 марта 1997 года вместе с другими участниками страшных событий было решено создать блокадное братство. Валентина Абрамова выбрали председателем. Они собрали данные о смоленских блокадниках.
– В тот год, когда мы подвели итоги, было больше 750 смолян-блокадников и защитников Ленинграда, – говорит Валентин Васильевич. – Мы нашли их, расспросили о том, как они жили.
На сегодняшний день в регионе осталось лишь 184 блокадника и защитника Ленинграда. Из них 42 человека награждены медалью за оборону города. А 142 – знаком «Житель блокадного Ленинграда». Всем от 73 до 87 лет, 68% из них имеют инвалидность.
С 1997 года братство помогло оформить статус 28 смолянам, защищавшим Ленинград, – 5 медалей и 23 знака. Искать документы приходилось через архивы. А шестерым пришлось добиваться этого статуса через суд. Иногда это занимает годы. А пока у тебя нет удостоверения, ты не можешь пользоваться льготами. Чтобы добиться правды, Абрамову пришлось буквально наизусть выучить архивные данные.
– Мы внимательно следим за тем, как живут блокадники, навещаем их, встречаемся, – говорит Абрамов.
Прошедшие сквозь ужасы блокадного Ленинграда активно проводят работу с молодёжью: организуют встречи, проводят уроки мужества. Постоянно пополняется экспозиция музея: ветераны отдают медали, книги, фотографии и предметы быта, привезённые из Ленинграда.
– Такие истории нельзя забывать, – убеждён Валентин Васильевич. – Хотя бы для того, чтобы понять, что самое главное в любых условиях и невзгодах – оставаться человеком.
КСТАТИ
В колхозах и совхозах блокадного кольца собирали с полей и огородов всё, что могло пригодиться в пищу. Однако это не могло спасти от голода. 20 ноября в очередной раз пришлось сократить нормы выдачи хлеба. Рабочим полагалось 250 граммов хлеба в сутки, служащим, иждивенцам и детям до 12 лет – по 125 граммов, личному составу военизированной охраны, пожарных команд, истребительных отрядов, ремесленных училищ и школ ФЗО, находившемуся на котловом довольствии, – 300 граммов, войскам первой линии – 500 граммов.
Фото: russlav.ru, из архива героя
