Лев Саксонов: в продолжение жизни

В КВЦ имени Тенишевых открылась выставка «Продолжение жизни…». В экспозиции представлены работы московского художника Льва Саксонова, выполненные им в течение нескольких десятилетий – начиная с 60-х годов прошлого века и заканчивая 2018-м. Год назад автора не стало, но он по-прежнему продолжает своё общение со зрителем, приглашая того к неспешному диалогу о сокровенном. Вот такое продолжение жизни…

Смоленск в дождь

Одно из центральных мест в экспозиции занимает работа, посвящённая Смоленску. Потрясающий городской пейзаж с фасадами домов, умытыми струями дождя.

– Это собирательный образ, хотя там точно выхвачены смоленские дома, – говорит сын художника Даниил САКСОНОВ. – Пейзаж конкретный и символический одновременно. Это вообще излюбленная манера Льва Саксонова, когда предельная физика объекта дополняется метафизикой пространства.

«Смоленск в дождь» – одна из большой серии работ, посвящённой старинным русским городам.

– Во всех этих пейзажах обязательно есть выхваченные из реальности детали: храмы, дома, фонарные столбы, железные дороги, – но всё это погружено в космическую ауру безграничного пространства, – продолжает Даниил Саксонов. – Это очень глубокое и личное восприятие. И все места узнаваемы.

Глубоко личное восприятие – в основе практически каждого произведения Льва Саксонова. Случай из жизни, прочитанная книга, попавшаяся на глаза фотография, даже сон – всё может стать сюжетом, сплетённым из зашифрованных в действие мыслей и эмоций. Отдельные листы складываются в циклы-главы, а вся экспозиция похожа на мемуары, написанные не словами, а образами.

– Художник Лев Григорьевич Саксонов в своих произведениях не кричит, а тихо шепчет на ухо о том, что увидел, – считает искусствовед из Москвы Ирина РЯБУШКИНА. – У него люди превращаются в птиц, а птицы – в людей. У него чудесные маленькие животные показывают, как можно принимать естественный ход жизни, не сопротивляясь ему. Он воспевает культуру и обычаи маленького народа, который многие считают изгоем. Он создаёт книги как арт-объекты с невероятно красивыми иллюстрациями, в которые надо погружаться так же, как в текст, чтобы научиться их читать. Взять, к примеру, его цикл иллюстраций к рассказу Чехова «Нахлебники» – это же просто рвущие душу работы. Лев Саксонов работал и жил в своём собственном прекрасном мире. И внутри него, конечно, бушевали бури – не может художник расти без бурь. Но они не касались ни быта, ни близких, выплёскиваясь вдохновением на бумагу и холсты…

По рельсам судьбы

Лев Саксонов родился в 1929 году в городе Камышине на Волге. А потом семья переехала в Воронеж. Именно там мальчик начал заниматься рисунком в местном Дворце пионеров. Там же его застала и война.

– Когда Воронеж бомбили фашисты, отец с сестрой и матерью чудом попали на поезд, который увёз их в эвакуацию, – рассказывает Даниил Саксонов. – До Башкирии поезд ехал два месяца, пропуская военные эшелоны и останавливаясь на каждом полустанке. Во время одной из таких остановок они с сестрой потеряли маму. А через две недели она чудом их нашла – посреди войны и горящей страны на этих бесконечных железнодорожных перегонах. И эта картина, где отец нарисовал одну из станций и себя, вышедшего за кипятком, – воспоминание о том времени. Она стала началом огромного и совершенно невероятного цикла «Железнодорожные этюды».

Другой важный для него цикл, над которым Лев Саксонов работал больше сорока лет, посвящён Холокосту. В экспозиции он представлен двумя работами: «Мадонна в Варшавском гетто» и автопортрет «Не везите детей в Освенцим». На последней – опять железная дорога и сам художник, только уже взрослый, с красным флажком в руке. Образ отчаянной попытки остановить эшелон, везущий детей на смерть.

– В семидесятые годы отец попал на выставку польского плаката и фотографии, которая проходила в Манеже, – поясняет Даниил Саксонов. – Там он увидел снимок, где еврейские дети выглядывают из эшелона перед отправкой в лагерь смерти. Он рассказывал, что стоял возле этой фотографии несколько часов – не мог отойти, потому что чувствовал, как эти дети смотрят на него: одни обречённо, другие с мольбой. Он вдруг осознал, что в те годы был ровесником этих ребят, но теперь он есть, а их уже нет. И дальше он жил с этим осознанием и создавал свой уникальный цикл о Холокосте, которому были посвящены отдельные выставки в Москве и Вильнюсе.

