Константин Скворцов: В мой мир можно войти через мои строки
Сегодня "СГ" представляет читателям нового лауреата литературной премии имени Александра Твардовского – московского поэта-драматурга Константина Скворцова (см. фото). Эксклюзивное интервью с ним для нашей газеты сделал другой известный российский поэт Анатолий Парпара.Своё интервью А.А. Парпара начал с воспоминаний:
- В моём архиве есть одна старая фотография, на которой запечатлены участники Дней советской литературы в Магнитогорске, среди которых Владимир Попов, Владимир Бровченко, Анатолий Софронов, Константин Скворцов, Анатолий Парпара... Было это тридцать один год тому назад, в апреле 1979 г. Таков отсчёт нашей дружбы.
Ныне Константин Васильевич – известный поэт, драматург, отмеченный престижными наградами, его драмы ставят и в Москве, и по России, его песни поёт много лет сама Татьяна Петрова, его строки выбиты на памятнике на Поклонной горе, в Златоусте вырастают поэты и прозаики, которых он отечески опекает… Но он всё такой же друговерный, хлебосольный, остроумный и немногословный.
А теперь беседа двух поэтов
– Константин Васильевич, о твоих ранних пьесах "Ущелье крылатых коней", "Отечество мы не меняем", "Алёна Арзамасская" немало писали в советское время, но твою трилогию о начале расширения идей христианства в языческом мире "Сим победиши" – пьесы "Иоанн Златоуст", "Георгий Победоносец" и "Константин Великий", которая хотя и получила литературное признание, став лучшей книгой 2004 года, знают мало. Какова её сценическая судьба?
– Судьба её по нынешним временам счастливая. Первые две пьесы были поставлены на Урале театром драмы и комедии "Наш дом" города Озёрска. Более того, их привозили на гастроли в Москву, играли в Большом театре. Для нас обращение хотя бы одного театра к поэтической драматургии – событие великое. Сегодня пьеса в стихах, требующая колоссальных финансовых затрат, работы с актёрами, которые разучились говорить стихами, – дело малоподъёмное…
– Я понимаю, на какие душевные затраты пришлось пойти, чтобы освоить материк первых веков становления христианства. Что подтолкнуло тебя к написанию этого огромного труда?
– Вопрос очень сложный. Когда б мы знали истоки зарождения мысли… Я был в Ливане. Был потрясён природой этой страны, её древней историей, древним римским театром – Ливан был римской провинцией. И мне доктор Симон Сакр, президент русско-палестинского общества, говорит: "Напиши античную пьесу, и мы её здесь поставим". А я чувствую, что во мне уже и так бьётся пьеса. Но какая – ещё не знаю. Мне тогда и в голову не приходило, что здесь всё дышит христианством. В Бейруте есть собор Георгия Победоносца, под фундаментом которого археологи в настоящее время проводят раскопки и обнаружили остатки древнего храма.
– Более того: в сорока километрах от столицы находится город-порт Сидон, который посетил Иисус Христос. Там бывали апостолы Пётр и Павел. В I веке по пути из Антиохии в Иерусалим через Ливан проходили апостолы Варнава и Павел… Там же есть храм святого Николая Чудотворца с уникальным древним иконостасом. Действительно всё дышит христианством…
– Прошёл год. Я был на днях литературы в Ивано-Франковске. Вышел побродить. Вижу, бабушка продаёт пирожки и заворачивает в газетку. Завернула и мне. Смотрю – на кусочке газеты какой-то дядька с копьём. Вчитываюсь: местный священник пишет о Георгии Победоносце, который в Ливане совершал подвиги во славу Христа. У меня в голове как бы замкнуло – ударила волна… Пошёл в публичную библиотеку – ни одного крупного произведения о святом... за восемнадцать веков! И начал работать – освобождаться от этой боли, от этого гудения в голове, как любил говорить наш друг писатель Михаил Алексеев.
