Анатолий Парпара: "Услышать нежный звук славянской речи"
- Анатолий Анатольевич, я вспоминаю одно из ранних ваших стихотворений о «Русокосой радости – Смоленщине», где есть такие строки: «Города не становятся родиной, / Хоть рождаемся мы в городах». Вы родились в Москве семьдесят лет назад, живёте в ней всю жизнь, но не можете забыть военного детства, которое прошло на земле вашей матери. Расскажите, каким образом проходило становление вашей личности.– Так сложились обстоятельства моей жизни, что все беды второй половины двадцатого столетия сошлись на моей судьбе. Начнём с того, что мне было одиннадцать месяцев, когда началась Вторая мировая война, которую мы называем Великой Отечественной войной. Мама моя рассказывала потом, что глубокой ночью 22 июня 1941 года она держала меня, плачущего, на плече, ходила, убаюкивала, потому что у меня, видимо, резались зубы, и, подойдя к окну, увидела падающий снег. Я нигде подобного свидетельства более не встречал. Возможно, снег мог выпасть из-за понижения температуры и тут же растаять на теплом асфальте Филей – тогдашней московской окраине.
Это потом стало ясно, что на страну напали смертельные холода. Мысль об этом жестоком нашествии была не сразу осознана мною, но потом стала для меня откровением, повлиявшим на моё творчество. Отца в июле призвали в армию, а мама моя уехала на Смоленщину к своим родителям. Через два месяца в деревню Тыновку тогдашнего Знаменского района вошли немцы… А ещё через полгода по немецким тылам проходил генерал Белов со своим корпусом, и 22 февраля 42 года ночевал в нашем доме. Утром, после ухода беловцев, пришли каратели и сожгли родину моей матери, о которой теперь никто ничего не знает. Всё стёрлось в памяти людей.
- И долго продолжалось владычество фашистов?
– Еще более года продолжалась немецкая оккупация. Оставшиеся после расстрела немногие жители разбрелись. А некоторые остались жить в картофельных ямах. Через неделю такой нечеловеческой жизни я уже лежал бездыханным. Видимо, впал в состояние летаргического сна от голода, от грохота немецких пушек, которые стреляли по партизанам. Меня собрались хоронить, связали из деревянных планок гробик, положили тельце в него и опустили в ямку, вырытую заранее в глубоком песке. А мать - в горенке, то есть яме, в которой хранили картофель, лежала больная тифом. Она обострённым материнским, почти звериным чутьём почувствовала опасность для своего первенца и кинулась спасать его. Упала на могилку, где лежал я, заплакала и, как я понимаю сегодня, её солёная слеза попала мне на губу. Я облизнулся. Она заметила это и выхватила меня из этого дырявого гробика. Так я был спасён в первый раз. В своей поэме о военном детстве «Незабываемое» я назвал случившееся вновьрождением.
- Когда это произошло?
– В феврале 1942 года, на разорённой, сожжённой дотла крестьянской земле. Это была заснеженная пустыня, где с одной стороны Угры были русские, с другой были немцы, а посредине шарили дезертиры, которые приходили и отнимали последнее – очистки картофельные. Об этом даже сейчас очень тяжко вспоминать. И тем более писать – настолько эта боль была глубока. Легко об этом вспоминают те, кто день-два видел немцев или ничего не видел, кроме документальной фронтовой хроники, а у меня эта боль через рассказы моей матери и юных тогда тёток моих очень глубока. И вот только сейчас, когда по возрасту сам уже дедушка, я начинаю понимать всю трагедию, случившуюся с нами и нашей страной. Кстати, никто из моих близких - ни бабушка Степанида Егоровна Гусакова, ни мать Анна Михайловна, ни тётушки мои Евгения, Мария, Людмила, ни отец Анатолий Иванович, проведший невольником в плену более трёх лет жизни, ни я, чьё детство было изуродовано оккупантами, даже не заводили разговора о компенсации за рабский труд на захваченной фашистами советской территории.
- Но ведь немецкое правительство перечисляло деньги тем, кто подневольно трудился на оккупированной территории?