Свой почерк

В 1952 году Лев Саксонов окончил художественное отделение Московского полиграфического института. Начинал как книжный график – иллюстрировал книги в издательстве «Советский писатель». Был мастером промышленной графики: делал значки, торговые знаки, открытки. И уже для себя – для творчества, а не для ремесла – постоянно занимался офортами.

Циклы литературных иллюстраций занимают значительную часть экспозиции выставки «Продолжение жизни». В числе предпочтений художника – Чехов, Шекспир, Данте, Гоголь, Блок, Шолом Алейхем, Саша Соколов и многие другие авторы.

– Эти иллюстрации не издавались – он делал их для себя, – говорит Даниил Саксонов. – При этом многие эксперты признают их выдающимися. На мой взгляд, это удивительные циклы, которые не являются прямыми иллюстрациями – в них художник создаёт абсолютно свой мир, как бы увиденный во сне, но в то же время конгениальный миру тех книг, о которых идёт речь. Мы знаем, что сам Данте обозначил геометрию своего ада как девять концентрических сужающихся кругов. Но отец показывает его как разомкнутое безграничное пространство: вышедшая из берегов река забвения, из которой выхватываются фрагментами человеческие лица, тела, судьбы. Это совсем другой космос, но он соответствует духу «Божественной комедии».

Увлечение офортом и постоянные эксперименты привели к тому, что со временем Лев Саксонов выработал свой фирменный стиль – смешанную технику, где офорт соединяется с пастелью или гуашью.

– Иглой на пластине делается тончайший фигуративный рисунок, а с помощью цвета создаётся пространство – сложное, многослойное, масштабное, – поясняет Даниил Саксонов. – Таким образом в его работах совмещаются графика и живопись, реалистическое искусство и абстрактное, классическое и современное, предельная физика сюжета и метафизика пространства. И в этом он достиг каких-то непревзойдённых высот.

Нравственный камертон

Первая персональная выставка Льва Саксонова «Холокост» состоялась в 1999 году в Москве, в Центральном доме художника. С тех пор они проходили регулярно – в России и за рубежом. А вот осознание того, что его узнают, пришло к нему ещё позже – и сразу вспомнились пророческие слова институтского педагога: «Придёт время, молодой человек, и вас узнают»…

– Отец был удивительно скромным человеком. Никогда не самоутверждался за счёт других, не занимался саморекламой. Он был любящим, добрым, заботливым, милосердным человеком и одновременно глубоким и большим художником. Помню, как он рисовал, а я в это время сидел у него на шее – и ему это нисколько не мешало. Его жизнь никак не противоречила творчеству. Художник, проповедующий в своих работах жалость, сочувствие и человечность, и в жизни готов был отдать последнее. При всём космическом масштабе созданного им пространства человек у него всегда остаётся мерой всех вещей. Он любил цитировать эту мудрость древних греков – она была для него и нравственным, и эстетическим камертоном.

Смоленск стал первым в череде российских городов, где открылась выставка «Продолжение жизни…». Дальше будут Тула, Тверь, Курск и другие. Но пока именно у смолян есть возможность увидеть работы Льва Саксонова. И, разобравшись в хитросплетениях линий, мыслей и сюжетов, услышать негромкий голос самого автора…

Вставки

«Я помню огромный офортный станок, как любил играть с его колесом, чувствуя себя капитаном у штурвала корабля. Помню запах краски и цинковые пластины, которые нужно было травить кислотой, но отец этого не делал, потому что мастерская долгое время была у нас дома.

Помню, как он делал линогравюры на квадратиках линолеума, которыми выстилался пол в подъездах.

Иногда отцу не хватало денег на холсты, и он рисовал на чём придётся. Здесь, на выставке, есть великолепная живописная работа с радугой, сделанная на упаковочном картоне. А для некоторых иллюстраций к «Божественной комедии» Данте он использовал коробку от телевизора, которую нашёл на помойке…»

«Жалость была одной из каких-то базовых ценностей отца. Он считал, что в ней нет ничего унизительного для человека – наоборот, он видел в этом предельное проявление человечности. В этом смысле он был ярым противником философии Ницше. Искренний гнев у него вызывала фраза «падающего подтолкни» – он не мог понять, как это возможно…»

Фото: КВЦ имени Тенишевых

Ольга Суркова