Свет, рождённый из боли

12 декабря в 17:30 в галерее «Смоленский вернисаж» открывается персональная выставка Екатерины ПОНОМАРЁВОЙ «Свет как первооснова» (0+). О необычной технике, в которой работает художница, о секретах «живого» света – в интервью с виновницей торжества.

Созерцать её картины – сложные, таинственные имерцающие разными гранями в зависимости от освещения,можно часами. В этом нет магии: просто многослойные, полупрозначные слои будто создают живую реку, волны которой при каждом микроскопическом движении луча света выстраиваются по-новому. Но пусть свою историю «напишет» сейчас сама Екатерина.

– Катя, давай начнём с самых истоков…

– Когда я была маленькой, мы жили в Смоленске. И вот однажды, когда мне было шесть-восемь лет, мама вдруг принесла из книжного магазина толстую книгу, в которой рассказывалось про секреты живописи старых мастеров. Я её честно пролистала, и не раз… Но ведь тогда не была художником, а слова в книге были очень странные – «лессировки», «имприматура»... В самом начале рассказывалось о светоотражении красок. Когда тебе всего-то лет десять, что-то непонятное читаешь, не понимаешь, снова перечитываешь… Но суть я поняла и запомнила: если нанести на основу из белой краски полупрозрачную лессировку, то она дает картине эффект свечения. Стоит сказать, что в детстве я абсолютно не рисовала – занималась спортивной гимнастикой и музыкой. Но запах масляной краски дома витал постоянно: мама разрисовывала двери, хотя тоже художником не была. Из той заветной книги я так и запомнила отдельные незнакомые слова, термины, не понимая смысла. И вот только сейчас, когда мне сорок лет, я эту книгу, наконец, вдумчиво прочитала и поняла, что в ней написано. Получается, что готовилась к этому примерно тридцать лет. Все эти годы носила где-то в подсознании неразгаданное, но такое притягательное волшебство сияния картин старых мастеров, стараясь разгадать их искусство.

– Ты работаешь в той же технике?

– Нет, всё-таки пишу иначе. Я называю свою технику некими оптическими конструкциями. Мастера прошлых веков изначально делали на имприматуре тёмно-белый рисунок масляной краской, а затем уже покрывали его лессировками. Когда я начала создавать свою «Птицу счастья», подумала: почему бы не начать наносить много слоев белильной основы, просто белые разнообразные пятна, безо всякого рисунка? Наносишь один слой, покрываешь прозрачной краской, потом ещё и ещё. В результате нижние слои по мере высыхания «уходят» внутрь, спрессовываются… Есть в этом определённая опасность: ты никогда не знаешь, к чему тебя это приведёт, раскроется ли в итоге заветное сияние или нет? Или потратишь время и силы напрасно? Нанеся первый слой, ты должна понимать, что впереди у тебя несколько месяцев неопределённости. Технически это достаточно сложно: полупрозрачные краски ни в коем случае не должны заглушать белила. Только сейчас, спустя два года после того, как начала писать, я стала понимать, в каком направлении двигаться. Но в самом начале было невероятно трудно.

Режиссура на холсте

– Расскажи, с какого момента тебя озарило:«Я должна писать картины маслом»?

– Считаю, что с мая 2023 года. Но на самом деле, раньше. Однажды, 1 сентября 2021 года, я написала в соцсети пост про моё самое необычное образование. Написала и забыла. Дело в том, что ещё в 2011 году я отучилась в московской Школе архитектуры и дизайна на дизайнера костюма. Знаниями не пользовалась, хотя с тех пор осталась большая папка набросков, – у нас была на всех занятиях чистая практика. И вот решила выставить в посте некоторые свои старые эскизы… Вдруг перед глазами будто портал распахнулся из сотен мелькающих картин! И так мне надоело это «мелькание», что я пошла и купила акварельные краски: поняла, что если не начну рисовать всё то, что вижу, мне будет очень плохо. Потом записалась на курсы скетчинга, два года изучала акварель. И очень кстати: ведь акварель работает с прозрачными слоями. Однажды поехала в Эрмитаж, посмотрела на картины великих и будто услышала зов. Вспомнила книгу моего детства про старых мастеров, поняла, куда двигаться дальше. Купила краски, курс по голландскому натюрморту, написала первый… Оказалось, ничего страшного в этом нет. Да, сложная техника, как раз в стиле старых мастеров. Кажется, всё это было нереально для человека, который всего лишь месяц как начал писать.