– Моя тёща Людмила Федоровна, вывезенная в пятнадцатилетнем возрасте из Белоруссии в фашистскую страну на так называемые работы, после унизительных мытарств получила в ведомстве, которым руководила жена Собчака, жалкие крохи. Когда она сказала, что из Германии известили её о приличной сумме, которую перечислили им на её имя, ей резко бросили, что денег больше нет и не будет. Вот так на чужой беде погрели руки господа хорошие!
Я помню, когда уже в 1990-92 годах стал придвигаться голод к нашей стране вплотную, когда с той же газетной пугалкой – колбасой стало всё хуже и хуже, мать моя сказала: «Сынок, что ж ты так расстраиваешься? Хлеб в магазинах есть. Докторская и ливерная колбаса есть. Мы ведь во время войны и этого не имели. Конечно, сейчас тяжело, но это можно перетерпеть». До сих пор эти материнские слова у меня сохранятся в памяти. Такова степень нашего терпения.
- Что вы можете сказать о судьбе своей? Нет ли предопределения в её поворотах?
– То, что мать меня спасла, не было случайным. Я не мистик, но думаю, что на историю народа и на мою, в частности, предопределение оказало очень большое влияние. Я сейчас не буду рассказывать, но в общей сложности, я семь раз погибал. И, может быть, только на четвёртом десятке стал понимать, что появился на этот свет неслучайно, не просто, а для какой-то задачи. Это потом я уже начал понимать роль религии и веры в жизни народа русского, значение принятия христианства для формирования русского государства. Об этом я пишу в книге «Державные строители России».
- Кроме рассказов о войне вы что-нибудь пишите ещё?
– Лет в пятнадцать мне пришла в голову мысль, что когда вырасту, я напишу о Великой Отечественной войне свой роман, вроде «Войны и мира». Через некоторое время я понял, что меня захватили стихи. И первой книгой моей стал отклик рабочего парня, флотского человека, студента на жизнь, которую он только-только начинает познавать. И потом всё, что я осмысливал, над чем размышлял, так или иначе аукалось в моих стихах.
И только к тридцати годам у меня появился замысел великий, я понял, что должен создать огромный труд. Но не роман о Великой Отечественной, а тетралогию о судьбе народа за последние пять веков. Первая моя драма была о малоизвестном ныне Великом противостоянии на Угре, о становлении Московского государства. Вторая драма – о смуте в государстве, о разрушении и начале восстановления его. Эта дилогия и была рекомендована Леонидом Максимовичем Леоновым, членом Государственной комиссии РСФСР, к выдвижению на Государственную премию в 1989 году.
- Анатолий Анатольевич, я часто вспоминаю вашу историческую драму «Потрясение» о Смутном времени, в которой чётко прослеживаются характеры героев и антигероев, и раскрывается картина истинного подвига, совершённого народом. Насколько сегодня становится необходимым тема патриотизма и внимательного отношения к событиям минувших лет?
– Если смотреть в корень, то патриот, патриарх с латинского переводится, как отец. Точно также, как отчина, отчизна рождены от слова отец. Значит, патриот – это и есть любовь к отечеству, как к родному отцу. В словаре Даля так и говорится: патриотизм, любитель отечества, ревнитель о благе его, отчизнолюб. А любовь к Родине не может быть приходящей или проходной темой, если она искренна. Моя дилогия и есть осмысление любви россиян к Отечеству, а также личное свидетельство моей естественной любви к Отчизне.
Сейчас я работаю над второй дилогией. Первая часть её будет о наполеоновском нашествии. А завершится она должна драмой о гитлеровском нашествии на мою Отчизну. Главный сквозной герой из поколения в поколение – семья Гусаковых. Это фамилия моей матери, смоленский род. Судьбы представителей этого рода проходят через всю тетралогию, как центральная, крестовая. Каждый человек несёт свой крест, если он достоин его. Моя тетралогия и есть мой крест, который я несу уже тридцать пять лет.
И вот когда я начал заниматься изучением своих смоленских корней, то многое открылось мне в истории нашей страны…
Получается, что смоляне помогли Ивану III создавать Московское государство.