– И всё же есть предопределение. Что-то же привело тебя в Ливан, что-то же заставило подойти к бабульке? И самое главное – был, пусть тонкий, пласт интуиции, неосознанного, что всё-таки заставило засесть за работу. Тридцать лет назад я написал драму о Великом противостоянии на Угре (1480 г.). Кто меня подтолкнул к написанию? И только два года назад я узнал, что та территория, где сейчас село Знаменка на Смоленщине (там родилась моя мать), была центром битвы за независимость России от Золотой Орды. Значит, есть что-то ведущее нас! Кем заброшено, как залегло в тебя это зерно будущей драмы?
– Да, какие-то изменения происходили в душе. Менялось моё отношение к религии. В "Алёне Арзамасской", первой моей почти атеистической драме, я переделал позже образ патриарха – ближе к правде жизни. В 1985 году на секретариате Союза писателей СССР обсуждали мою пьесу "Смутное время". Кстати, "Литгазета" об этом писала. Один из тогдашних знаменитых поэтов сказал: "Великое произведение, но необходимо убрать религиозный момент". Но я не стал, ибо понимал, как много сделало для создания России православие. Уже после написания "Георгия Победоносца" Филипп Тараторкин, сын двух известных актёров Екатерины Марковой и Георгия Тараторкина, принёс мне русский православный словарь 1903 года. А до этого мне прислали книги античного философа Дионисия Ареопагита. Я полюбил читать их. Не знаю, почему они мне на душу ложатся…
– Видимо, потому, что творения святого Дионисия, епископа Афинского, много веков приобщают людей к богопознанию, утверждая, что молитва Богу приближает молящегося к Всевышнему.
– И вот я читал, читал, устал, положил под подушку и начал листать словарь. И вдруг мелькнуло моё имя. Я заинтересовался. Действительно в словаре есть Константин Скворцов, который родился в 1828 году, занимался тем-то и тем-то и изучал Дионисия Ареопагита. Потом смотрю – Михаил Васильевич, Василий Михайлович Скворцовы – имена, созвучные именам моего прадеда, деда и отца. И все они были православные писатели и разрабатывали темы Византии, Смутного времени, раскола…
– Значит, всё не случайно. Как не случайно твоё обращение ещё к одному герою древнего Рима – императору Флавию Клавдию Юлиану, племяннику Константина Великого, известному более под именем Юлиана Отступника. Сколько лет работал ты над этим образом? Не мешали тебе великие предшественники?
– На это ушло три года жизни. Предшественники мои Генрих Ибсен, Дмитрий Мережковский и Гор Видал не мешали. Наверное, потому, что в четвёртом веке от Рождества Христова было всё, что есть в наше время для художественного исследования: желание власти, битва между религиями, сражение добра и зла, противостояние любви и ненависти. И победа жизни. Кстати, замечательные гравюры вырезал к этой пьесе народный художник России Владимир Носков, мой давний соавтор. Работал не меньше моего.
– По природе своего таланта наши поэтические учителя были государственниками. Нельзя быть национально мыслящим поэтом и не понимать задач, с которыми пришёл в мировую жизнь твой народ. Как тебе думается: при современных обстоятельствах удастся ли восстановить в обществе русское государственное сознание в ближайшее время?
– Драматические произведения в стихах появляются тогда, когда обостряются отношения в обществе, когда наступает духовный кризис в жизни государства. Драматическая поэзия спасает нацию – об этом ещё Гегель писал. Наше возрождение начнётся тогда, когда сильные мира поймут, что прежде всего надо восстанавливать духовность. Всё остальное приложится. А то, что происходит сейчас в нашей культуре, ведёт к полной деградации общества, гибели государства. Особенно усердствует в этом телеэкран.
– Известно с древних времён, что сильные мира сего обслуживают свои потребности, а слабые мира сего спасают духовные ценности.
– Это правда. У нас есть как бы две культуры: одна, которая насаждается на русскую почву, а другая, которая живёт в народе и сопротивляется насилию. Сколько ни выходит сегодня книг стихотворных, но самый любимый поэт – Николай Рубцов. А самый покупаемый в мире – Сергей Есенин.
