Александр Лазуткин: «Мир, который был огромен, стал точкой, и это что-то изменило в сознании»

Заканчивается год 60-летия первого полёта человека в космос. Но тема космоса при этом не перестаёт быть по-прежнему актуальной. Потому что смелое желание шагнуть к звёздам, преодолев земное притяжение, человек, скорее всего, наследует вместе с генетической памятью – иначе чем ещё объяснить наши взгляды, обращённые к небу и вечное стремление летать. Мой собеседник – герой России, лётчик-космонавт Александр ЛАЗУТКИН. Человек, которому удалось стать ближе к звёздам…

Дотянуться до звёзд

– Александр Иванович, мне рассказывали, что существует такая традиция: когда человека зачисляют в отряд космонавтов, он старается попасть в Клушино на Смоленщине, чтобы выпить воды из гагаринского колодца, потому что тогда он точно полетит в космос…

– Я знаю об этой традиции, хотя сам эту воду и не пил. Когда я стал космонавтом, одно государство исчезло, второе только появилось и такой традиции ещё не знало.

– И в Гагарине вы не были?

– Был раза три-четыре, но уже после того, как слетал. А вот в Смоленске впервые.

– И как впечатления от нашего города?

– Пока видел только людей – остальное не довелось.

– Вы росли как раз в то время, когда после полёта Юрия Гагарина практически каждый мальчишка мечтал стать космонавтом. Вы тоже об этом мечтали?

– Конечно. Я же тоже был тогда мальчишкой, и, в принципе, всё моё детство прошло под эгидой космонавтов. Помню, как в детском саду мы играли в космонавтов. Мне говорили, что надо прыгать с горки, потому что так делают космонавты, и я прыгал…

Хотя у меня такое чувство, что я родился с этой мечтой. Я родился 30 октября 1957 года, а 4 октября был запущен на орбиту первый в мире искусственный спутник Земли – возможно, мою маму тогда это событие очень впечатлило. Признаюсь честно, я не помню дня, когда бы не мечтал о космосе.

– А когда мечта трансформировалась в цель?

– Я хорошо помню первое осознанное желание полететь. Мы с мамой сидели на лавочке на даче. Была летняя ночь, звёздное небо над головой. Мама рассказывала мне про звёзды, и я вдруг спросил, а есть ли в космосе какая-то граница. Она ответила, что нет, а у меня тут же родилась мысль: надо полететь и всё самому увидеть, что там за забор и что за ним находится. Наверное, это и стало фундаментом для формирования уже осознанной мечты и трансформации её в цель.

В принципе, было желание не стать космонавтом, а посмотреть на другие миры. Я тогда читал запоем фантастику и верил авторам, которые описывали жизнь на других планетах. Хотелось увидеть всё это самому, а для этого надо было стать космонавтом.

Без восторгов

– Александр Иванович, в апреле 1961 года вам было чуть больше трёх лет. Вы что-то помните о полёте Гагарина?

– Помню, что была чудесная солнечная погода, я сидел дома, и в моей комнате почему-то было много-много воздушных шариков. И я их лопал: давил кулачками с двух сторон, шарик лопался, и мне это ужасно нравилось. А по телевизору, на маленьком экране чёрно-белого КВНа, постоянно транслировали портрет какого-то человека. Тогда я ещё не знал, что это первый космонавт Земли Юрий Алексеевич Гагарин.

– Ваш путь в космос был довольно долгим: учёба в МАИ, работа инженером. Вы написали заявление о зачислении в отряд в 1984 году, а зачислили вас только в 1992-м, и полетели вы ещё спустя несколько лет – в 1997-м. Это обычная практика?

– Думаю, да. Конечно, бывают исключения, когда человек только вуз окончил и его сразу в отряд зачислили, но это крайне редко – я знаю только один такой случай.

– А инженером вы работали тоже на космических проектах?

– Да. Я работал в знаменитом конструкторском бюро Королёва – там, где делали первые космические корабли.

– И вы тоже космические корабли делали?