В Смутное время смоляне, не смотря на героическую оборону, вынуждены были сдать Смоленск полякам. Оставшиеся в живых защитники ушли под Нижний Новгород. И когда Пожарский начал создавать своё ополчение, то первые, кто к нему пришли, были смоляне, бывалые воины. По летописям, по актам Смутного времени я выяснил, что они были тем самым ядром ополчения, его костяком, вокруг которого стали организовываться другие родинолюбы.
В войне 1812 года Смоленск также сыграл свою мужественную роль. И знаменитая икона Богоматери Смоленской, которую вывезли из осаждённого города, оказалась в Москве, чтобы на Бородинском поле ею благословить Кутузова и рать российскую на битву справедливую.
В Великой Отечественной войне святая икона вновь помогла. Николай Рерих именно о ней сказал, что она трижды спасла Русь. Так оно и было.
Так и род Гусаковых, моих героев, из поколения в поколение рождает защитников Отечества. Судьба одного рода! Подобные семьи были не одиноки. Например, один из правнуков Александра Невского, Василий, был первым князем Костромы. Его прапраправнуки братья Ляпуновы в Смутное время были предводителями первого ополчения. А уже потомок одного из братьев Ляпуновых, генерал-майор, воевал в 1812 году. Имя героя было выбито на памятной доске в храме Санкт-Петербурга. Потомки его воевали в Великой Отечественной войне. Из четверых братьев Ляпуновых двое погибли, а двое ещё лет пять назад были живы. Их дети и внуки живут в Москве. На протяжении семи веков этот род куёт защитников Отечества. И это замечательно! Кому-то может показаться и неожиданным, и чрезмерным моё восклицание, но я могу сказать в ответ, что не знаю ни одного народа, который бы не знал о необходимости защиты своего родного гнезда, своей родины.
Посмотрите, Америка защищает своё Отечество, – в Азии, в Африке, в Сербии, – защищает, уничтожая другие народы, чтобы отстоять на чужой территории свои интересы. Англия бьётся за четыре тысячи миль от Лондона за чуждые ей Фолькленды. И победа над отсталой аргентинской армией вызывает у англичан взрыв патриотизма.
Конечно же нам, которые на протяжении стольких веков выдерживали нашествия «двунадесяти языков», а моя тетралогия как раз и говорит об этом, нужно учиться у наших предков отстаивать себя, своё историческое достоинство. Иначе мы превратимся в «Иванов, не знающих родства». Моя самая главная литературная задача, возможно даже не столько литературная, сколько творческая, жизненная задача - рассказать о представителях такого мужественного рода, идеалах пахаря и воина, а через них - показать средствами поэзии благородную цель жизни и для других.
- Анатолий Анатольевич, из вашего недавнего интервью газете «Союзное вече» я узнала, что половину государственной премии Вы отдали на восстановление Храма Христа Спасителя, а вторую – на воссоздание Русского исторического общества. Сколько лет я знаю Вас – ни разу не говорили об этом. Почему вы так поступили, будучи совсем небогатым человеком?
– Я сделал то, что считал необходимым сделать. Храм Христа Спасителя построен, хотя меня уверяли в 1989 году, что мой дар пропадёт, а храма не будет. Но он восстал из праха, благодаря желанию народа. Русское историческое общество, которое до революции опекал император, было воссоздано по моей инициативе и существует уже двадцать лет, хотя и без опеки президента России. При вручении премии в Кремле я сказал, что лауреатскую медаль за мою дилогию о Московской Руси я оставляю себе как знак высокой чести от моей родины, а деньги должны пойти на богоугодное дело.
