Вячеслав Самарин: творчество, рождённое жизнью
Раз в пятилетие
Так вышло, что выставка, запланированная как юбилейная, стала мемориальной. И долгожданная встреча художника со своими полотнами, хранящимися в темноте музейных запасников, к сожалению, не случилась. Конечно, это добавляло ноту грусти в общую атмосферу праздника во время презентации выставки, но грусть эта была светлой – как и воспоминания о Вячеславе Фёдоровиче, которыми охотно делились коллеги и друзья.
– Для меня это не просто мемориальная выставка, – признаётся искусствовед Татьяна БОЙЦОВА. – Это праздник, встреча с большим, настоящим искусством. Помню, как работы Самарина ждали на выставкомах, потому что они всегда были неожиданными. Они вызывали повышенный интерес, споры и попытки понять, что хотел сказать автор. Не все принимали его приёмы – то, что Самарин, желая оставаться современным для зрителей разных поколений, опережал своё время. Всё это делает его наследие особенно ценным.
Звучал на презентации выставки голос и самого Вячеслава Самарина, всегда очень увлечённо рассказывавшего о своих работах. Понятно, что теперь только в записи, с экрана. Он никогда не отделял себя от своих картин, считая их частью жизни. Наверное, поэтому выставка даёт такой невероятный эффект присутствия автора. И память уместно подбрасывает отрывки наших разговоров – как будто беседа продолжается.
«Картина рождается из мрака. Помните, как у Есенина: «снова выплыли годы из мрака»… Я давно знаю, что картина – живое существо. Когда только начинаешь над ней работать, она как ребёнок, которого ты растишь. А в какой-то момент она вдруг обгоняет тебя по возрасту и начинает направлять, подсказывать. Скажу банальность, но для меня картины – как дети. Только у женщины, когда она рожает, пуповину отрезают и ребёнок отдельно живёт. А у меня все «пуповины» целы и тянутся от меня в хранилище Смоленского музея-заповедника, где собраны почти все мои работы. И я чувствую, что им там темно, неуютно. Но раз в пять лет мне полагается с ними свидание – как с заключёнными. Следующее – на моё восьмидесятипятилетие…»
85-летие Вячеслав Фёдорович отметить успел. А вот свидание немного запоздало…
«Родное и близкое»
На входе в экспозиционное пространство сразу привлекают внимание работы «Мои» и «Дом, которого нет», которые пару лет назад Вячеслав Фёдорович объединил в диптих «Родное и близкое». Тогда художник закончил работу над второй частью, дополнившей произведение, написанное ещё в 1975 году. Вместе эти работы – как некие реперные точки на большом, почти в полвека, отрезке жизненного пути художника. Пресловутые пункты А и Б, указывающие направление движения.
«Здесь начало пути, а это поезд уже к конечной станции подходит, – пояснял автор на презентации диптиха в Смоленском музее-заповеднике. – На следующей юбилейной выставке я бы эти две работы по краям повесил, а между ними – всё, что за пятьдесят лет написано. Я ведь заранее их диптихом задумал, поэтому и сделал одинакового размера. Было бы хорошо, чтоб и в экспозиции Художественной галереи они рядом висели. Для меня это единое целое, их нельзя разделять – хоть и совершенно разные, но они работают друг на друга. Вместе каждая из них совсем иначе смотрится».
Мотив «Моих» Вячеслав Самарин увидел, сидя в избушке в Хабаровском крае. «Представил, как они там без меня, и перед глазами возник сюжет: Вера, Димка, бабушкин лоскутный коврик, наш фарфоровый сервиз…» А вот идею последней картины он вынашивал долго. Сама задумка родилась ещё в юности, но он «всё откладывал работу на потом, пока не почувствовал, что «потом» уже давно наступило и надо торопиться, чтобы успеть написать».