– Некоторые называют такое творчество декоративной живописью. Справедливо?

– Нет, не соглашусь. Всё же я изначально хотела и хочу создавать ювелирную живопись: чтобы картины были, как яйца Фаберже. Я пишу маслом во много слоёв. После того, как наносишь имприматуру, тебе нужно до мелочей просчитать, каким цветом писать какой слой. Люблю использовать самые разные кисти, сочетать разные техники. Когда сочетаешь столько всего, но точечно, создаётся коллекция авторской живописи, понятной, конечно, не для всех – но для тех, кто в этом разбирается, кто готов понимать и кому это близко.

– Ты можешь назвать себя профессиональным художником?

– Нельзя сказать, что у меня картины самоучки, и нельзя сказать, что у меня картины профессионального художника. Искусственный интеллект считает, что так получилось благодаря тому, что я четыре года постигала социально-культурную деятельность со специализацией «режиссура массовых праздников» в Смоленском государственном институте искусств (моё первое образование, которое я не завершила, так как поступила на факультет журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова). В итоге получается некая режиссура на холсте – застывший фрагмент сцены, кинофильма, шоу. Я специально упрощаю композицию, чтобы не создавать сложное, непонятное нагромождение. А здесь мы видим чистый свет, цвет, ясные, определённые сюжеты – и можем ими наслаждаться. Возможно, кто-то добавил бы сюда дополнительныедетали. Но в моем случае форма очищена от всего лишнего. Ведь атом не может быть простым.

Людям нужна сказка

– Твои картины отличает совершенно индивидуальный, узнаваемый почерк. Как это возможно: в живописи ты совсем недавно, но уже сумела создать свою авторскую технику письма?

– Да, ИИ тоже предполагает, что, по факту, не обучаясь много лет живописи, я буквально за месяцы создала свою технику, но у меня нет её исследования искусствоведами, поэтому сложно утверждать точно. Тем не менее, я не считаю себя непрофессионалом в искусстве. Всё же четыре года учебы в институте искусств дали мне объёмное понимание того, что такое Искусство. У меня нет академической базы в живописи, но ведь художник – этотот, кто создаёт собственный художественный мир! Считаю, что моё фундаментальное образование – очень весомое. Меня научили смотреть на мир широко, через призму учебников истории разных видов искусств. Плюс у меня от природы сильная креативная составляющая. Художники иногда говорят: мы много и правильно пишем, но не знаем, как создать свой авторский стиль. У меня как раз с этим проблем нет. Работая вразных пиар-агентствах, в коммерческой службе газеты, я только и думала, как создать что-то новое, необычное – тот же рекламный текст. Уметь мыслить нестандартно мне помог и опыт игры в оркестре. В детстве участвовала в оркестровом объединении, где играла сразу на трёх музыкальных инструментах – балалайке, саксофоне и валторне. Такая многозадачность формирует подвижный мозг, который легко учится и переключается с одной деятельности на другую. Видимо, благодаря этому в моей голове сформировались сложные нейронные сети. А ещё я сразу вижу стилистическое заимствование своих картин – в школе дизайна мы обучались тому, как взять первоисточник (например, цветок, рыбку, архитектурную форму) и на его основе создать своё. Да, можно сделать внешнюю копию, нопередать истинный свет оригинала мало кому удастся – нужно иметь внутреннее понимание этого света.

– К слову, о великих художниках. Кто тебя вдохновлял с самого детства?