- Я вспоминаю маленькую комнатку редакции «Исторической газеты», в которой можно было встретить известных поэтов, историков, дипломатов, священников, государственных деятелей таких, как академик Рыбаков, Наталья Нарочницкая, Василий Белов, Михаил Кодин, Егор Исаев, Владимир Личутин, а также праправнука генерала Милорадовича, внучку философа Николая Данилевского, племянника маршала Жукова… Всех этих людей вы собирали для большого общего дела…
– Видите ли, Ирина, я знаю, что мои писательские возможности ограничены временем и здоровьем, но вместе с тем прекрасно понимаю, что и с малой мерой способностей можно делать большое дело, если ты целеустремлённо вершишь его. Поэтому создание «Исторической газеты» в тот момент, когда нашу историю топтали ногами не только зарубежные «братья», но и свои мудрёные мудрецы, вело к объединению людей, которые заботились о сохранении отечественной культуры. Мы дали им такую возможность на не засорённом родном языке рассказать о том, что не всё ещё потеряно, что есть праведники в наших селениях, что в иных веках беды были покрупнее, а земля Русская так и не кончилась. Не кончается она и сейчас.
Очень важно было тогда, пятнадцать лет назад, когда среди горя и разора многие отчаялись, потеряли веру в достоинство народное, на примере героев прошлого показать, что есть среди нас и нынешние герои. Кстати, крупные лица исторических подвижников на первых полосах очень заинтересованно действовали на читателя. У нас вышло 111 номеров. А это значит, что мы показали галерею из 111 портретов, не говоря уже о том, что внутри каждого номера были рассказы о судьбах ещё доброго десятка ревнителей Отечества. И в том была заслуга наших авторов, в том числе и ваша, как заведующей отделом.
- Среди наших авторов были генералы Лебедь и Рохлин, политики Зюганов и Жириновский, руководители республик Дзасохов, Аушев и Абашидзе, депутаты Госдумы Лисичкин, Кержаков, губернаторы Сергиенков и Шершунов, академики Бурдаков, Рыбаков, послы Индии, Македонии, Испании, школьники и учителя, студенты и профессора…
– И священники. На страницах газеты публиковались патриарх всея Руси Алексий II, архиепископ Костромской и Галичский Александр, архимандрит Иоанн (Экономцев) и другие служители Русской Православной Церкви. Поздравляя коллектив газеты с выходом 100-го номера в 2008 году, митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл (нынешний патриах РПЦ), обращаясь ко мне, писал: «Весомым вкладом в дело духовного возрождения российского общества явились многочисленные публикации в «Исторической газете», посвящённые подвижникам Русской Православной Церкви, истории и современному бытию монастырей, храмов, святых мест не только нашего Отечества, но и всего православного мира… Особого внимания заслуживает работа постоянной рубрики «Свет Православия», в которой публикуются материалы, освещающие многие стороны церковной жизни прошлых столетий и настоящего времени».
Это была высокая оценка церковным иерархом нашей скромной работы. Кстати говоря, одна из умнейших женщин России, доктор исторических наук Наталья Нарочницкая назвала «ИГ» «чистым изданием».
Худо-бедно, но газета сыграла свою просветительскую роль.
- Надеемся, что и в будущем тоже. Сможете ли вы привести пример непорядочности прессы по отношению к нашей истории?
– Вы правы в том, что и сама история может быть беззащитной от наглой клеветы на неё. Несколько лет назад в январском номере многотысячного журнала «Экспресс» ОАО «Российских железных дорог» появилась большая статья некоего Алекса Нирвала под названием «Большой обман». Прямо по центру первой полосы набрано крупным шрифтом и выделено малиновым цветом следующее утверждение: «Все врут календари... Бессмертную фразу грибоедовского героя с полным основанием можно отнести к учебникам российской истории. Если начать подробно, методично, без предубеждения разбирать описанные в них события, выясняется: около 90% из того, что нам вдалбливали с детства, – откровенная фальсификация. Да-да, почти 90%! Призвание на Русь варягов, Куликовская битва, подвиг Ивана Сусанина – все это, увы, циничные подтасовки или, в лучшем случае, плоды романтической фантазии летописцев и историков».