– В одной из бесед с тобой молодой журналист сказал, что ты – единственный в России поэт, который пишет драмы в стихах. Но мы-то знаем, то это не так. Кого ты считаешь из современников своим предтечей или кому отдаёшь благодарное слово ученика за помощь в становлении драматургическом?
– Предтечи у меня не было, но указание было. Когда я учился на 2-м курсе института механизации сель¬ского хозяйства, приходит мой сосед Иван Бледных, 19-летний парень, и говорит: "Вот это твоё!" И подаёт мне книгу "Драматическая поэзия" Г.В.Ф. Гегеля. Более того, убеждает: "Ниша пуста. Ты должен заполнить её". Ныне он – крупная личность, ректор университета, академик… И был театр. В Челябинск приезжали замечательные коллективы. Я познакомился с творчеством Н. Охлопкова, Н. Акимова, Г. Товстоногова, молодого И. Смоктуновского. Для меня, совсем юного, это было великим открытием. Я полюбил театр.
И мне повезло, что первым моим учителем в драматургии был известный тогда поэт Яков Апушкин, которому сейчас было бы 110 лет. Образованный человек, знал несколько европейских языков, двадцать лет отсидел (1937-1956), как положено всем порядочным людям. А потом я подружился с драматургами В. Коростылёвым, В. Балашовым, с тобой, Анатолий Анатольевич, попозже, с Н. Доризо. И ещё: мне много помог в становлении моём Эдуард Шим – по языку, по конкретному слову, по строгости, даже педантичности отношения к фразе.
– Ты как-то сказал в разговоре, что трудно найти "экологически чистый театр". Действительно это так?
– В наступившем перестроечном времени труднее всего стало выживать театрам, и потому они стали быстрее реагировать на происходящее. Нет новых актуальных пьес – переделаем старые, внесём новое время в них. Режиссёры иногда на 90% изменяли авторский текст пьесы. Однажды И. Вишневская, великолепный театровед, представила мне трёх парней: "Познакомьтесь. Это авторы "Трёх мушкетёров". Мне стало не по себе от вида этих переписчиков. Я считаю, что надо создать закон о защите авторского текста пьесы. Как можно переписывать Шекспира, Чехова, Островского? А режиссёр говорит: "Я думаю, что так будет лучше!" Но ведь разрушается выстраданное словом пространство пьесы. Другая стилистика. Другая лексика. Аромат другой. Так нарушается экология театра. Надо что-то делать с этим.
– Как ты думаешь, будет ли интересна драматическая поэзия, вписанная в Красную книгу отмирающих жанров литературы, для наших внуков или наши труды катастрофически напрасны?
– Насколько художественная проза отличается от журналистики, настолько драматическая поэзия отличается от пьесы в прозе. Ритм – это великая сила. На классическом ритме многое построено. Исчезает ритм – и всё рушится. Ритм – понятие духовное. Без него жизнь немыслима, как и без поэзии. Так что поэтическая драматургия не отмирающий, а развивающийся жанр. А забудут нас или нет, будут ставить наши пьесы или нет, не имеет значения. И придёт ли наше время – уже неважно. Важно создать произведение.
– Не кажется ли тебе, что современная поэзия начинает изменять высоким темам, перестаёт писать о великих людях, титанах и снисходит до уровня героизации низменных инстинктов (побудок, как переводил это иностранное слово В. Даль) и носителей их? Чем чревато подобное для поэзии как высоковоспитательной отрасли человеческой деятельности?
– Ситуация, подобная сегодняшней, не оригинальна для истории России. Когда состязались своими произведениями А. Пушкин (читал трагедию "Борис Годунов"), а на следующий день А. Хомяков (читал пьесу "Минин"), в театрах шли драмы князя Шаховского, Озерова, Лукницкого… Настоящий художник слова идёт намного впереди своего времени. Не может быть села без праведника. Своих героев мы сейчас не знаем, но они уже существуют, и будущее за ними. У нашего народа иначе не может быть. А поэзия сумеет воспеть новых героев. И не стоит обращать внимание на происходящее вокруг. Главное – сохранить язык предков. Ведь язык Александра Сергеевича Грибоедова понятен и близок нам через 200 лет.
