Валерий Малолетков: долгая дорога к себе

Народный художник России – о магии творчества, бесконечности поиска и важности личного развития

Разум и чувства

– Валерий Александрович, о вас говорят как о живом классике, а при этом вы сами не собираетесь останавливаться на достигнутом. Как получается найти такой баланс и быть, с одной стороны, состоявшимся художником, а с другой – постоянно искать что-то новое?

– Все очень ругают разум в искусстве. Принято говорить прежде всего о чувствах и эмоциях. Нет, разум – великая вещь. И я не знаю ни одного гениального художника, который не был бы столь же гениальным мыслителем. Леонардо, Тинторетто – да кого угодно можно назвать.

Наверное, разум в какой-то момент просто даёт сигнал: стоп, ты здесь всё сказал – надо идти дальше, в другую сторону, а может, и в противоположную. И только при такой постановке вопроса ты никогда не будешь стоять на месте. Надо всё время ставить новые задачи, решать их и быть открытым к эксперименту.

– А не страшно вот так каждый раз уходить с проторенной дорожки?

– Нет, страха точно нет – есть какое-то волнение, опасения, неуверенность, ведь все мы живые люди. Но… голова боится, а руки делают.

Тем более что в творчестве просто нельзя иначе. И для того чтобы пойти дальше, надо от чего-то отказаться. Понятно, что поначалу это путь в неизвестность. И колоссальный риск. Ведь нет никаких гарантий, что ты действительно что-то найдёшь на этом пути. И мне кажется, что человек, который преодолевает в себе этот страх – уйти от однажды найденного, – всегда будет индивидуальным в искусстве.

Потому что самое ужасное в творчестве – это тираж. Когда однажды найденный приём эксплуатируется годами. И художник боится от него отказаться, потому что вокруг все твердят: это твоё. А на самом деле это уже никому не интересно. Такое особенно проявляется на персональных выставках. Ведь некоторые долго не выставляются и думают, что к концу жизни себя покажут. А потом выясняется, что все работы – вариации на одну и ту же тему. То есть, по сути, вся жизнь этого человека в искусстве ничтожна: он ничего не открыл, не нашёл и даже не потерял. Потому что, чтобы что-то найти, очень важно уметь терять. А чтобы взлететь, надо уметь и падать. И не бояться этого.

Это не лечится

– Что для вас главное в творчестве?

– Мне кажется, основной кайф от творчества в том, что это единственная возможность выразить то, что из себя представляет человек. И выразить так, как и когда он хочет. И в той манере и материале, какие он хочет использовать.

Вообще, творчество – это заболевание, как известно. Это не лечится. И все мы немножко больные люди, потому что без этого просто уже не можем жить. Поэтому говорить о творчестве как о работе мне довольно трудно. Для меня это не профессия и не работа, а постоянное состояние души.

– Тогда давайте поговорим об искусстве как о волшебстве. В чём для вас его магия?

– В том, что оно непостижимо. Потому что чем дольше ты живёшь, делаешь и понимаешь, тем чаще приходишь к выводу, что невозможно объять необъятное. И можно лишь чуть-чуть затронуть то, что волнует не только тебя, но и тех, кто тебе близок, кто хоть что-то понимает в искусстве. Потому что все разговоры про «искусство для народа» – это выдернутые из Ленина глупости. Нет, и художник, и зритель должны быть очень образованными людьми. И чем серьёзнее автор, тем уже круг его почитателей. Ведь художник – это такое явление, где для того, чтобы получить обратную связь, оба инструмента должны быть настроены на один очень высокий камертон. Это всегда важно.

– Критики утверждают, что вам в творчестве удалось невероятное: вы соединили христианство и язычество, Восток и Запад…

– Вообще, соотношение России между Востоком и Западом – это ключевая проблема, которую мы тысячу лет не можем разрешить. И в аспекте искусства меня это волнует.

Я много путешествовал. И Индию знаю не хуже, чем Россию, и Запад хорошо знаю. И я не принимаю ни славянофильство, ни западничество. Я понимаю, что есть некая константа, именуемая Россией, которая равномерно впитывает в себя в культурном, религиозном и духовном аспектах эту материю несовместимости. Это Киплинг мог сказать, что Запад и Восток никогда не сольются. Потому что не знал, что Россия – удивительное пространство, где возможно всё. Здесь соединяется несоединимое. Иногда это превращается в какое-то безумие – борщ, в котором, всё бродит.