– Нет. Я занимался подготовкой космонавтов. Писал для них программы подготовки, участвовал в тренировках. Создание космического корабля мне не доверили.

– И вот вас самого зачислили в отряд. Помните, что тогда почувствовали?

– Особого восторга не испытал, потому что всё очень долго длилось. Несколько медкомиссий, с которых меня списывали – говорили, что не годен. Потом экзамены бесконечные…

То есть путь оказался достаточно нудным и длинным. И когда уже оставался последний шаг – Государственная комиссия, – мы, трое новоиспечённых космонавтов, сидели-дрожали, ожидая своей участи. А тут к нам подходит наш начальник и говорит: «Вы зачислены». И всё это так спокойно, буднично.

Пришёл домой, сказал, что зачислили. «Ну и хорошо», – отреагировала жена, тоже без особого восторга.

– А когда узнали, что полетите?

– Если бы меня вдруг взяли с улицы и сказали: через месяц полетишь, – я бы точно пришёл в восторг и, наверное, весь этот месяц витал в облаках от счастья. А тут всё время подготовка. Экзамены, которые приходилось сдавать часто. И спрашивали с нас очень жёстко – настолько, что я даже пожалел, что ни в школе, ни в институте не был отличником. Установка была чёткая: ты должен знать всё.

– Это какие-то специальные космические предметы?

– Не только. Тем более что абсолютно никакой разницы, важный или не важный это предмет, – в полёте всё может пригодиться. Тебе за всё ставят оценки, и «четвёрка» – это плохо, за это могут и отчислить.

А ещё были особые экзамены, которые мы сдавали в большом зале. Там комиссия в сто пятьдесят человек, и ты перед ними на сцене – как артист. Я один раз так два часа отвечал – это же жуть просто.

И, плюс ко всему, твоё здоровье контролируется постоянно. И ты не скажешь врачам: я плохо себя чувствую, потому что уроков много. Это великолепная школа.

Кроме того, ты знаешь, когда полетишь, года за два-три. Полёт в плане стоит, и ты идёшь к этой цели. Без восторгов.

ЧП космического масштаба

– Во время вашего полёта было просто какое-то невероятное количество нештатных ситуаций…

– Когда я ещё только собирался лететь, спросил, сколько нештатных ситуаций ждать. Мне ответили: три-четыре, максимум пять.

И вот мы взлетели. Первая нештатная ситуация возникла уже на первой минуте отделения корабля от ракеты-носителя. Потом двое суток мы летели до станции, и за это время было ещё две нештатных ситуации, одна из которых связана со стыковкой.

Проходит ещё пару недель – у нас пожар. Мы его потушили, я загнул четвёртый палец, а командир говорит: «Это была очень серьёзная нештатная ситуация, которая тянет на две». И я загибаю пятый палец, а в голове голос умного космонавта: максимум пять.

Ну всё, думаю я, дальше жизнь будет прекрасна. Но ломается система, которая производит кислород. За ней – та, что забирает углекислый газ. Потом система терморегуляции. Ломалось всё. И если вначале ты хватаешься за голову, то потом привыкаешь.

Было столкновение с грузовым кораблём, который пробил корпус станции. Каждый раз, просыпаясь утром, я уже ждал очередную нештатную ситуацию. И если ничего не происходило, ощущал даже некий дискомфорт.

Было несколько неприятных моментов и во время возвращения на Землю. Включая то, что на последних секундах полёта у нас не сработали двигатели мягкой посадки…

– Все эти ситуации проигрывались во время предполётной подготовки? Или всё предусмотреть невозможно?

– Конечно, при подготовке к полёту все нештатные ситуации обязательно проигрываются. Среди них есть даже те, что крайне маловероятны, но мы отрабатываем и их.

Мы не могли предусмотреть ситуацию, когда грузовой корабль врезается в станцию, но знали чётко, что необходимо делать при разгерметизации корпуса. Поэтому, когда всё случилось и давление стало резко падать, мы с командиром и американцем не кинулись с криками «Спасите наши души и тела!», а стали действовать по протоколу: работали слаженно, каждый занимался своим делом.