Как этот борзописец, укрывшийся под невзрачным псевдонимом (кстати, Алекс Нирвал легко расшифровывается. – А.П.), трансформирует исторические события на современность станет понятно на таком примере: «Мамай выступил против Тохтамыша, когда князь Дмитрий был совсем юн и Московским княжеством правил митрополит Алексий. Темник, кстати, хотел дружить с Москвой, и в том, что ее жители встали на сторону Тохтамыша, виноват Сергий Радонежский, воспротивившийся союзу с Крымом по очень простой причине: генуэзцы, союзники Мамая, просили разрешения покупать меха на Русском Севере. Сергий же считал, что с латинянами делать иметь нельзя. Не любил он католиков, и все тут. А может, у него были свои интересы в сфере торговли мехом?»
И далее идут заимствования из книг академика Фоменко, Льва Гумилева и других в таком же вульгарном пересказе.
- Но это же требует серьёзного выступления против лжеца!
– Не обязательно отвечать на каждый плевок в нашу сторону. Я следую совету академика Рыбакова, который он мне дал в 1998 году, когда я спросил его, как относиться к «изысканиям» академика Фоменко: «Лучшим ответом будет гробовое молчание». И добавил: «И наше глубинное познание истории».
- Вы крещёный человек?
–Я был крещён перед самой войной. За что я благодарен до сих пор своей матушке.
- Как вы можете сформулировать своё понимание души?
– Не случайно в словаре древнерусского языка И.И. Срезневского и в толковом словаре живого русского языка В.И. Даля «душа» означает то, что даёт жизнь существу, что делает бессмертным духовным существо. И поразительно то, что и там, и там «душа» приравнена к понятию «совесть». Иногда очень серьёзные люди, выступая по телевидению, говорят такие глупости о совести! Они не понимают, что совесть – это приравнивание к Божеской вести. Как сознание – равное знанию, ведам. Как сострадание – равное страданию. Как сорадование – равное радости. Когда человек радуется, он становится сорадователем. Душа – это весть от Бога. Это свиток, вложенный каждому при рождении, на котором написано, что должен делать человек. Он сверяет свои поступки с душой и легко и радостно делается ему. А про людей, которые пренебрегают этим, часто говорят: бездушный человек. Очень современен сегодня завет протопопа Аввакума: «Не ослабевайте душами своими!».
- Какую дисциплину в Московском университете культуры и искусства вы преподаёте на кафедре журналистики?
– Несколько дисциплин... Но главная называется «Журналистика. Язык. История». Сокращённо – журязистика. Студентам название нравится. И нравится им то, что преподаватель говорит о языке истории и об истории языка.
В русском языке нет ни одного лишнего слова. Я в последние годы часто думаю, что нет ничего случайного во всём живом мире. Всё необходимо, всё дышит дыханием жизни: и животные (от слова жизнь), и деревья, и даже недвижная природа. Оказывается, камни тоже дышат и тоже живые. Другое дело, что у них иной ритм жизни. И растения общаются друг с другом, прислушиваются к человеку, говорят ему, но мы редко отвечаем им. Рыбы тоже говорят, но на таких волнах, которые нам недоступны. И животные говорят друг с другом. Не случайно у них – зык, а у нас – язык.
Но только одному человеку в природе было дано Богом обращаться к нему на божественном языке, ибо язык, данный народу, это – особый язык, на котором он может говорить с Господом. Доносятся ли эти молитвы или не доносятся, я думаю, это не имеет значения. Имеет значения то, как говорят они и о чём говорят, как просят или о чём советуются. Молитва – это и есть настоящий разговор с Господом. И человек, который обращается к нему, независимо от того, ходит он в церковь или нет. Церковь с греческого – объединяю, религия – в переводе с латинского означает объединяю, собор, позабытое русское слово, обозначает объединяю. И вот заметьте, что три такие разные слова означают одно и говорят о том, что люди должны объединяться любовью. Именно война как раз и показала нам, что мы можем объединяться. Сейчас же наступило время, когда мы по разным причинам мы всё больше и больше разъединяемся. И только иногда очень серьёзное дело может объединять людей.
Наука это научение, наушение. Через слух идёт. Из пяти чувств человеческих два поразительных: это слух и глаз. И когда слух и глаз совпадают в своей реакции, тогда чувствуется настоящая и серьёзная правда. А выстраданная правда дорогого стоит. Об том я и говорю своим студентам.
