Кино не для всех
В редакцию поступила вторая часть эссе нашего читателя Александра Муханова из Санкт-Петербурга. Он рассказывает о такой замечательной форме кинопоказа, как кинолекторий. В частности, речь идёт о «киносредах» в смоленском ДК трикотажной фабрики в начале восьмидесятых.Напомним, в опубликованном материале «Кино, которое мы потеряли» речь шла о том, каким средоточием жизни района была Смоленская трикотажная фабрика и её замечательный Дворец культуры.
Тогда, в стародавние брежневские времена, у смоленской интеллигенции было довольно много возможностей встречаться друг с другом, смотреть и читать, что хочется, и обсуждать всё это, при условии, что на публике и в СМИ многое не говорилось. В любимом моём ДК Трикотажки интеллигенция свила своё гнездо под названием кинолекторий.
Кинолекторий – это такое еженедельное, по киносредам, собрание, где мы так здорово сегодня собрались, и смотрим Кино Не Для Всех. Перед фильмом выступал наш хороший, эрудированный, волнующийся ведущий, который, подобно Кириллу Разлогову, рассказывал, что сейчас будет и куда обратить внимание. Потом смотрели, обращали, и в общем, радовались, Разлогов не обманывал.
А потом обсуждали. Ну, как? – наивно, будто школьники, которым Солженицын только что открыл Правду. Было в этих обсуждениях очень много горячности, много искренности, которую нынче редко встретишь, и того самого религиозного чувства жизни, которое, хотела она того или нет, воспитывала в нас советская власть. Мне в 1980 году, когда кто-то затеял это прекрасное и бескорыстное мероприятие, было 15 лет, и я очень благодарен его организаторам.
Первый сезон был про кино чуть не братьев Люмьер, «Катька бумажный ранет» и всякое экзотическое, зато потом дали Эйзенштейна, причем практически всего, включая малоизвестные «Бежин луг» по Тургеневу, от которого остались одни раскадровки под дребезжащее фортепьяно, и «Да здравствует Мексика». Опять отдаю должное организаторам – достать такие ленты сейчас, видимо, уже и нельзя, а тогда это было равно подвигу. Много времени спустя, размышляя, отчего это безобидный «Бежин Луг» смыли с пленки и затоптали, пришёл к мысли, что тут усмотрели что-то страшно нехорошее, возможно, уже тогда боролись с педофилией. Там, собственно, пацаны сидят вокруг костра и рассказывают друг другу страшные истории. Всякий, кто бывал в пионерлагере, прекрасно понимает и чувствует, про что сюжет - дети всегда одинаковы, но сняты они с такой любовью и так бережно (ряд фотографий остался), что бесполые чиновники от культуры заподозрили недоброе. Как-то в московской киноведческой брошюре наткнулся на определение наших кинокритиков насчет Лукино Висконти (речь шла о «Людвиге» или еще о чём-то) – «причуды стареющего режиссёра». Похоже, оно.
«Да здравствует Мексика», это опять же, нарезка снятых кусков-фрагментов, историй, которым ещё только предстояло сойтись под общим замыслом. Читал я тогда «Гойю» Лиона Фейхтвангера, и у меня две вещи слились воедино, так что общий дух жизнелюбия и бунтарства соединил их вместе. (Продолжилось в «Звезде и смерти Хоакина Мурьеты», чтоб уж завершить тему. Габриэль Гарсия Маркес со «100 лет одиночества» сюда же.) Сильно подозреваю, что политическая отставка тов. Л.Д. Троцкого, случившаяся в то время в СССР, перечеркнула эту картину про Мексику, а так жалко!
Эйзенштейн наснимал массу отличных фильмов и заложил отдельное направление, это, кроме общеизвестных, ещё и «Стачка», где снята сцена забоя скота параллельно с подавлением восстания, и «Октябрь», где искренность вИдения искупает все ляпы постановки, а в конце показали – да-да, «Грозного».
«Грозного» дали в два вечера. Когда во второй серии врывается цвет, да ещё на огромном экране под сумасшедший звук, зрителям реально сносит сознание, дальше уже не думаешь, а чувствуешь. Черкасов не актёр, а гипнотизёр, спорить не о чем.
Авторское кино. Из всего запомнились Тарковский, из которого потом дали отдельную подборку, и Золтан Фабри, «Пятая печать», особенно когда герой фильма подходит и даёт слабеющей рукой пощёчину умирающему в гестапо подпольщику, это вам самим надо посмотреть, поймёте, почему.
Тарковский – неожиданное для меня произошло в самом начале, на «Ивановом детстве», когда вдруг стало ясно, что вот этот мальчик – это неслучившийся я. Это я, как Коля Бурляев, чувствую, ненавижу, сражаюсь и плачу. Всё остальное, сделанное Андреем Тарковским, я считаю случайным и забытым со временем.
Итальянский неореализм, после вещей, рассказанных моими родными об ужасах немецкой оккупации, показался мне именно тем, чем и являлся на самом деле — слезливым изложением мелких страстишек об итальянской бедности. Ну да, Джульетта Мазина, да, идёт и ревёт в конце фильма. Если б её попытались сжечь заживо в смоленской деревне, а напротив окон пулемёты, как в Хатыни, совсем бы не ревела, там люди по-другому себя вели.
Дальше снова авторское кино пошло, и мы, кружок интеллигентов и примкнувший к ним девятиклассник, увлечённо погрузились в обсуждение Антониони, причуд стареющего режиссёра в «Смерти в Венеции», и неожиданно прекрасного Никиты Михалкова – и в «Рабе Любви», и в «Пьесе для пианино», и особенно в «Обломове». Господа, там совсем другой Михалков! И умный, и насмешливый, и тонкий, и насчёт него поспорить можно!
Я помню, как люди раскрепощались и высказывались, объясняли себя и своё представление о жизни задолго до всех перестроек. Делали настоящие критические и литературные обзоры, слушали друг друга.
Прервалось всё это великолепие так же неожиданно, как началось. Просто было объявлено, что дело окончено, и всё тут. Тётя Валя Леонтьева заболела, и передача «В гостях у сказки» прекратилась. «От всей души» тоже.
Всё хорошее когда-то обрывается, а горечь потери остаётся. Я благодарен всем людям, которые посредством кинолектория в Трикотажном ДК, встреч и бесед с умными спорщиками, своим неравнодушием к жизни заставили меня многое понять и осмыслить. Спасибо директору ДК Трикотажки и всем билетёршам, киномеханикам и вахтершам, без которых всё это не состоялось бы.
Мне было 16 лет, и я помню.
Фото: kino-teatr.ru
