Золотые крупицы слов
Однажды в начале 90-х годов прошлого столетия, примерно в то время, когда в стране внезапно проснулось дремавшее доселе национальное самосознание, когда горячо обсуждались фильмы Станислава Говорухина «Так жить нельзя», «Россия, которую мы потеряли» и «Великая криминальная революция», мне довелось услышать объяснение, что означает каждый из трёх цветов российского триколора.До сих пор не знаю, было такое толкование когда-либо официально принято или это чистейшей воды фольклор, но в память врезалось, что белый цвет российского флага символизирует чистоту души русского человека…
Так ли уж он изменился в главном, сегодняшний герой русской литературы? Имеем ли мы право говорить о некой духовной общности, обозначаемой понятием «Россия»…
Листаю том прозы, который называется «Лёд», недавно вышедший в рамках федеральной программы «Культура России» двухтомной антологии современной прозы и поэзии, приуроченной к юбилейному X съезду Союза российских писателей. Есть здесь, к слову, и произведения смоленских писателей.
Вот молодой мужик Петька, тракторист и комбайнёр, на все руки мастер, из рассказа смоленского прозаика Вилена Сальковского «Вода». Вызвавшись было выполнить предсмертную просьбу старика-тестя – привезти родниковой воды из той криницы, что в бывшей деревушке, где старик родился, он останавливается на полпути и поворачивает обратно: «Порюсь попусту, а старик когда хочешь коньки отбросил… Кому будет вода? Пёхом – это мне час туда, час оттуда! Приволоку – да и зря… Наберу в посёлке, в колодце у речки… Погоняй! А то хуже наделаешь: ни своей не попьёт, ни этой…». Старик однако воды дождался, и голос совести тревожит Петьку, хотя и недолго.
Или взять главного героя рассказа Левона Осепяна «Коммерческий рейс» водителя первого класса Егора Прончука. Честный и правдивый человек, вынужденный по слабости характера подчиняться алчной своей жене, идти против собственных жизненных правил, он воспринимает автомобильную катастрофу на горной магистрали и собственную гибель как избавление и возвращение на круги своя.
С другой стороны, симпатичные, положительно характеризующиеся по месту службы милиционеры при виде больших денег в руках предпринимателя-азербайджанца, который едет за товаром, не задумываясь о возможных последствиях, решаются на вымогательство, а встретив противостояние, и расправу (Михаил Кураев «Спальный вагон прямого сообщения»).
А вот кузнец Гуляев, герой повести Юрия Некрасова «Пьяные сны Леонида Гуляева», с его простодушием и привычкой во всех бедах винить только самого себя вполне мог бы быть персонажем Куприна или Лескова. Лишь новые «хозяева жизни», всеми правдами и неправдами скупающие в черте города старенькие дома, да бомжи на помойках свидетельствуют о том, что действие происходит в наши дни. Чистая душа и безымянная героиня рассказа Татьяны Тайгановой «Придёт понедельник» с её надеждой на простую человеческую радость.
Одна из примет сегодняшней российской жизни - «ушибленные» локальными войнами персонажи. Это относящийся ко всему подчёркнуто серьёзно, ретиво муштрующий студентов майор Мамыкин (Алексей Варламов «Присяга»). Или обитающий в подмосковных Мытищах глухой полусумасшедший гастарбайтер из бывшей Югославии по прозвищу Рабсила (Борис Евсеев «Мясо в цене!») с его размышлениями об очищающей сути Великого поста и острозаточенным колбасным ножом, который он, не задумываясь, пускает в ход: будь то ряженый по случаю Масленицы налётчик или вдруг показавшиеся лишними собственные пальцы. Россия в его восприятии - это карнавал нищих, вороватых, убогих, который одновременно и отталкивает, и притягивает к себе.