И, в принципе, мы все носители этого состояния. Почему русскому человеку нигде не комфортно? Я, например, в Европе себя европейцем не чувствую. После их ресторанов хочется пойти и поесть нормально. И выпить. Равно как и в Индии. При всём погружении, глубоком знакомстве с величайшими деятелями культуры этой страны я всё равно понимаю, что и там я не свой. Я такой, какой есть. Россиянин. Поэтому вечная проблема людей, которые воюют за Восток или Запад, мне непонятна. Истина там, где мы рождаемся. Там, где живём и творим. И мы должны, вероятно, быть в равной мере открытыми веяниям с обеих сторон, потому что в результате соединения этого и получается то, что мы называем неповторимой русской культурой.

Твой мир

– Основным материалом для творчества вы выбрали керамику. Почему?

– У нас существует какое-то превратное представление о том, что керамика – это материал исключительно для функциональных предметов, из которых надо пить, стенки выкладывать и так далее. А между тем существует великая Месопотамская культура, где всё было сделано в керамике – только в архитектурных формах.

В принципе, я работаю во всех керамических материалах. И мне это особенно нравится потому, что это, пожалуй, единственная основа, которая позволяет не имитировать форму или плоскость, а сделать объёмную форму полифонической.

Кстати, важный элемент, который появился в моём творчестве недавно, – бронза. Я решил попробовать поработать с этим материалом, потому что мне это тоже интересно.

– Тот самый новый путь в творчестве?

– Возможно. Формально мне в равной мере интересно всё. Выбор зависит от состояния и периода развития. Вообще, чем менее человек самостоятельно творчески развит, тем больше в нём узнаётся чужое влияние.

Самое трудное – прийти к себе. И я считаю, что основной смысл жизни художника – это дорога к себе. Что ты при этом используешь и что на тебя влияет – не имеет никакого значения. Это должно быть только трамплином, чтобы прийти к себе, а не стать вторым Пикассо или Модильяни.

Необходимо создавать собственный микромир, который и определяет, чем ты отличаешься от рядом сидящего и ещё ста членов Союза. Если не получается – это уже ремесло, а не творчество. Конечно, ремесло имеет важное значение в любой профессии. Но это только начало, а дальше необходимо движение на преодоление того, что ты уже постиг. Если его нет, это конец.

Порой ведь так бывает. Ты приезжаешь в какой-то город, и тебе говорят: вот это выдающийся художник. А ты только что приехал из другого города, где десять таких же, которые пишут этюды и думают, что в этом смысл творчества. А смысл-то в другом. В выражении через природу, через любое явление того, что ты есть, и каково твоё отношение к тому, что ты выражаешь. Без этого всё – просто визуальное искусство: срисовывание, списывание, слепливание…

Что мы, собственно, и наблюдаем у некоторых художников. Если в человеке нет сильной личности, он цепляется за какую-то крупную фигуру и становится просто эпигоном, подражателем в искусстве. И очень трудно преодолеть такое влияние. Для этого нужно иметь высокую общую культуру, быть образованным и любить не только искусство, но и слушать музыку, много читать…

Слово и образ

– Вас лично в необразованности не заподозришь. Какая книга оказала на вас наибольшее влияние?

– Библия.

– И в каком возрасте вы её прочитали?

– В 13 лет. Дело в том, что у меня прадед был священником. Поэтому Библия появилась у меня не потому, что отменили советскую власть, – она была всегда. Как и иконы. Конечно, это никогда не афишировалось, потому что тогда за это могли и наказать.

– И вы в 13 лет всё поняли?

– Это была Библия с иллюстрациями Гюстава Доре – потрясающее издание 1915 года. Поэтому вначале у меня всё шло через иллюстративный ракурс. Конечно, в том возрасте я бы сразу в текст не вошёл, если бы этому не предшествовали гениальные рисунки Доре. Это очень важно.

– Ваши рисунки, представленные на выставке, тоже могли бы стать хорошими иллюстрациями…

– Я специально иллюстрациями никогда не занимался. Просто я читающий человек. И для меня книга и текст – вообще слово – имеют важное значение. Я понимаю, что слово гораздо сильнее, и художественный образ не в состоянии до него дотянуться. Поэтому надо много читать.

– Вы часто используете в работах символы. Например, рыбу…

– Это символ христианства. Всё очень просто – я родился в Рождество Христово. Я верующий, но это внутреннее, интимное состояние. Поэтому для меня это очень важно…

Фото: Дмитрий Прудников

Ольга Суркова