И страха не было. Только когда я закрыл люк в модуль с повреждённой обшивкой и услышал, что давление перестало падать, вдруг увидел, как у меня дрожат кончики пальцев. Я смотрю на них с интересом – пока никаких эмоций. Потом уже все пальцы задрожали – у меня удивление. Потом дрожь по рукам и всему телу пробежала – у меня аж во рту сухо стало. И мысль: это реакция организма на стрессовую ситуацию. Но и это ещё было не страшно.

А вот когда нам уже ничего не угрожало, мы пили чай с конфетками и рассуждали, что было бы, если б мы действовали немного по-другому. И оказалось, что в таком случае корабль не дырку бы пробил, а оторвал весь модуль. И это реально было страшно – я, помню, даже вздрогнул…

Личная проблема

– Интересно, как подбираются экипажи? Учитывается ли психологическая совместимость космонавтов, комфортность в общении? Всё-таки вы находились вместе полгода в достаточно небольшом и закрытом пространстве…

– Психологи, конечно, работают. Причём работают незримо. Да, ты проходишь разные тесты, общаешься с ними, но они наблюдают и за тем, как ты ведёшь себя на занятиях, на тренировках. Наверное, они стараются подбирать экипажи с учётом всех психологических особенностей конкретных людей.

Хотя я полетел в космос человеком, который думал, что психологическая несовместимость – это не моя проблема. У меня её просто не может быть, потому что я такой общительный, открытый – душа нараспашку. Но там я испытал всё по полной программе: от любви до ненависти…

Ничего нового там не происходит. И если тебя вдруг начинает раздражать какой-то человек, ничего космического ты при этом не испытываешь – всё как на Земле.

– Да, но на Земле есть куда уйти от этого человека…

– Вот именно. Мы можем просто ограничить своё общение с несимпатичным человеком, исключив до минимума встречи с ним. А в космосе это невозможно, и тот, кто тебе не нравится, всё время перед тобой. Это жутко.

Вообще, для меня этот полёт стал хорошей школой. Школой психологического взаимодействия. Я задумался, почему возникают конфликты. Как из незначительных эпизодов складывается большой ком раздражения, который при взрыве разносит все взаимоотношения вдребезги. И всё потому, что тебе там некуда уйти…

– То есть вообще нет личного пространства?

– Нет, оно есть, конечно. Станция «Мир», на которой мы были, – это семь модулей. А нас трое. Ты можешь даже целый день не видеть неприятного тебе человека, но он всё время рядом, и ты постоянно с ним контактируешь.

Это, наверное, самая тяжёлая часть полёта. Трудно жить с человеком, воспринимая его таким, какой он есть. И ещё труднее осознать, что если тебе что-то не нравится в ком-то – это твоя личная проблема.

Если покопаться в истории космонавтики, можно найти разные примеры. Вплоть до того, что людям завтра лететь, а они так ругаются накануне, что их отстраняют и вместо них летят другие. Когда я читал про это, не мог понять: что за мужики попались, никак не договорятся. И только когда сам испытал нечто подобное, понял, насколько это большая проблема.

Маг и философ

– Александр Иванович, а что было самым ярким впечатлением во время полёта?

– Ощущение бесконечности. Это удивительное чувство. Здесь, на Земле, мы не можем себе представить, что такое бесконечность, а там – легко. Там ты её физически ощущаешь. У меня даже холодок по спине пробежал, когда я подумал: это бесконечность.

Огромное количество звёзд…

– Они там крупнее?

– Нет, их просто больше. Настолько больше, что ты испытываешь восторг. Восторг от красоты и ощущения бесконечности чисел. Я только там это испытал.

А ещё, глядя на этот бесконечный мир, я понял, что мы не одни во Вселенной. Ну не может такого быть, чтобы во всём бесконечно огромном мире только в одной точке сложились условия для появления человека!

Вообще, мы здесь живём земными мыслями и категориями. Что бы там ни говорили учёные, а наш мир – не вся Вселенная, а только Земля. И это в лучшем случае. Потому что чаще это лишь то конкретное место, где ты живёшь. Ты знаешь про Млечный путь, Солнечную систему, туманность Андромеды, но не пробирает.