– Обе части диптиха очень разные, – говорит заслуженный художник России Вера САМАРИНА. – В них отличается даже техника живописи. «Мои» – гладкая, лессированная, на левкасном грунте, выполненном с соблюдением всех технологий. Пятьдесят лет прошло, а она будто вчера написана: краска не пожухла, не почернела, не покрылась кракелюрами. А в «Доме, которого нет» уже совершенно другой грунт, другая фактура. Лампочка, луна как сталактиты нависают, рама портрета выходит за плоскость картины. Если первая по времени работа больше насыщена деталями, то последняя несёт более глубокую смысловую нагрузку. Одной хочется любоваться, рассматривая красивые предметы, а вторая заставляет думать, размышлять…
Над картиной «Дом, которого нет» художник работал несколько лет. И поклонники его творчества могли лично наблюдать изменения, которые претерпевало произведение с течением времени. Например, в экспозиции предыдущей юбилейной выставки Вячеслава Самарина это была незаконченная работа «Автопортрет с Есениным». Он тогда специально не стал её заканчивать – хотел показать зрителям рождение картины.
В итоговом варианте самого художника на картине уже нет – только Есенин, собака и образ убитой русской деревни. То, что вместе с семьёй на другой части диптиха, и укладывалось для Вячеслава Фёдоровича в понятия «родное и близкое».
«Я, пока работал над этой картиной, передумал обо всём на свете, поэтому здесь и получилось такое расстояние от печки до Луны. Хотя, казалось бы, здесь не так много деталей. И от полной Луны исходит какая-то угроза. Её диск – как оптический прицел, через который Вселенная ловит нас на крестовину, и от этого делается жутковато. Видимо, тревога, которая сейчас витает в воздухе, проклёвывается и в работе…»
Загадки творчества
Официальная биография Вячеслава Самарина не изобилует множеством фактов. Родился 30 июня 1938 года в Москве. Окончил художественно-графический факультет Московского государственного педагогического института. Четыре года преподавал на худграфе Смоленского пединститута. С 1971 года – член Союза художников России. С 1988 года – заслуженный художник РСФСР, а с 2002-го – народный художник РФ. Награждён орденом Дружбы, медалью «Патриот Смоленщины» и Золотыми медалями имени Василия Сурикова и Александра Иванова Союза художников России.
Любопытно, что, по словам самого Вячеслава Фёдоровича, быть художником он не собирался – хотел стать лётчиком. И даже подавал документы в лётное училище в Чите. Но на комиссии услышал однозначный вердикт врачей: «С таким зрением нельзя».
Вот тогда и пришло решение поступать на худграф Московского пединститута. Хотя там тоже медкомиссия, где одна «девица молодая заявила: «Вы художником быть не можете – для этого бинокулярное зрение нужно иметь». Это сейчас я прекрасно понимаю, что художник не за счёт остроты зрения картины пишет – это внутри него должно быть. А тогда я чуть было с той девицей не согласился».
К счастью, не согласился. И художником стал. А проблемы со зрением – детская травма глазного хрусталика, приведшая к атрофии сетчатки, – никогда ему ни рисовать, ни стрелять не мешали. «На мне ведь в стрельбе вся школа держалась – я постоянно первые места в соревнованиях занимал. Причём стреляли мы из боевых карабинов».
Оттуда же, из детства, от отца, и страсть Вячеслава Самарина к охоте, и любовь к творчеству Сергея Есенина. «Есенин для меня – воздух, которым я дышу. Это и есть Россия – без него я бы и не понял, что это такое. К его стихам каждый раз вновь и вновь возвращаешься. И каждый раз они по-новому звучат. Это такая загадка. Так же и с картинами хорошими. Наверное, это как радиация: человек столько туда всего набивает, что потом ещё долгое время она отдаёт, заражая своей энергетикой зрителей. А бывает такое одноразовое искусство: посмотрел – и всё, больше она для тебя ничего не излучает».
В этом смысле работы самого Вячеслава Фёдоровича действительно радиоактивны. Потому что, едва попадая в поле зрения, притягивают к себе надолго, заставляя пристально вглядываться с разных точек и ракурсов и вдруг застывать, натолкнувшись на целый источник мыслей и чувств.
Вячеслав Самарин не был обижен ни талантом, ни признанием, ни званиями, ни наградами. Но это тем не менее не мешало ему постоянно сомневаться в себе, придерживаясь возникшего ещё в детстве стойкого убеждения, что настоящим художником стать невозможно. «Можно только приблизиться к чему-то великому, но до конца это постичь нельзя. Да, бывает, иногда вдруг покажется, что ты художник. Например, кто-то похвалит очень твою работу, и ты думаешь, что что-то из себя представляешь. А потом идёшь в Третьяковку, к Сурикову, к «Боярыне Морозовой», – и все перья, которые ты от гордости распушил, опускаются. Потому что чувствуешь, так написать невозможно».