Подчёркнуто спокойно, можно сказать, буднично, как привычная монотонная работа, описывается война в рассказе смолянина Олега Ермакова «Н-ская часть провела учения»: «Днём прилетали вертолёты за трупами и ранеными. Ночи были безлунные и звёздные. Ночью транспортный самолёт кружил высоко над горами и сбрасывал осветительные бомбы - они распадались на несколько оранжевых солнц; покачиваясь, шары медленно опускались, озаряя ущелья, скалы, вершины и степь у подножия гор, где стоял походный лагерь полка. Пехота шла вверх, били крупнокалиберные пулемёты, рвались мины, хлопали скорострельные гранатомёты. Оранжевые солнца гасли, пехота залегала. После короткой передышки в степи зычно кричали артиллерийские офицеры, и начиналась артподготовка».
А Владимир Кантор в рассказе «Библиофил» затрагивает во все времена важную для литературы тему взросления героя: не столько воспитания чувств, сколько, если можно так сказать, идентификации личности. Сюда же примыкают «Лионский дилижанс» Владимира Краковского – отрывок из романа «Боря. Жизнеописание» – и рассказ «Другой город» Руслана Киреева.
Ещё более разнообразны темы поэтического тома антологии «Пламень». В предисловии, автором которого является Юрий Кублановский, известный поэт-новомирец и один из составителей книги, говорится: «Поэт приходит в «мир» с искренним самоотверженным словом, драматичным, порою тяжким – но, несомненно, целительным. Словом, зовущим верить Богу, любить Отечество. И чувствовать ответственность каждого перед всеми. Всё это не архаичные «русские комплексы», а сущностные, необходимые составные настоящей нашей поэзии».
Но это так должно быть. Отнюдь не склонный к обольщениям относительно сегодняшней культурной ситуации в России, Юрий Кублановский пишет: «Думаю, едва ли не любой интеллигент согласится, что читает теперь стихов много меньше, чем раньше, что относится к ним без прежнего жара. И порой ловишь себя на мысли: да существует ли ещё читающая Россия как культурное целое? Быстро уходит из сознания непоколебимая прежде убеждённость в предназначении. А без неё какая ж поэзия?»
Невольно зацепившись за эти слова, я читала книгу «Пламень» под определённым углом зрения - проследить, насколько вообще сегодняшнюю поэзию занимает вопрос о предназначении.
Как оказалось, занимает. Выражается это разными способами. Осмыслением себя в ряду знаковых для отечественной литературы имён. Ощущением, говоря словами Давида Самойлова, «рукоположения в поэты». Взять, к примеру, «У могилы Ахматовой» Людмилы Абаевой, «Куда как мы звонкоголосы…» Леонида Григорьяна, «Какая грусть! Но, впрочем, это / уже отмечено у Фета» Александра Трунина и др.
Или обращение к теме родины, её исторического значения, её унижения и защиты (Виктор Домбровский «Казаки», Сергей Галкин «Куликово поле», Николай Панченко «К России», Анастасия Харитонова «Истерзанная, нищая страна» и др.). Такая же роль отведена вплетённым в ткань стиха реминисценциям, как у Владимира Крюкова:
Вот, смотрите, на этих листах
Нашей жизни странная музыка.
Или – выбранные места.
Встречаются и прямые суждения:
Метались, толкаясь в загоне,
терпели и стужу, и грязь…
Им снились крылатые кони,
что мчали их к славе, клубясь.
Но время, листая страницы,
развеяло многое в прах,
лишь слов золотые крупицы
лежат на Господних весах.
(Владимир Коробов «Поэты»)
…И темень цветная шумела в саду
О том, что и ливень – стена мирозданья.
Под чёрным сердечком таила беду:
Художнику – смерть.
А поэту – страданье.
(Анастасия Харитонова
«И темень цветная шумела в саду»)
Свободолюбы и поэты…
В России нам предрешено
Считать последние монеты
И пить не царское вино.
И воплощать своё призванье
В ночи за кухонным столом,
Когда метафора в сознанье
Мелькает крупным мотыльком.
(Владимир Макаренков
«Мечтатель я, и ты мечтатель»)
Я полжизни смиренно прожил,
сочинял свои «ахи» и «охи»,
оказалось – тем самым крушил
постамент большевистской эпохи.
Он несётся, как бурный поток,
он по-прежнему чист и простужен,
сокрушительный мой шепоток,
что Отечеству всё-таки нужен!
(Георгий Булатов
«Мне покоя уже не вернуть…»)