А вот там, совсем недалеко от Земли, но уже в стороне от неё, – совсем другое дело. Я помню, как весь этот громадный космос ощутил, и мириады звёзд, и Землю: она довольно большая под нами, даже огромная, но такая маленькая по сравнению с космосом. Мир, который был для меня огромен, стал точкой, и это что-то трансформировало в моём сознании.

– Судя по вашим словам, космос наводит на философские размышления…

– Конечно. Я там постоянно думал о вечном и бесконечном. Потому что, получив возможность почувствовать тот мир, волей-неволей становишься философом.

– Вы помните, как впервые ощутили невесомость?

– Когда взлетали, я держал перед собой бортовой журнал. Потом толчок – и невесомость. Я ничего не почувствовал, но подумал: если отпущу книгу, она не упадёт. Отпустил – книга осталась висеть в воздухе. Я переворачиваю листок – висит. И тогда я подумал: какой я великий маг!

Вид сверху

– Какое место на Земле показалось вам оттуда самым красивым?

– Я не могу назвать какое-то одно конкретное место. Помню, как пролетали над Багамами, и я подумал, почему люди съезжаются именно сюда, ведь рядом много других таких же красивых островов.

Я видел много странных вещей. Например, как начинается песчаная буря в Сахаре и весь песок поднимается в воздух и спокойно летит через Атлантической океан, оседая у берегов Кубы и Америки.

Видел Полярное сияние. Южное. Мы пролетали между Австралией и Антарктидой, и вся Антарктида была покрыта огнём. Он казался призрачным. Огромные огненные столбы поднимались в небо и чуть-чуть колыхались. Это было незабываемое зрелище.

– Вы брали с собой в космос какие-то личные вещи, чтобы они напоминали там о доме?

– Я взял фотографии родных – на стеночки вешаешь и потом смотришь. А ещё мне подарили маленькую фигурку космонавта и вклеили туда фотографию моей старшей дочери. И такой же маленький мишка был – его мне дала младшая дочь. Они у меня на стеночке на верёвочках висели, а я смотрел, как они переплетаются в невесомости, и говорил: «Вот шалунишки – и здесь шалите!»

– Космическая еда вкусная?

– Да. Вкусная и здоровая. Наименований блюд столько, что каждое не повторяется в течение двух недель.

– А хотелось чего-то особенного? Так, чтобы представлять: вот вернусь домой и сразу съем…

– Нет. Там такое громадное количество этих блюд! И я ем всё. Единственное, чего не люблю, – молочную пенку. Остальное ем с удовольствием. Хотя было стойкое ощущение, что это походная пища – как раньше, когда ходили в походы и готовили на костре…

Справка «СГ»

Александр Лазуткин – российский космонавт, Герой Российской Федерации.

Родился 30 октября 1957 года в Москве.

Мастер спорта СССР по спортивной гимнастике. Имеет первый разряд по парашютному спорту.

В 1981 году окончил Московский авиационный институт по специальности «инженер-механик». После чего получил предложение остаться на кафедре, где проработал до 1984 года.

Работал инженером КБ НПО «Энергия», занимался подготовкой космических экипажей.

3 марта 1992 года был зачислен в отряд космонавтов. С 18 апреля 1995 года начал непосредственную подготовку к полёту в космос. Был дублёром Юрия Усачёва при подготовке экипажа корабля «Союз ТМ-23».

В свой космический полёт Лазуткин отправился 10 февраля 1997 года. На космическом корабле «Союз ТМ-25» и орбитальном комплексе «Мир» он провёл 184 дня и 22 часа. 14 августа 1997 года экипаж вернулся на Землю.

Награждён российской медалью «За заслуги в освоении космоса» и двумя медалями НАСА: «За космический полёт» и «За общественные заслуги».

Фото: Светлана САФРОНОВА, roscosmos.ru, из личного архива космонавта

Ольга Суркова