«Поморы»
Открывает экспозицию мемориальной выставки картина «Поморы». Это дипломная работа, которую, по словам самого Вячеслава Фёдоровича, он умудрился написать сразу у двух народных художников: Бориса Михайловича Неменского и Фёдора Павловича Решетникова.
С помором Иваном Бронниковым Самарин познакомился ещё во времена студенчества в одной из своих первых северных экспедиций. И образ этого сурового, но по-русски добродушного человека настолько запал в душу художника, что тот не раз использовал его в своих работах: «Поморы», «Помор Иван Митрич Бронников», складень «Храм», «Документальный портрет», «Будем здоровы».
– Два маленьких портрета поморов Ивана Бронникова и Василия Прыгунова он написал ещё на третьем курсе, – рассказывает Вера Самарина. – На мой взгляд, это просто шедевры уровня передвижников. Хотя написаны они были, что называется, между прочим – на картонках во время поездки на Белое море. И уже тогда всем стало ясно, что Самарин – талантливый художник, у которого свой стиль и свой путь в искусстве.
Позже из этюдов, сделанных во время той поездки, и сложилась картина «Поморы», которую высоко оценила экзаменационная комиссия. Хотя потом, как признавался автор, он «из-за «Поморов» чуть не спился – от обиды, что их сняли за два дня до открытия выставки на ВДНХ. Кому-то не понравилось, что один из героев сидит босой, с грязными пятками и спиной к публике. Да ещё и нож на ремне висит – значит, бандюги».
Кстати, с работой «Будем здоровы», на которой старик Бронников изображён со стаканом в руке, тоже связана целая история. Её во время своего последнего приезда в Смоленск особо отметил поэт Евгений Евтушенко. Остановился, долго разглядывал, а потом спросил: «Чей старик?» «Мой», – ответил Самарин. И портрет его кисти был тут же приобретён смоленским меценатом и подарен всемирно известному поэту. Так что работы «Будем здоровы» в экспозиции нынешней выставки нет. А вот портрет Евгения Евтушенко, написанный художником под впечатлением от встречи с поэтом, есть.
Испытано на себе
Вячеслав Самарин родился в Москве, но практически всё послевоенное детство провёл в Якутии, а взрослую жизнь – в Смоленске и многочисленных экспедициях на Севере. Поэтому понятие малой родины для него было весьма неопределённым. И оттого чувство сопричастности к Родине большой гораздо острее и глубже.
Это чувство какой-то щемящей нежности, впрочем, по-мужски суровой и немногословной, читается практически во всех его работах. Поэтому, что бы ни писал Самарин – северные пейзажи, портреты поморов, сказочных гусей-лебедей или незатейливый быт русской глубинки, – для него это всё «страна берёзового ситца», воспетая Есениным. Хотя убитая временем смоленская деревня Лавенка – всё-таки разговор особый.
«Я благодарен судьбе, что она направила нас в Смоленск. Я много по России поездил, но более многострадальной земли, чем Смоленщина, не видел. Поэтому здесь живут особенные люди. Здесь много замечательных людей. Я познакомился со смоленской деревней Лавенкой. И персонажи моих картин: рядовой Мухин, Васильевна – тоже из этой убитой деревни. Её не буквально расстреляли – убило время. Пули, попавшие в мужиков, пробивали их дома. Так постепенно уходила из деревни жизнь, пока совсем не ушла. Слава богу, я успел написать, и теперь и эта деревня, и дом самого Мухина только на картинах и остались».
В творчестве Самарина нет ничего придуманного – всё реально: конкретные люди, избы, пейзажи… Но при этом написанные в такой уникальной манере, которой больше ни у кого нет. И какие бы эмоции ни читались в глазах его героев: боль, тоска, грусть, радость, усталость, – всё это пережито самим автором, а потому передано с особой достоверностью.
«Чтобы картина получилась правдивой, я должен был всё испытать. А иначе как бы я мог писать тайгу, если сам там не замерзал? Или как можно достоверно изобразить шкуру не убитого мной медведя? И вообще, мне кажется, что художник должен по молодости проходить такую школу, как в спецназе. То есть вместе с уроками рисования его должны пытать и мучить, чтобы он голодал и замерзал, – иначе чужого горя не почувствуешь».