- Известно, что немало самых сокровенных Ваших лирических стихотворений Вы написали вдали от России.
– Да, помотался по белу свету на морских и небесных кораблях, на поездах и машинах вдоволь. Очень тоскую в заграничных поездках по дому, по семье, по друзьям. Больше двух недель не выдерживаю. Эта тоска отражается и в стихах:
Как встрепенешься,
кинешься навстречу,
Когда вдали от родины своей
Услышишь нежный звук
славянской речи
Среди гортанных неродных речей.
И тот порыв
с отчётливостью знака
Вдруг прояснит в далеком далеке,
Как важно то,
что можно петь и плакать
На материнском милом языке.
С годами всё отчётливей становится понимание того, что материнский язык превыше всего. Он и на чужбине становится заменой родной земли. Забыв его или исказив его, человек теряет связь с близкими, с семьёй. А измена семье и есть перемена родины.
Кстати, на словацком языке до сих пор семья – родина.
- И последний вопрос. Дорога жизни, пройденная вами, была трудна, ухабиста, но на удивление пряма и целеустремлённа. Что вы не успели, но желаете сделать в отпущенное вам время?
- Я сегодня получил телеграмму от главы города-курорта Железноводска Ставропольского края А. А. Рудакова, в которой в мой адрес сказано немало добрых юбилейных слов. Но радостью несказанной было бы для меня начало создания музея М.Ю. Лермонтова в городе, в котором он провёл свою последнюю ночь. Мне удалось провести два Международных фестиваля лермонтовской поэзии, кроме ежегодных вечеров на Кавказе, приуроченных ко дню рождения великого поэта, удалось выбить две комнаты в доме на улице Семашко, но не удаётся уже десять лет создать там музей. Надеюсь, что новая администрация Железноводска в преддверии 200-летнего юбилея Лермонтова поможет развязать это гордиев узел.
И ещё: я мечтаю уже много лет и хочу приступить к воплощению в жизнь сверхпроэкта: создания музея Независимости России. Странно, что у нас много исторических праздников вплоть до Дня России, но нет Дня Независимости России. День России таковым не может быть исторически, ибо окончание Смутного времени является окончанием очередного нашествия на Российское государство. А вот сегодняшнее 530-летие Великого Противостояния на Угре (не просто стояния на Угре, как принято сегодня называть это краеугольное событие в нашей истории) и есть наша полная независимость от золотоордынского владения. В октябре 1480 года мы стали самостоятельным государством. Как писал академик Борис Александрович Рыбаков в послесловии в моей драме «Противоборство» (1986 г.): «Куликовская битва, воспетая в «Задонщине», показала, что единство всех народных сил может остановить грозного врага и уберечь русские сёла и города от пожара войны, но прошёл ещё целый век, пока победа была закреплена знаменитым «стоянием на Угре». Даже откровенно ненавидевший славян Карл Маркс вынужден был заметить: «Изумлённая Европа, в начале царствования Ивана III едва ли подозревавшая о существовании Московии, стиснутой между Литвой и татарами, была ошеломлена внезапным появлением огромной империи на её восточных границах, и сам султан Баязет, перед которым она трепетала, услыхал надменные речи московита». Кстати, этим московитом был Плещеев, дальний предок Фёдора Тютчева, тоже дипломата.
И зачем отказываться от такой чести – такого Дня Независимости! Великое Противостояние было на Угре. Центром 60-километровой арены месячной осады, как установили историки, была территория нынешней Знаменки. Я думаю, что там, в Угранском районе и следует возвести часовенку и создать музей государственной независимости.
Я хочу остаток своих дней посвятить этому доброму делу. Я уже собрал немало книг и материалов о Великом Противостоянии на Угре. Осталось только встретиться с новым руководством Угранского района. Надеюсь, что и Администрация Смоленской области не откажется помочь в осуществлении этой идеи. Тем более, что немало подвижников русской поэзии готовы подключиться к этому проекту.