– Я могу подкрепить твои слова одной притчей. Когда старца спросили, что же делается: вокруг одни негодяи и злодеи, он ответил: "Странно, а вокруг меня одни добрые люди!" Каков человек, таков и мир его.
– Несколько лет назад был в подмосковном Аносино в Борисо-Глебском монастыре, основанном внучкой Фёдора Тютчева. Отец Спиридон дал мне старинные фолианты примерно страниц по тысяче каждый. Читал я и задыхался от восторга. Какие мысли чистые, мудрые! И возникал вопрос к самому себе: "Где ты, брат, раньше был? Почему на исходе жизни пришли эти откровения?" Там всё написано: как свет сберечь, душу спасти и тепло в ней сохранить.
– Мне приятно, что на моей материнской земле тебе вручили премию имени Александра Трифоновича Твардовского, да ещё в год его 100-летия. Это большая честь. Кем ты считаешь народного поэта – лириком, эпиком, драматургом?
– Я считаю, что для настоящего художника разделение его творчества на эти жанры носит поверхност¬ный характер, ибо он одновременно и лирик, и эпик, и драматург. Таковым для меня всегда был и остаётся Александр Трифонович.
– В каком ряду поэтов тебе видится место, занимаемое его творчеством?
– Я не имею права строить поэтов по ранжиру. Одно знаю точно, что первое место всегда было и остаётся свободным. Иначе чем мы будем удовлетворять своё тщеславие, в котором не каждый признаётся, но которое в каждом пишущем существует объективно?
Место поэта определяется его народом. Не могу думать за весь народ, но уверен, что Василий Тёркин как подлинно народный герой, как и его автор, вошли в нашу духовную жизнь навеки. Ведь мы вправе сказать о Василии Тёркине – слова народные!
– Считаешь ли ты, что приближенность к верховной власти отразилась на судьбе поэта?
– Приближение к верховной власти ни одному из творцов не принесло счастья, если только сам верховный правитель не был творцом. Мы знаем из всемирной истории - такое случается ой как редко… Власть, убивая художника, дарует ему бессмертие. Может быть, сия чаша не обошла и поэта?
– Есть ли у тебя стихотворение Твардовского, которое сопровождает тебя всю жизнь? Или изречение?
– У меня есть своя духовная антология, которая и сопровождает меня всю жизнь. В неё входят, говоря очень условно, три стихотворения А.С. Пушкина, пять – М.Ю. Лермонтова, три – Ф.И. Тютчева и так до наших с тобой современников. Чаще поэт остаётся в памяти народной одной или двумя строками (так везёт далеко не каждому)… "Я помню чудное мгновенье…", "И звезда с звездою говорит…", "Умом Россию не понять…", "Добро должно быть с кулаками…", "Лучше прийти с пустым рукавом, чем с пустой душой…", "Его зарыли в шар земной…", "Переправа, переправа. Берег левый, берег правый…" – и мы сразу узнаём авторов этих строк.
А разве моя антология была бы полной без "Я знаю, никакой моей вины…"?!.
И этот выдох целого поколения совестливых русских людей, уцелевших в той кровавой трагедии: "Речь не о том, но всё же, всё же, всё же!.."
Справка quot;СГquot;
Анатолий Анатольевич Парпара, автор этого интервью, родился в 1940 году. Военное детство прошло в Угранском районе. Служил в армии, потом учился на журфаке МГУ и всегда писал стихи. В настоящее время – секретарь Союза писателей России, лауреат Государственной премии, действительный член Академии российской словесности, председатель фонда имени М.Ю. Лермонтова.
Наиболее известные вещи Анатолия Парпары – драматическая поэма quot;Гагарин, или Три дня из жизни космонавтаquot;, поэтическая дилогия о России quot;Противоборство и потрясениеquot;.