– Что меня поражает в творчестве Самарина: он ведь писал реальных людей, конкретные избы – ничего не придумывал и с картинок не срисовывал, – рассуждает Вера Самарина. – Но при этом делал всё в такой своей уникальной манере, которой больше ни у кого нет – даже в ретроспективе всего советского и современного искусства. И работы его, кроме того, что несут просто невероятную смысловую нагрузку, ещё и написаны восхитительно. Их интересно рассматривать детально. Вот труба к печке идёт, которая состоит из коленей и стыки замазаны глиной. И у него это так эффектно получилось, живописно, красиво. Или огонь горит так, что кажется – реально руки погреть можно…
Вера Евгеньевна сравнивает картины супруга с симфониями – сложными полифоническими произведениями из нескольких частей, где каждая нота, каждый аккорд держат слушателя в напряжении, вызывая целую гамму эмоций. Сам Вячеслав Фёдорович считал, что его произведения больше похожи на книги. Первый взгляд, общее впечатление – это обложка, за которой много всяких глав и различных ходов. И историй, которые для каждого читающего (в данном случае зрителя) свои.
Дожить до весны
Заглавная картина «До будущей весны…» в Смоленске выставляется впервые. Её привезли из Тамбова.
– Эта работа, выполненная в охристо-золотисто-оранжевых тонах, совершенно необычная, плоскостная, – говорит Вера Самарина. – Причём у оленей ножки такие ритмичные, одна линия в другую переходит, – просто фантастично. Это одна из моих любимых работ. Она мне напоминает росписи на шкатулках. Кстати, когда её увидели палехские художники, то признали в Самарине своего, палешанина, – настолько их поразили его любовь к линии, плоскости, цвету…
Эта картина действительно отличается от всех других работ Вячеслава Фёдоровича. Как некий удачный эксперимент со стилем: попробовать что-то иное, совсем особенное, и больше к этому не возвращаться. Через десять лет после этого он напишет «Весну» – картину с похожим сюжетом, но совершенно иным художественным решением. И эту работу тоже можно увидеть в экспозиции.
Вообще, выставка получилась очень основательной, весомой, глубокой. Как, собственно, и всё творчество Вячеслава Самарина, сочинявшего философские произведения, наполненные многослойными сюжетными линиями и множеством деталей, каждая из которых всегда не случайна. «Главное – я сделал всё, что хотел. И мне ни от чего отрекаться не надо…»
По словам Веры Евгеньевны, фраза «До будущей весны…» в названии выставки символична. В ней есть надежда. Некий намёк на неизменное возрождение жизни. А многоточие предполагает продолжение…
Экспертное мнение
Лариса НЕМЕНСКАЯ, почётный член Российской академии художеств, член правления Московского отделения Всероссийской ассоциации искусствоведов:
– Когда-то Вячеслав Самарин был студентом народного художника России Бориса Неменского, а потом они стали друзьями по жизни. И это были не просто человеческие симпатии – их многое объединяло и в творчестве. Например, отношение к картине как к сложному полифоническому произведению, когда это не впечатление, а конструктивно построенная мысль, которая находит отражение в каждой детали.
Они оба всю жизнь трудились над изобразительной метафорой, оттачивая это мастерство до филигранности. И них обоих серьёзное отношение и к тональной организации картины, умение работать с освещением и цветом, когда всё ритмически выстроено и подчёркивает целостность композиции. Это очень редкое явление, свойственное скорее монументалистам.
Самарин – очень интересный художник. С одной стороны, он глубокий станковист, а с другой – в его произведениях много декоративного, яркого, цветного. Порой он пытается объединить реальность и картину, совместить эти два пространства.
Его произведения очень разные. В них много юмора и даже элегантного хулиганства. Но главное – в них есть глубокое понимание духовной жизни человека, способности сострадать действительно тяжёлой истории нашей страны.
Вячеслав Фёдорович Самарин – один из ярчайших представителей российского изобразительного искусства второй половины XX века. Думаю, что с годами значение его творчества будет только возрастать. Потому что оно о нашей жизни, нашей истории, нашем человеке.
Следите за новостями в телеграм-канале SMOLGAZETA.RU
Ольга Суркова