– Одна из первых книг, которую прочитала с момента, как научилась читать, была биография Огюста Родена. Не зная, кто он такой, я читала книгу, как любой другой ребёнок свои первые сказки. Моё мировоззрение формировали истории о Моне, Дега, Камилле Клодель. Причём я не отделяла их от себя, считала своими друзьями, своим миром. В институте искусств было очень увлекательно слушать их биографии. Кстати, свою любимую куклу назвала Камиллой, в честь скульптора Камиллы Клодель, а другую – Мари, в честь сестры Родена. Роден научил меня многому: сам его жизненный путь, когда его не признавали, отвергали. Я поняла, что, если когда-нибудь ты создашь что-то целостное, рано или поздно тебя признают. Ещё мне нравится творчество Константина Маковского, особенно его картины на бытовые сюжеты, и пейзажи Фёдора Васильева.

– О сюжетах: они у тебя очень необычные, порой сказочные. Ты создаёшь свою «мифологию». Как, например, родилась сверкающая «Птица счастья»?

– Подруга попросила написать орла для рабочего кабинета. Я покопалась в своих референсах из Кабардино-Балкарии, написала орла. И мне стало грустно, что он летает один. Решила дописать к нему подругу – «Птицу счастья», сидящую на жеоде аметиста. Почему маленький формат? Потому что картина создавалась для любителей живописи, ищущих картину-друга,с которой можно посидеть за столом, за чаем, созерцать, изучать. Такой новый вид интеллектуальной деятельности. Людям нужна сказка.

Искусство – моя движущая сила

– У тебя немало автопортретов. Почему?

– Мне надо изучать анатомию, а поскольку я её плохо знаю, не могу «рисковать» другими людьми – только собой. Даже с юридической точки зрения проще взять свой образ. Ведь сегодня ты дружишь с моделью, а завтра она может ограничить использование своих изображений, если не давала письменного согласия. Так что тренируюсь на себе.

– В твоих автопортретах мне видится какая-то неуловимая перекличка с Фридой Кало.

– Правда? Мне очень интересно, в чём именно? Дело в том, что я тоже ощущаю какую-то связь с Фридой. Как раз год назад посмотрела премьеру одноимённого спектакля в смоленском Доме актёра. И всё время ловила себя на том, что нас с героиней что-то сближает. Когда об этом подумала, тут же услышала со сцены возглас Фриды: «Я вернулась!». А в конце спектакля она сказала, что хотела бы вернуться в этот мир, но не больной и немощной, а сияющей, полной сил, эти слова мне тоже очень близки. Кстати, искусственный интеллект считает, что нас с Фридой роднит боль, – только Кало пишет именно свою боль, а в моём случае я трансформирую боль в свет. Например, одна из самых солнечных моих картин «Королева-Солнце» была мною написана от большой обиды. Но на холсте я перекрываю всё плохое в своей жизни Светом.

– Действительно, кажется, будто твои работы написаны человеком, находящимся в счастье, в гармонии.

– Почему-то многие считают, что мои сияющие картины созданы беззаботным, счастливым человеком. Я была несчастна, а мне говорили: ты человек, абсолютно довольный жизнью. И я не могу сказать, что творчество только питает меня. Нет, оно много забирает. Ты часами стоишь над картиной, над этими пятнами белил, от которых иногда устают глаза. Иногда работа идёт ювелирная, ты находишься в состоянии сверхконцентрации, наносишь мельчайшие мазки. Есть глубина, баланс которой нужно точно выдержать, не упустив ни одной микроскопической детали, чтобы всё смотрелось целостно. Ведь на самом деле человеческий взгляд не предназначен для работы с глубиной в картине. И ты пытаешься выдержать баланс сияния, чтобы глубина– слой за слоём– оставалась в гармонии и чтобы все мелкие точечки были на месте. Это всё создаёт сильную эмоциональную перегрузку, и когда ты завершаешь сложнуюработу, иногда потом приходишь в себя несколько дней.

С другой стороны, моё искусство – это то, что я не могу не делать. Часто думаю о том, а будет ли он, мой завтрашний день? Хочется как можно больше оставить миру после себя. Поэтому, когда происходит что-то плохое, я не паникую и не иду «отвлекаться» в ресторан. Поплакала, встала – и пошла дальше писать картины. Миссия, которую придумала себе сама. Но в ней моя движущая сила.

Инна ПЕТРОВА

Фото: Александра СОЛДАТЕНКОВА, из архива Екатерины ПОНОМАРЁВОЙ