Чехов, Зощенко и найденное письмо
Признаться, никогда не любил рассказов Чехова. Не сразу, но сформулировал это для себя так: нужно поистине презирать людей, чтобы так смеяться над их ограниченностью и слабостями. Антон Павлович, по-моему, видел только животную, низменную, пошлую сторону человеческих отношений. Не случайно рассказы Чехова так охотно экранизировали в советское время, чтобы высмеять ненавистное царское прошлое и погорячее плюнуть в него. Потому что у Чехова изображены не люди, а пародии на людей. Маски и рыла. Какие они у него всегда нечистоплотные, в испарине, заплывшие жиром, чихающие, зевающие!..Странно, но по той же логике мне должен быть глубоко ненавистен Зощенко, завзятый последователь Гоголя, Щедрина и Чехова, но сочинения Михал Михалыча я горячо люблю, и его судьба неизменно вызывает сочувствие. И за всеми его "разборками" на коммунальной кухне и в товарищеском суде я чувствовал стук большого человеческого сердца, стыд за людей, столь низко уронивших человеческое достоинство, гражданственность автора, его сострадание к убожеству. Живописуя мещанство, говоря на его языке, Зощенко оставался аристократом, а вот Антон Павлович – лекарем. У Зощенко были идеалы, пока они не погубили его, а у Чехова – никаких ни идеалов, ни иллюзий. Вот Антон Павлович и умер совсем молодым человеком…
Косвенным подтверждением моих выкладок может служить тот факт, что сочинения и судьба Зощенко практически забыты сейчас, хотя федеральные телеканалы днём и ночью предъявляют нам всё новые обличения и разоблачителей ненавистной им советской эпохи – и нет числа этим Сванидзе… А вот Зощенко – нету, хотя его очень охотно экранизировали в 70-е и 80-е, о "деле Зощенко и Ахматовой" вовсю трубили в пору перестройки…
К счастью, был и другой Чехов – автор пьес "Три сестры", "Чайка", "Дядя Ваня" и "Вишнёвый сад". Мальчишкой я долго не мог понять, чему так радуются учебники и театральные деятели – драматург просто, без затей, предельно выпукло обрисовал конфликты и характеры, доходчиво, по пунктам, как срисовал. Со временем я понял, что это и есть гениальность. Никакой позирующей натуры не было. (Бунин, кстати, говорил, что "Вишнёвый сад" – карикатура на русское дворянство, ничего такого и близко быть не могло… Впрочем, его слова уже не могли повлиять на глобальный, вселенский успех пьес провинциального доктора.)
Потом началась страшная пора осквернения классики, когда ради "нового" театрального прочтения в бедного Чехова стали добавлять гомосексуализм, сексуальные девиации, изуверство, наркоманию и пр. Стали повсеместными театральные кривлянья столь омерзительные, что все не испорченные постмодерном люди поневоле думают: "Бедный Чехов!.."
Нынешний юбилей Антона Павловича проходит в пламенных восторгах вокруг вновь обретённого письма классика. (Хотя, казалось бы, что может добавить к портрету многотомного классика ещё одно письмо?!) Кстати, не так уж много СМИ воспроизвело содержание грамотки, хоть это как раз самое главное – выдающийся художник велик прежде всего своим словом, а не репортажами выпускников Ясена Засурского. Спасибо "Известиям", я ознакомился с находкой до конца и аж подпрыгнул. Есть в этом письме фраза, которая не может не задеть за живое, которая как прожектором светит нам через столетие: "К отлучению Толстого публика отнеслась со смехом".
Вдумайтесь в эти простые слова! Вот судьба России на полвека вперёд. Какая пропасть разверзается под ногами!..
